Николаевская больница в Ростове-на-Дону

Оглавление

Раненых 12 июня 1918 года в боях под Шаблиевкой и Торговой перевезли на подводах по степи, а потом на пароходе по Манычу и Дону до Ростова. В городе их отвезли на трамваях в Николаевскую больницу.

Прапорщика 1-й отдельной батареи Николая Прюц, как раненого осколком гранаты в лицо с повреждением глаза, направили в глазное отделение больницы.

Здесь его положили в ванну и фельдшер осторожно, мягко обмыл раненого. Глаза у него сильно болели и ему дали инъекцию. Поместили его в небольшую палату на троих.

На следующее утро профессор Орлов осмотрел прапорщика. Оказалось, что осколок гранаты повредил только левый глаз. Прапорщик ослеп на этот глаз.

Начались однообразные лазаретные дни. По утрам появлялись сиделки, быстро убиравшие палаты. Они же приносили раненым завтрак, обед, ужин.

После утреннего завтрака происходили осмотр и перевязка раненых.

В первом этаже здания были отдельные клинические помещения. В разные дни в этих помещениях профессор занимался со студентами Ростовского университета. Раненых сводили со второго этажа, где находились больничные палаты, в помещения нижнего этажа.

Прапорщика сажали за какой-то столик, а студенты по очереди подходили к раненому, садились по ту сторону стола, напротив раненого, и изучали ранения лица и глаза, пользуясь какой-то трубой, стоявшей посередине стола.

Вместе с прапорщиком лежали раненые казаки. Один молодой кубанский офицер, в прошлом учитель, совершенно ослепший, рассказывал много и интересно о Кубани. К нему приходила молодая девушка, и они говорили о будущей совместной, счастливой жизни!

Когда было настроение, раненые пели.

Здесь прапорщик впервые услышал кубанский гимн «Ты Кубань, ты наша Родина». Мелодичное исполнение этого гимна производило сильное впечатление, а в исполнении слепого офицера оно хватало за душу.

При хорошей погоде раненые шли гулять в сад при больнице.

Однажды прапорщик, сидя на скамейке в саду с несколькими незнакомыми ранеными, услышал разговор о 1-й отдельной батарее. Одним из раненых оказался поручик Казанли, поступивший в батарею уже после того, как прапорщик Николай П. был ранен.

Начались расспросы!

Выздоровев, этот поручик К. потом вернулся в батарею и вскоре был убит в бою.

В больницу пришла навестить прапорщика одна сестра милосердия, донская казачка, с которой он познакомился при исключительных обстоятельствах при оставлении Ростова в феврале 1918 года и которая приняла тогда в нем участие.

Навестили прапорщика его хорошие знакомые еще по Петрограду — прапорщик Сергей Сергиевский, офицер 1-й отдельной батареи, и его старший брат Александр C., тоже офицер-артиллерист.

Они принесли ему весточку от родной сестры прапорщика Николая П. Она жила в это время в Новочеркасске и по болезни не могла приехать в Ростов, чтобы посетить его.

В клинике случился с прапорщиком милый эпизод.

Бывшая при больнице старшая сестра милосердия клиники имела 14−15-летнюю дочь, довольно капризную. Сидя вместе с девочкой однажды на скамейке перед казенной квартирой ее матери, они рассматривали старое издание журнала «Нива». Прапорщик разговаривал с этой девочкой, как с подростком. Считая себя, вероятно, уже взрослой, ей такое обращение, как видно не понравилось. Не долго думая, она подняла тяжелое, переплетенное годичное издание журнала и с силой бросила этот журнал в прапорщика и убежала.

От неожиданности он почти упал со скамейки. Больше он эту девочку не видел. На следующее утро на столике у постели прапорщика появилась красная роза.

Старшая сестра милосердия в одно из посещений палаты сказала прапорщику, что пришла дама, которая ищет своего сына, тоже служившего в 1-й отдельной батарее. Не имея подтвержденных сведений, прапорщик не имел возможности сказать этой даме что-либо о судьбе ее сына.

Раненый прапорщик Николай П. пользовался в больнице отличным уходом, и скоро его рана зажила и ему было уже разрешено выходить для прогулок в город, чем он однажды и воспользовался.

Впечатление от этой первой своей прогулки он вынес самое неприятное. Выйдя на улицу и идя по Садовой, он увидел, что резко выделяется в толпе прохожих.

Не получая никакого обмундирования и не имея достаточно денег, чтобы купить что-либо, из-за дороговизны, и не имея даже приличной гимнастерки, он в летнюю шару шел в зимней солдатской папахе и в поношенной, прострелянной старой юнкерской шинели. Выделяли его также его высокий рост и обвязанная голова.

Здесь и там мелькали фигуры также нищенски одетых добровольцев Белой армии.

Зашел в одну большую кондитерскую-кофейную. В ней не было ни одного военного. Кофейня была полна хорошо одетыми штатскими восточного типа. Они то и дело ходили от стола к столу, шептались, уходили, приходили. Создалось впечатление какой-то спекулянтской биржи.

Своим видом прапорщик обратил на себя внимание присутствующих.

Смущенно он сел он столик и попросил кофе с пирожным. Это было почти все, что позволили ему его средства.

Все, что ему потом удалось приобрести, была простая солдатская фуражка, которую он потом носил половину восемнадцатого и целый девятнадцатый год. И это было все, что он приобрел за первые полтора года службы в строю своей батареи.

Одна молодая докторша — специалистка по глазам — заинтересовалась его ранением и посещала его в больнице. Вероятно, писала какую-то научную работу. Она была москвичкой и, шутя, приглашала посетить ее в будущем в Москве.

Рана прапорщика зажила, но веко под глазом осталось развороченным. Профессор Орлов выписал его из больницы, как выздоровевшего от ранения, с условием вернуться через месяц обратно в Николаевскую больницу для пластической операции.

Прапорщик перебрался в Новочеркасск. Здесь он заболел тифом. Свои воспоминания об этом он изволил в очерке «Тиф».

Поправившись от тифа, прапорщик вернулся в Ростов, чтобы ему, согласно обещанию профессора Орлова, была сделана операция.

Через несколько дней по его приезду и Николаевскую больницу профессор сделал операцию.

При операции у прапорщика, лежавшего на операционном столе, несколько задрожали ноги. Сестра милосердия, помогавшая профессору, заметила это и укоризненно, мягко оказала:

— Молодой человек, вы же офицер!

Двадцатилетний прапорщик немедленно превратился в камень.

Когда швы по операции зажили, он выписался из больницы и отправился на фронт, заехав по дороге попрощаться с сестрой.