 |
| Труд | Валерий Коновалов | 14.05.2005 |
- Так откуда же такие разночтения в датах, Елена Михайловна? И что это за печати, которые снимали с алтарей?
— Само событие произошло 16 апреля 1905 года, за день до царского указа «Об укреплении начал веротерпимости». Отсюда и возможная путаница: два этих факта иногда совмещают. Но это все-таки не одно и то же. Указ Николая II касался не только старообрядцев, но и представителей других вероисповеданий, а печати снимались с алтарей старообрядческих храмов на Рогожском кладбище. Итак, сама дата по новому стилю приходится на 29 апреля. Но вот что важно: в 1905 году это была Страстная суббота — накануне Пасхи. Люди впервые за 50 лет вошли в алтари, увидели, в каком они оказались запустении, успели убрать все к Пасхе, отслужили первую за полвека полноценную пасхальную заутреню. Так и повелось с 1915 года, когда отмечалось 10-летие снятия печатей, что старообрядцы приурочили это событие не к календарному дню, а именно к Пасхе, и праздничный Крестный ход в 1915-м был на Пасху. Но в дальнейшем возникла еще одна передвижка торжества. Поскольку это событие важно для всего старообрядчества, а не только для Рогожского храма, то праздновать съезжаются со всей страны, а на Пасху принято быть дома, и праздник перенесся на Неделю жен-мироносиц, то есть второе воскресенье после Пасхи. И в этом году торжество отмечается 15 мая.
Что же касается самого события, то сначала стоит, пожалуй, вспомнить, как запечатывали алтари, да и к самим истокам раскола обратиться…
— Судя по вашим исследованиям, многое тут объясняется не только богословскими расхождениями, но и политикой?
— Да, так оно и есть. Наложение печатей на Царские врата в старообрядческих храмах и исключение алтарного пространства из богослужения — это логичное проявление политики николаевского царствования, которую продолжил Александр II. Жесткий курс государства на борьбу с расколом обозначился с 20-х годов XIX века, а в 50-е на волне этой борьбы были закрыты многие крупные старообрядческие центры, на другие наложены строгие ограничения. При этом надо учесть, что в 1846 году была основана Белокриницкая иерархия староверов, а наше государство и Синодальная Церковь противились распространению по стране ставленников Белокриницкой иерархии, которая находилась на территории Австро-Венгрии. Рогожская община была самой крупной и влиятельной в стране. Ситуацию с запечатыванием алтарей ее храмов рассматривал Секретный комитет в Петербурге. И на журнале его заседаний 12 июня 1856 года император Александр II собственноручно написал: «…так как на Рогожском кладбище священников нет и не должны быть допускаемы, если не присоединятся к православию или единоверию, то и алтари для службы не нужны». То есть алтари не нужны старообрядцам для службы, поскольку нет священников. А священников не было потому, что еще по царскому указу 1827 года староверам запретили прием священников из официальной церкви. И поэтому, когда умерли те священники, которые были раньше, то и алтари вроде бы стали не нужны, чтобы не возникало никакого соблазна. Такая вот логика. И уже 7 июля 1856 года были опечатаны царские и боковые врата иконостасов Покровского и Рождественского храмов. Сохранился фрагмент бумажной полосы с припечатанной к нему 18 красными сургучными печатями веревкой. Судя по документам, время от времени власти в лице полицейских чинов производили осмотр сохранности печатей.
— Политическая составляющая присутствовала и в самом начале раскола Русской церкви? Вы даже утверждаете, что реформа Патриарха Никона была направлена на то, чтобы облегчить вхождение в Россию народов присоединенных Украины и Белоруссии…
— Действительно, основная причина реформы, которую при деятельной поддержке царя Алексея Михайловича начал с 1653 года Патриарх Никон, носила политический характер. Власть тогда решила привести обрядовую жизнь Русской церкви в соответствие с богослужебной практикой украинцев и белорусов, перешедших под юрисдикцию Московского государства и соответственно — Церкви Московского Патриархата. Русские богослужебные книги стали выправлять по греческим. Но это на самом деле не стало возвращением к византийской традиции, как декларировалось. Ведь за основу взяли не древние византийские тексты, а греческие издания XVII века. А так уж сложилось, что как раз Русская церковь, может быть, в силу нашего менталитета, была более консервативной и древнюю традицию сохранила лучше, чем церкви на Украине и в Белоруссии, где ощущалось влияние других конфессий. И часть населения России такие реформы не приняла, сочтя, что это надругательство над верой отцов и что Русскую церковь прославили подвижники, которые по старым книгам молились, а Богу угодили. Ну, а жестокость, которая сопутствовала истории раскола, во многом объясняется тем, что с самого начала государство активно включилось в процесс. Оно, впрочем, и не могло не включиться, потому что по Соборному уложению 1649 года преступления против веры квалифицировались как преступления против государства. И потому в этом религиозном споре были использованы воинские команды, осада монастыря… Словом, весь административно-военный ресурс, говоря современным языком.
— Но кроме политических соображений, могли быть и личностные? Есть, например, предположения, что многое объяснялось личным конфликтом лидеров противоборствующих лагерей — Патриарха Никона и протопопа Аввакума. Они ведь почти земляки — из соседних деревень, будто бы даже в молодости из-за женщины соперничали?
— Насчет женщин не знаю, но действительно, что по разную сторону баррикад оказались люди, у которых общее прошлое. Никон и Аввакум были активными деятелями одного кружка «Ревнителей благочестия», они друг друга хорошо знали. В начале конфликта можно было предположить личные амбиции, но сказать, что движение, которое просуществовало триста лет, замешано на личных амбициях, мне кажется, невозможно. В основе были принципиальные убеждения, разное понимание преданности отеческим ветвям, семейной традиции.
— Но расхождения все-таки были не так уж велики и, в общем-то, формальны, откуда же такой размах преследований? Ведь и к иноверцам не относились с такой жестокостью.
— Ну, во-первых, расхождения были немалые. Поскольку русский человек под обрядом всегда понимал не простой ритуал, а наполнял его символическим смыслом. В русской вере форма всегда содержательна. Возможно, это особенность нашего характера, нашего религиозного чувства. И потому речь шла для обеих сторон конфликта о покушении на сами основы веры. Действительно, если не брать XVII век с его самосожжениями и иными жестокостями, то и в XVIII просвещенном веке иноверцы были в несравнимо лучшем положении, чем староверы — часть исконной веры русского православия. Может быть, само ее существование позволяло усомниться в верности Церкви официальной, и это вызывало нетерпимость. А путь примирения оказался чрезвычайно труден.
— Он продолжается?
— Да, и распечатывание алтарей сто лет назад было на нем важным шагом. К этому времени многое изменилось в отношении к староверам со стороны и официальной Церкви, и властей, которые уже бывали и на Рогожском кладбище, и в храмах на Литургии. После этого события наступил короткий «золотой период» для староверов: открывались храмы, школы, институты, музеи, благотворительные учреждения, выходили газеты, журналы, книги. Однако вскоре грянула революция, и начались гонения уже на всех верующих. Серьезным этапом стал Собор Русской православной церкви 1971 года, когда были сняты клятвы, наложенные на старообрядцев Собором 1666−1667 годов, а старые обряды провозглашены «спасительными и равночестными новым». И, наконец, на последнем Архиерейском Соборе в минувшем году впервые за всю современную историю тема старообрядчества прозвучала с максимальной полнотой и ясностью. «Развитию диалога со старообрядцами, — говорил митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл, — могло бы способствовать и более вдумчивое осмысление тех причин, которыми была порождена трагедия раскола… Но распространенность соответствующих знаний недостаточна, сознание многих членов Церкви питается расхожими представлениями, которые характеризуются в лучшем случае упрощенностью». Были и определены следующие шаги, которые, как сказано в определении Собора, «действительно способствуют установлению добрых личных отношений, могущих затем перерасти в качественно новые отношения на межцерковном уровне».
