 |
| Вера-Эском | Протоиерей Александр Балыбердин | 17.02.2005 |
Не только сама тема работы очень интересна — этот, вроде бы недавний, период в истории нашей Церкви до сих пор остается малоисследованным, — но необычен и сам факт защиты диссертации священником не в духовном учебном заведении, а в светском. Сразу после защиты наш корреспондент встретился с о. Александром, беседу мы предлагаем вашему вниманию.
«21 июля 1960 г. уполномоченным Кировского облисполкома П.Л.Смирновым был составлен и предложен на утверждение вышестоящим органам план мероприятий по выполнению Постановления ЦК КПСС „О мерах по ликвидации нарушений духовенством советского законодательства о культах“. Среди прочих пропагандистских и административных мер он включал одну инициативу, которая была способна нанести по материально-финансовой базе епархии не меньший удар, чем закрытие свечной мастерской. Уполномоченный предлагал: „В целях снижения доходов церквей, и чтобы церковные службы не мешали проведению сельскохозяйственных работ, с помощью райисполкомов и сельсоветов обеспечить, чтобы в течение летнего периода во всех сельских церквях служба проводилась только в часы, свободные от сельхозработ“. К реализации этой инициативы райисполкомы приступили немедленно. Уже 28 июля с уполномоченным по этому вопросу консультировались настоятели церквей сел Волково, Рождественское, Чудиново, Шурма…»
(Из диссертации)
Как церковь на Вятке стала «ночной»
-…И, получается, поскольку сельхозработы идут от зари до зари, все службы переносились на ночное время? Было ли такое где-нибудь еще на Севере?
— Нигде в документах сопредельных областей и республик с Кировской областью я не видел такого начинания. Запрет на дневные богослужения был введен в июле 1960 года и действовал по 1964 год включительно. Причем этот запрет ежегодно вводился, начиная с Фомина воскресенья и до дня Михаила Архангела, захватывая, по сути дела, весь сельскохозяйственный цикл — от посевной до уборки урожая. Но есть документы, что запрет действовал и в городских церквях, таких, как Екатерининский собор г. Слободского. Цель этого запрета совершенно определенно видна из документов уполномоченного Совета по делам Русской Православной Церкви по Кировской области Петра Логвиновича Смирнова: в кратчайшие сроки подорвать материальную базу церквей. Так пытались сократить «религиозную обрядность»: посещать храмы можно было только ночью, но, напомню, никакого автобусного сообщения в это время не было. Люди в основном добирались на богослужение на попутных грузовиках — а они ночью не ездили. Так что это сразу же сократило число людей, посещающих храмы, и немедленно ударило по материальной базе церквей — желаемый эффект такой инициативы был налицо. А уже когда было зафиксировано снижение доходов храмов, большевики сделали вывод, что церковь стала терять прихожан, а раз так, то она не нужна.
— То есть сначала приход разорить, потом закрыть и впоследствии — разрушить храм?..
— Да, так называемая «малодоходность» в ту пору была одним из оснований для закрытия церкви. Чиновники подходили к этой проблеме планово: в конце 1959 года обкомом партии было намечено закрыть 34 процента вятских церквей. Были спущена разнарядка, и в 60-м году уполномоченный Смирнов стал так ретиво ее выполнять, что половина дел по закрытию церквей, подготовленных им и отправленных в Совет по делам РПЦ в Москву, вернулась оттуда с категорическим выговором уполномоченному, чтобы больше так не делал. Таким образом, в частности, он пытался закрыть Успенский собор в Нолинске: провели собрание, на котором выступал директор школы, жаловался, что у школы нет спортзала (храм как раз хотели передать под спортзал), врачи говорили, что здание находится в центре города, а поскольку у здания иногда собираются нищие, то налицо рассадник болезней и т. д. Все по сценарию уполномоченный сделал как будто правильно, единственное — не смог документально доказать, что доходы нолинской общины сокращаются. Поэтому документы, отправленные в Москву, не возымели действия.
Но вернусь к ситуации с ночными службами. Нельзя тут говорить только о материальной стороне вопроса. Можно себе представить, какие человеческие трагедии это вызывало! Представьте себе пожилых людей, которые не мыслили себе жизни без церкви, — они должны были идти в храм на службу к 10 часам вечера (как это было в Екатерининском соборе Слободского), сначала шло крещение, в 11 часов начиналась утреня, в полночь — литургия, и потом еще до пяти утра совершались требы. Также лишь в ночное время было разрешено проводить приходские собрания (разрешения на собрания давал только райисполком, самовольно никаких встреч быть не могло). И пожилые прихожане, днем занимаясь огородом, воспитывая детей, внуков, ночью шли на богослужение, а на следующий день должны были вновь вернуться к домашним делам. Можно догадаться, как это раздражало неверующую часть населения, какие шли обвинения в адрес бабушек и дедушек, что они, презрев все, идут ночью молиться, а кто же будет с внуками сидеть и пр. То есть это мероприятие внесло еще и социальный раскол.
Москва истинного лица не покажет
— Вы упомянули, что в Москве не утверждали документы ретивого борца с Церковью из Кирова. Но как-то это нелогично: ведь принципиальное решение на демонстрацию в скором времени «последнего попа» было принято именно там… Трудно поверить, что в Совете по делам РПЦ не знали, какими средствами выполняется директива Хрущева.
— Интересно, что в отчетах в Москву троих сменившихся за эти годы уполномоченных по Кировской области — П. Смирнова, Д. Медведева, И. Ляпина — об этой акции упоминается лишь вскользь. То есть, как я понимаю, они не особенно гордились этой инициативой, чувствуя, что она хоть и дает эффект, но находится на грани законности.
Вполне возможно, что вся эта ситуация была организована и инспирирована из Москвы. Потому что если посмотреть документы той эпохи, в частности, по закрытию Великорецкого паломничества, то создается впечатление, что кировские уполномоченные держались впереди страны всей в этом вопросе. Они шлют документы в Москву, Москва критично их оценивает, часть документов посылает обратно… То есть выглядит такой хорошей защитницей совзаконности. Но если прочитать секретные протоколы Совета, возникает иная картина. Вызывают в 60-м году уполномоченного Смирнова и чехвостят за низкую активность в борьбе с Церковью — настоящий разгром, более двадцати замечаний.
— Но он при этом остался в должности… Выходит, это был дан ему знак?
— После этой «проработки» Смирнову надо было совершить служебный подвиг или просто отправляться на пенсию. Причем ему предстояло выбирать — пенсия могла быть персональной (которую он получил в конце концов) или обычной. Москва, очевидно, подталкивала его на активную борьбу с Церковью в Вятке.
— Что стало побудительным мотивом власти для организации этой кампании? Казалось бы, Сталин сделал несколько шагов навстречу Церкви, потом вдруг раз — откат.
— Если говорить о региональных властях, то они не могли не выполнять установок центра. Они лишь усердно или же не очень выполняли команду. Не надо забывать, что 58-му году — началу активных гонений на Церковь — предшествовал 56-й, разоблачение культа личности Сталина. Отказываясь от наследия Сталина, Хрущев тем самым отказывался и от перемен, которые произошли в отношении к Православной Церкви. Это не сближение, нет, эта определенная терпимость Сталина по отношению к Церкви была расценена как заблуждение, результат его волюнтаризма и искажения ленинского наследия. И, соответственно, под этим лозунгом кампания и началась.
Если обратиться к докладу Хрущева на XX съезде КПСС, то там есть критика Сталина за репрессии против коммунистов, руководящих работников, но там нет ни слова о репрессиях против духовенства, верующих, о разрушении храмов. Более того, Хрущев выступил на этом съезде с предложением все-таки довести до конца строительство памятника Ленину на месте Храма Христа Спасителя. Это тот самый проект, где Владимир Ильич должен был по пояс уходить в облака.
Безусловно, это движение во многом питалось волюнтаризмом Хрущева, склонностью к экспериментам. Но оно не было случайным. Эта кампания была частью глобального идеологического проекта Хрущева. Напомню, что кампания по борьбе с Церковью по срокам совпадает и с XXI съездом КПСС, на котором была поставлена задача подготовки новых программных документов КПСС, а XXII съезд в октябре 61-го года наметил целью ускоренное строительство коммунистического общества. Зачем был нужен этот проект Хрущеву? Думаю, чтобы оправдать собственные притязания на власть, больше ничего.
Все СМИ на борьбу с «предрассудками»!
— То есть, попросту говоря, борьбой с Церковью Хрущев вовсю пиарил себя, собственную приверженность ленинской линии?
— Изучая газеты того времени, я заметил, что никто не пиарил себя так хорошо, как коммунисты. Валентина Терешкова отправляется в космос накануне Всемирного конгресса женщин. И, естественно, «приземляется» прямиком в его президиум. Тонко сработано.
— Но если коммунисты себя пиарили тонко, то почему так грубо, топорно, цинично боролись с Церковью? Или оттого, что это было, так сказать, «для внутреннего употребления»?
— Кампания, действительно, была серьезная. Я анализировал областные газеты — «Кировскую правду», «Комсомольское племя» — более 180 публикаций на антирелигиозную тему вышло в период с 1957 по 1965 годы, причем был резкий всплеск в 58-м году и немедленное падение в 65-м. И львиная доля материалов — фельетоны, основанные просто на каком-то подсознательном неприятии мира Церкви. Чего стоят заголовки: «Бандиты в рясах», «Пауки выползают в полночь», «Темные дела служителей тьмы», «Если сорвать маску», рубрика в газете «Комсомольская племя» носила название «Против тьмы». «Фарисей в рясе» — знаменитая скандальная статья, написанная на основе ложного судебного процесса. Антирелигиозные фильмы: «Обманутые», «Темные люди», «Лжепророки», «Апостолы без маски"…
— Очевидно, что на это направление пропаганды были брошены немалые силы…
— Однозначно, что это был заказ. Находить такие материалы в советской прессе исключительно просто — все остальные названия с огромным знаком плюс, с тремя восклицательными знаками, и только против империализма да против религии материалы с негативным заголовком. Писали под псевдонимами. Так «разоблачал» Великорецкое паломничество и тогдашний уполномоченный Смирнов, в своих дневниках он называет эти материалы. Но в основном эти материалы готовились совершенно определенным кругом журналистов, не таким большим. Трудно сказать, почему вдруг люди брались за это.
Ветераны антицерковного фронта — кто они?
— Приходилось встречаться с теми, кто пытался активно в то время на эту тему писать? С «ветеранами антирелигиозного фронта», так сказать?
— Нет, и, думаю, такое общение будет неприятным… Да и нет никакого смысла — даже если они допустили тогда ошибку, участвуя в этом, возможно, они уже покаялись. Все-таки время изменилось, возможно, они научились чему-то у жизни. Поэтому ворошить это и называть какие-то имена смысла нет. Тем не менее, нельзя делать вид, что этого не было.
— Кем был Смирнов, о котором вы упоминали? Все-таки мне хочется понять, что двигало такими людьми.
— По воспоминаниям отца Германа Дубовцева, одного из старейших священников епархии, был Петр Владимирович Смирнов милейшим человеком. Отец Герман вспоминал: как зайдешь к нему в кабинет, всегда сидит — стругает поплавки, был заядлым рыбаком.
— После того «разноса» в Москве совершил-таки Смирнов «подвиг»?
— Главным делом его на фронте борьбы с религией стало закрытие Великорецкого паломничества. Интересно, что он сам — уроженец Нижегородской земли — свою службу в Кировской области начал с Верховенского района, на территории которого как раз и находилось село Великорецкое.
Вообще, его биографию по тем временам можно было вполне считать заслуженной: какое-то время был он руководителем Кировского облисполкома, при нем, в частности, шинный завод начал давать продукцию, он много сделал для устроения троллейбусного сообщения в городе Кирове. После войны руководил исполкомами в Пензенской области, в Прибалтике, и уже оттуда, ближе к пенсии, он вернулся в Вятку. Какое-то время трудился в дорожном отделе облисполкома, а 54-м году его сделали уполномоченным…
— Списали, в общем.
— Да. Но ему оставалось до пенсии лет семь.
— Это почетное было место или ссылка на борьбу с «церковниками» была унизительна?
— Я думал над этим и пришел к выводу, что если сравнивать уровень зарплаты, то она была приличной, не какого-то технического работника, а как у руководителя отдела облисполкома. Статус определялся еще чиновничьей системой подчиненности. В данном случае уполномоченный Кировского облисполкома работал непосредственно под председателем облисполкома. Но при всем том люди, которые работали на этой должности, что Смирнов, что Медведев, что Ляпин, что будущий Родин — уполномоченный с 65-го года, они не принадлежали к какому-то первому эшелону власти, это были чаще всего исполнители чьей-то воли.
-…А мозгом был отдел пропаганды обкома партии?
— Политическая воля принадлежала бюро обкома партии. Примечательно, что все решения принимались под грифом «Совершенно секретно». Ни разу за время кампании Хрущева вопросы атеистической работы не выносились ни на одну партийную или комсомольскую областную конференцию, не обсуждались. В докладах первых секретарей обкома КПСС и ВЛКСМ этой теме максимум посвящен один абзац с абстрактным напоминанием, что этим делом надо заниматься активно. Все решения принимались келейно, каким-то бюрократическим образом. Вообще демократичность Хрущева — это миф.
— То есть Смирнов, несмотря на сравнительно высокое свое положение во власти, был просто винтиком?
— Он был поставлен в такие условия партийно-государственной машиной, которая могла человека любого уровня размазать. В 60-м году был секретарь обкома партии по идеологии Летягин. Однажды кто-то прислал ему на домашний адрес анонимное письмо о том, что отец его жены в годы гражданской войны сотрудничал с Колчаком и затем ушел вместе этими отрядами в Сибирь. Причем интересно то, что об этом не знала даже жена этого секретаря.
— Дело рук КГБ, значит?
— Да, и когда этот секретарь был вынужден давать показания на бюро обкома, КГБ очень быстро представило документы о том, что это так и есть. Зачем это нужно было «органам»? Во-первых, показать, что даже человек такого высокого уровня, как секретарь обкома, зависим от этих контролирующих органов. В объяснительных записках он пишет, что не знал ничего, что на всех своих должностях старался верой и правдой служить советской власти и никакого отношения к белогвардейцу-тестю не имеет, — видно, что он действительно переживал. Интересно, что этот человек как раз курировал сферу религиозных отношений. Может быть, человек проявил неповиновение в каком-то вопросе или вызывал какие-то сомнения, и, чтобы сделать более зависимым, его решили как-то скомпрометировать. Безусловно, система не работала уже столь жестоко, как это было при Сталине, с расстрелами, с тюрьмами, но само направление оставалось неизменным.
Они хотели оставить Киров без храмов
— Эти люди были винтиками партийно-советской системы, а между тем именно они ломали судьбы людей…
— Встречаясь с нашими пожилыми батюшками, которые служат в Кировской епархии с 50-х годов — протоиереями Серафимом Исуповым, Германом Дубовцевым, — я удивлялся: они говорят о том времени без обиды, в их воспоминаниях нет ни раздражения, ни зла на то, как все это происходило. Хотя отцу Герману, когда он был настоятелем Федоровской церкви, пришлось пережить многое. Был эпизод, когда уполномоченный Смирнов разрешил ему произвести косметический ремонт в храме, и отец Герман взялся за него. Но тут вдруг приехал проверяющий из Совета по делам религий и поинтересовался, почему в храме идет ремонт. У Смирнова не хватило смелости сказать, что это он разрешил, и всю вину возложил на отца Германа. И отнял у него справку (это еще одно нововведение тех времен) госрегистрации, без которой священник не мог служить. Отец Герман вынужден был некоторое время работать в церкви псаломщиком. А затем ему пришлось пережить и разрушение Федоровской церкви, а ведь сколько он для нее сделал, как она была ему дорога!
— После нее в областном центре осталась последняя — Серафимовская — церковь, но хотели уничтожить и ее…
— Первые попытки закрытия Серафимовского храма были в 60-м году. Осенью Кировский горисполком издал распоряжение о закрытии этого храма, но его еще предстояло утвердить в Совете по делам РПЦ в Москве, и это распоряжение не прошло. В Серафимовской церкви решили воссоздать музей атеизма — дело в том, что в этом храме с 1940 по 42-й годы такой музей существовал. То есть оставили все на прежнем месте и повесили таблички — «здесь лежала икона», «здесь они поклонялись так-то», «это алтарь», «это кадило». Но создать полноценный музей не удалось, не до этого было городу. И когда в войну ее вернули верующим, очень быстро удалось все восстановить — службы начались уже 22 июня 1942 года. В 60-м попытались вновь закрыть.
— А распоряжение на основании чего было?
— Распоряжение на основании… ничего. Просто была поставлена задача закрытия одного из двух храмов в городе — Серафимовского или Федоровского. Решили закрыть именно Серафимовскую еще и по той причине, что она была кафедральным собором, там была свечная мастерская, в ней проходили так называемую пастырскую практику будущие молодые священники, там начинался Великорецкий крестный ход. Это был подлинный центр епархии, и доходы ее были самые большие. Но община Серафимовской церкви показала себя с положительной стороны, не пошла ни на какие компромиссы. Поэтому Совет по делам Русской Православной Церкви увидел, что в данном случае это может закончиться очень серьезным конфликтом.
Тогда стали подбираться к Федоровской церкви. Тут власти пошли на все иезуитские хитрости. Дело в том, что большинство церквей, действовавших в 50-е годы, были открыты в 42−47-м годах. И открывались они таким образом: местная община заключала договор с облисполкомом на использование храмового здания. В нем указывался список лиц, заключивших договор, так называемая церковная двадцатка. Она могла состоять и из двадцати пяти человек, тридцати — и каждый подписывался под этим договором. До 60-х годов эти договоры не обновлялись. А во время этой антицерковной кампании договоры достали и сказали: «Посмотрите, только двадцать человек могут получить в пользование церковное здание, а у вас из двадцати пяти человек, которые подписали этот договор в 1947 году (в данном случае речь идет о Федоровской церкви), в живых осталось пятнадцать». Верующие недоумевали: «Простите, но вы нас не спрашивали об этом, мы об этой проблеме не знали, к тому же вы все равно не позволяли проводить нам собрания». Им отвечали, что, тем не менее, вы утратили законное право. И вот в этой ситуации общины вели себя по-разному. Когда этот вопрос возник в Лальске, местные прихожане собрали нелегальное собрание, без разрешения местных властей, и на этом собрании избрали новую церковную «двадцатку» в количестве около сорока человек, с запасом, так сказать. И когда райисполком возмутился, что за собрание у вас прошло, православные сказали: «Если надо будет доказать законность этого собрания, то мы не остановимся ни перед чем, то есть мы будем писать в ЦК, писать в газету «Правда», в «Известия». Мы докажем, что у нас было на это право». И местные власти отступили. В Кирове с Федоровской церковью поступили иначе: вызвали эти пятнадцать человек в горисполком в апреле 62-го года, и четырнадцать из них подписали заявления о выходе из общины. Что им говорили — мы не знаем. Только один человек остался в составе Федоровской общины — Константин Александрович Костров, бывший секретарь епархиального управления.
— Он говорил, как проходило «собеседование»?
— Нет, я видел только документы. Спустя месяц, в мае 1962 года, провели финансовую проверку общины Федоровской церкви по линии местного горфинотдела. В документах этой проверки пересчитаны все дрова, которыми топили церковь. Ни одного злоупотребления не нашли. И проверка невольно доказала, что община не просто существует, она живет в Федоровской церкви, она крестит множество людей, доходы ее хотя и были в два раза меньше, чем у Серафимовской, но это третья по доходности церковь в епархии — больше ста тысяч рублей в год. Но первые документы о закрытии Федоровской общины уже были засланы в Москву в мае 62-го года. Эти документы были возвращены: Москва отказалась признать Федоровскую общину распавшейся, даже несмотря на то, что «двадцатки» уже не было.
А дальше происходит нечто — в сентябре 62-го сам владыка Поликарп (Приймак) принимает решение о слиянии Федоровского прихода с Серафимовским и зачисляет всех священников Федоровской общины в штат Серафимовского собора. Не все клирики подписали это прошение, они пишут письмо архиерею о том, что их заставили так поступить в ходе устного разговора с работниками горисполкома. То есть это решение принимается на уровне епархии под беспрецедентным давлением горисполкома на архиерея.
— Что значит: общины сливаются?
— Значит, община распалась. И документы опять уходят в Москву, а оттуда дают разрешение. Дескать, если уж епархия согласна, тогда ладно.
Через милицейские оцепления
— А были ли случаи доносов уполномоченному из числа «двадцатки», клира, «засланные» со стороны власти были? Они проявляли как-то себя?
— Были. В частности, это связано с печальными решениями Архиерейского Собора 61-го года, когда под беспрецедентным давлением были внесены изменения в Положение о Русской Православной Церкви. Для нас это было время полета Гагарина в космос, но в апреле же 61-го года началась очень печальная по последствиям для всей Церкви кампания по переизбранию церковных старост. Настоятели церквей были полностью устранены от руководства приходами, им оставалось только отправлять требы и совершать богослужения. Вся финансовая, административная жизнь приходов перешла полностью в руки мирян, и власти не скрывали намерений поставить во главе церковных советов своих ставленников. Например, так произошло в Котельниче. Секретарю райисполкома Кушнареву удалось во главе местной общины поставить человека по фамилии Земцов, который за полтора года сделал так, что в храме не осталось ни дьяконов, ни священника, и храм находился на грани закрытия. Что значит приход оставить без священника? Значит, в приходе не совершаются богослужения, народ перестает ходить в церковь, он не имеет доходов. Закончилась эта история тем, что прихожане просто восстали против своего церковного старосты — сместить его не удалось, но они заставили его получить у уполномоченного и секретаря райисполкома разрешение вернуть священника.
— Мы знаем, что в то время были случаи отречения священников от сана. Самое известное — отречение в 1959 году профессора Ленинградской Духовной академии Александра Осипова, который затем стал активным атеистом. В Кировской области были подобные случаи?
— Был единственный такой случай, когда дьякон халтуринской церкви написал «разоблачительную» статью в «Кировской правде». Но произошло это уже после того, как он был уволен из штата этой церкви по совершенно конкретной бытовой причине. Епископ его вывел за штат не на основании его «идейного» прошения, а за конкретные провинности. И уже потом, отчасти высказав свою обиду, он подготовил публикацию.
Но с радостью я открыл при изучении архивных документов этого периода, что, несмотря на давление со стороны государства, Церковь как живой организм сопротивлялась на всех уровнях. На уровне священноначалия — владыка Поликарп в 59-м году выдержал настоящую психологическую дуэль с уполномоченным, добивавшимся закрытия Великорецкого крестного хода и хотевшим, чтобы владыка это благословил: разослал по всем приходам письмо, чтобы не ходили на Великую.
Епископ Поликарп уклонился от этого и много сделал, чтобы сохранить епархию, спасти ту же Федоровскую церковь. Могу предположить, что вопрос был поставлен в категорической форме: мы закроем одну из церквей, чтобы вы ни делали, выбирайте сами — Серафимовскую или Федоровскую. Даже так.
Именно в ту пору стали распространяться исповедь по переписке, крещение на дому, заочное отпевание. Интересный эпизод был на празднике Пантелеимона Целителя в 63-м году. Только-только вышло какое-то указание бюро обкома по атеистическому воспитанию, и Серафимовскую церковь окружила милиция, чтоб не допустить в храм женщин с детьми. И, как пишут в милицейских сводках, «женщины смело вступали в рукопашный бой с милиционерами, прорывали оцепление и пробивались в храм». Причем это оцепление не час стояло, а двое с половиной суток — с 9 по 11 августа.
Миряне свидетельствовали о Христе, боролись за истину, хотя и были разобщены, гонимы. Например, Борис Талантов, наш известный православный правозащитник, который достаточно откровенно высказывался о злоупотреблениях местных властей в письмах, направленных в центральную прессу.
— Насколько я знаю, критично высказывался он и по отношению к церковным властям.
— Очень критично он оценивал позицию епископа Иоанна (Иванова), который, в его глазах, был слишком уступчивым, часто соглашался с антицерковными инициативами местных властей. Хотя по многим документам, которые есть в моем распоряжении, владыка Иоанн, публично проводя политику бесконфликтных отношений с уполномоченным, тем не менее, старался сохранить епархию, приходы. Не всегда это получалось, кое-где, возможно, ошибки были допущены. Не случайно не сложились у него отношения с частью духовенства, которое не приняло его. В частности, с протоиереем Александром Кибардиным, тогдашним настоятелем кстининской церкви. Возник конфликт, владыка принял ряд мер против отца Александра.
Эпоха глазами священнослужителя
— Отец Александр, как у вас возникла мысль о диссертации на эту тему?
— У каждого из нас есть свое представление о конце 50-х — начале 60-х годов. Мы вспоминаем фильм «Летят журавли», Евтушенко с полными залами в «политехническом», Окуджаву и расцвет бардовской песни, театральные опыты Любимова на Таганке. То есть это время не случайно ассоциируется с оттепелью, и в целом в сознании россиянина оно со знаком плюс. И у меня было такое же впечатление. И было совершенно неожиданно узнать, что для какой-то части нашего общества это было время трагедии. У меня возникло внутреннее напряжение: с одной стороны такое освобождение, дух творчества, с другой — беспрецедентные по своей наглости гонения на пожилых людей, прошедших войну, которые за трудодни подняли все хозяйство в послевоенный период. Преследовали беспощадно: с травлей в газетах, с привлечением милиции, КГБ. Это и заставило больше узнать об этом времени.
— Вы начинали работу над диссертацией в пору работы в администрации губернатора области, а завершили уже в сане священника, три года как являясь секретарем епархии. Что-то изменилось во взглядах с тех пор?
— Работа с перерывами продолжалась почти восемь лет. В должности главного специалиста администрации области по вопросам законодательства о свободе совести я унаследовал от предшественников архив уполномоченных. Что очень важно — недавно, в 94-м, эти архивы были открыты. Знакомство с ними показало мне ту эпоху со стороны, которая для большинства была неизвестна. Но, наверное, не случайно работа тогда не завершилась, а только началась. Возможность видеть эту ситуацию из церковной ограды представила ее во всей полноте. И здесь сыграли роль не столько должность секретаря епархии, доступ к епархиальным архивам, сколько возможность видеть ситуацию глазами священнослужителя. Искренне говорю, что, если бы я эту работу написал «по горячим следам» — в 1996−98 годах, она была бы другой.
— Больше эмоций?
— Больше эмоций, однозначно, и более черно-белый вариант. Надеюсь, что сейчас она, может быть, не показывает жизнь и ту эпоху с разрешением, пользуясь компьютерной терминологией, до 32 бит, но то, что 256 цветов там присутствуют, — это точно.
Угол зрения священника позволяет разглядеть в этом не только социальную, но, прежде всего, духовную трагедию людей, увидеть, что последствия этой хрущевской кампании для кого-то и сегодня не преодолены. В частности, для поколения наших родителей, тех, кто был молод в конце 50-х — начале 60-х годов, доверчиво воспринимал жизнь и кто был отброшен от Церкви колоссальным зарядом атеистической пропаганды. Я даже не назову ее научной, потому что попыток критиковать религию с точки зрения науки было очень мало. В основном это была обычная клевета. Я очень бы хотел своей работой объяснить им, что порой их предубеждение в отношении Церкви не есть плод их свободного выбора или каких-то научных взглядов, а следствие той беспрецедентной клеветнической кампании, развязанной против Церкви. Слава Богу, что многие из них сегодня прорываются сквозь эту ложь, приходят в храмы не только для того, чтобы поставить свечи, но и чтобы исповедоваться и причаститься, воцерковляются. Но, наверное, для многих еще предстоит это открытие.
— Не станет ли для них это разрывом с молодостью, не придется ли разочароваться в той части своей жизни, которую они считали лучшей?
— Я так не думаю. Узнать правду никогда не плохо. Но вообще-то в активных действиях против Церкви в те годы, как правило, участвовала не молодежь, а поколение, которое сегодня уже почти ушло из жизни, — те, кому сегодня могло бы быть 80−90 лет, реально руководившие тогда политической жизнью. Молодежь и комсомол, как показывает мое исследование, остались в стороне от таких активных действий, может быть, в силу того, что для них уже эти вопросы были не актуальны. Они уже жили вне православной традиции.
— Уход молодежи, получается, произошел не в результате этой кампании, а раньше?
— Огромные социальные потрясения 30−40-х годов — коллективизация, индустриализация, урбанизация, разрыв с национальной корневой культурой, война, в которой кировчан погибло чуть ли не вдвое больше, чем в целом по стране, репрессии… Как результат — на рубеже 50−60-х годов в жизнь вступало поколение, оторванное от православной культуры, сознание которого во многом представляло собой чистую доску. Власть предержащие должны были написать на ней какие-то письмена. А поскольку Церковь реально укрепила свои позиции в первой половине 50-х годов, то власть, обеспокоенная этим, поспешила наполнить души поколения атеизмом.
По ходу нашего разговора мы задавались вопросом, насколько была случайна эта антицерковная кампания в СССР. Но ведь не только Россия в то время переживала подобное. Почитайте иеромонаха Серафима Роуза, который описывает процессы, шедшие в Америке: судебные преследования священнослужителей, студенческие бунты 68-го года, битломанию, увлечение дзен-буддизмом, медитациями и пр., — отход от веры христианской происходил и в Америке, и в Западной Европе.
120 лжиц (вместо послесловия)
-…Есть некоторые детали, которые просто просятся в книгу или газету. Вот один эпизод из истории омутнинского молитвенного дома, который при первом рассмотрении может показаться курьезным. Тогда, в 60-м году, была поставлена задача его закрытия и решено было объявить, что в церкви не соблюдаются правила санитарии. Соответственно, главврачу районной больницы дали указание провести проверку. Он бесхитростно написал, что необходимо сделать для того, чтобы молитвенный дом соответствовал нормам СЭС. В частности, указал, что все причащаются из одной ложечки, в том числе больные, поэтому могут заразиться и другие, хотя таких фактов нет. Было сделано предписание «попу», чтобы тот имел не менее ста ложек для причастия, крестил детей только в кипяченой воде, обтирал спиртом напрестольный крест после каждого прикладывания к нему верующих. И, как известно из записки уполномоченного, священник и староста все требования врача выполнили в течение одних суток: батюшка поехал в областной центр, где купил сто ложек, даже сто двадцать, отдельно на каждого прихожанина, стали «обеспечиваться кипяченой водой». Этот батюшка с помощью того же врача приобрел спирт-ректификат, чтобы протирать крест после каждого поцелуя. Не думаю, чтобы все это он собирался делать, потому что мне как священнику такое даже трудно представить. Но суть в том, что по Омутнинску пошел слух, что «в церкви порядки стали образцовые», соблюдаются все правила СЭС, и родители просто хлынули туда с детьми. В результате врача по указанию уполномоченного «прочистили» на заседании обкома партии, указав ему, что нечего было писать какие-то предписания, надо было закрыть церковь, и все. Такой вот исторический факт. Увы, таких фактов в те годы было немало.
Беседовал И. ИВАНОВ
