Русский журнал | Иван Митин | 11.02.2005 |
В том, что первый назначенный российский губернатор нового тысячелетия появился в Приморском крае, нет ничего удивительного. А где же еще как не там, где начинается Россия, где первым всходит солнце? Но давайте попробуем разобраться: что же из себя на самом деле представляет Приморский край.
Обычно принято путать его со всем Дальним Востоком. Диктор в прогнозе погоды говорит: «На Дальнем Востоке минус 10», — и смело показывает на Приморский край. Все уверены, что это и есть Дальний Восток, словно намеренно забывая о вулканах и гейзерах Камчатки, золотодобытчиках Колымы, оленеводах и губернаторе Чукотки, алмазах Якутии, сахалинском соглашении о разделе продукции, не говоря уже о Еврейской автономной области, Корякском автономном округе и Амурской области, о которых вспоминать вовсе не принято.
Приморье «узурпировало» право называться восточным краем России. Конечно, это не совсем правильно географически — зато у Приморья, в отличие от целого ряда других регионов страны, есть свое строго определенное место на ментальной карте российского обывателя. Это именно там — очень далеко — люди замерзают в собственных домах, разворачиваются конфликты уровней власти, а по улицам, вполне вероятно, бегают тигры. Очень далеко — здесь значит, что не у нас. Все прочее неизбежно связывается именно с этим.
Находка на широте Сочи
На Севере — холодно. На Дальнем Востоке — тоже. Значит, и это тоже Север. Море уссурийской тайги на российско-китайской границе, охраняемые Российской Федерацией и одним банком уссурийские тигры, занесенные в Красную книгу — разве это все может быть не на Севере? В этих условиях как издевка звучит само название — Приморский край. Море — должно быть, наоборот, теплым. Приморский край «узурпировал» еще и специфический бренд не-теплого моря. Он должен напоминать об умеренно-муссонном климате Приморского края.
На деле же просто Приморский край становится не только Востоком, но и Севером. Тем временем, между прочим, Находка — на одной географической широте с Сочи. В России переворачиваются все четыре стороны света, становясь не на свои места — занимая определенные позиции, весьма странно связанные с географическими координатами. Север и Юг оказываются на одной широте, переставая, таким образом, быть чисто географическими понятиями, наполняясь специфическим социальным смыслом. Суть этого процесса — в постепенном сотворении особых региональных мифов, создании обыденной картины мира, в которой все должно быть где-то локализовано. В этом отношении важно даже не то, что край на широте известного города-курорта непременно ассоциируется с Севером. Необходимо понять, какую позиция на анаморфированной карте России с флуктуирующими сторонами света занимает Приморский край.
На краю
Принципиально даже не то, что Приморский край — это суровая северная земля на Дальнем Востоке России. Ключевыми словами становятся «край» и «дальний». Приморье — не просто далеко, Приморье — на самом краю. На античных картах в этом месте изображали специфические земли, за которыми путешественник должен был скатиться в бездну (это предрекали Колумбу). Приморский край «узурпировал» за собой право считаться землей на самом краю российской ойкумены. Хрестоматийное «от Калининграда до Находки» — как раз об этом.
Может быть, именно в мотиве обитаемости пространства — кроется секрет закрепления за Приморьем «почетного звания» Дальнего Востока на социально-мифологической карте России? За этим краем — только уже отдельные острова… Да, именно так они выглядят на карте расселения; там — за чертой — очаговое расселение: отдельными артелями золотодобытчиков, военно-морскими базами, оленеводческими кочевьями, промысловыми поселками селятся таинственные северяне, о которых Геродот написал бы: «люди с собачьими головами» (они были на краю его ойкумены).
Приморский край — это еще форпост России, край нашего пространства. Приморье — настоящая земля на границе, и именно поэтому только здесь еще можно смириться с наименованием Дальнего Востока. О таких местах писал американский культургеограф И-Фу Туан, когда приводил примеры случаев возникновения современных мифических пространств. Один из таких случаев — это специфическое пространство за пределом известной ойкумены; это то, что мы воображаем там, за горным перевалом, там, за горизонтом. Только вот за Приморским краем находится — на самом деле, вне зависимости от наших воображаемых пространств — что-то совсем другое.
Край с правым рулем
В геополитическом отношении Владивосток находится как раз в той самой бухте Золотой Рог, которой так не хватает соседнему Китаю, чтобы обеспечить своим северо-восточным провинциям выход к Японскому морю. Приморский край занимает в Азиатско-Тихоокеанском регионе ту же позицию, что Калининград на Балтике — Ворота России.
Однако, опять-таки, для бурно развивающегося Азиатско-Тихоокеанского региона — традиционно динамичной Японии, стремительно завоевывающего позиции мирового лидера Китая, целой группы бьющих все рекорды так называемых «новых индустриальных стран» — Приморский край играет роль явной периферии. Потенциальный источник поставок нефтегазового сырья, драгоценных камней, цветных металлов и все-таки рыбы и морепродуктов — из далекой и непонятной России.
В отличие от этой далекой и огромной страны в целом — Приморский край может быть обжит, может быть включен в экономическое пространства Азиатско-Тихоокеанского региона. Конечно, не вершины Сихотэ-Алиня — но уникальные гавани на побережье Японского моря, относительно плодородные земли Приханкайской низменности, доступные, но почти нетронутые лесные массивы. В еще большей степени Приморский край служит важным транспортным центром, огромной «воронкой», поглощающей продукцию обрабатывающей промышленности. Странно ездить во Владивостоке на машине с левым рулем…
Значит, и для Азиатско-Тихоокеанского региона Приморье — это пограничье. Дальний край, еще пока неизведанная terra incognita, еще только ждущая своего конкистадора.
Пограничье — «the land between»
Навскидку — можно выделить два вида пограничий, различающиеся между собой.
Первый — это «пограничье снизу». Это своеобразная ситуация, подобная той, в которой странник сталкивается с диковиной и, описывая ее, находит в ней чуть заметные черточки, признаки, элементы, присущие соседним или родственным данностям.
Таково, к примеру, русское Подстепье (так его обозначил И.А.Бунин), которое принято неуклюже называть Центрально-Черноземным районом. Это еще не Юг с пирамидальными тополями и необозримыми просторами полей, еще не Степь, не Дикое поле — но уже не леса и плавные «волны» моренных холмов, ставшие сердцем Центральной России. Здесь по-особому, оврагами — степь вторгается в леса, разрезая их, превращая их в разрозненные острова среди сложного рисунка замысловатой гидрографической сети. Это мир буераков и косогоров, однако уже глядящих открытыми глазами на простор — в отличие от замкнутых, сокрытых кронами деревьев, закрытых пространств тайги. Именно здесь формируются специфические диалекты русского языка — уже напоминающие малороссийский выговор.
Совсем другой тип — это «пограничье сверху». Этот тип района сродни ситуации, когда мы наблюдаем, например, слияние двух рек. Их воды, однажды соприкоснувшись, начинают неизбежно смешиваться, постепенно формируя единую зону двупринадлежности. Более ярко это проявляется при конструировании социальных пространств (например, так формируются районы совместного проживания народов в местах наложения ареалов расселения). Для «пограничья сверху» важно наличие изначально данных нескольких центров притяжения, создающих свои зоны влияния, накладывающиеся одна на другую — что и создает этот тип пограничья.
Приморский край — это форпост на краю; наиболее густонаселенная часть российского Дальнего Востока — района, как принято говорить, нового освоения. Если посмотреть с противоположной стороны зеркала — это ворота страны, первое отличное, что попадается по пути на север, от океана, вглубь.
В этом особенном пограничье запрятана важная идея несамостоятельности. Не будет этого особенного и уникального края — без его пограничного положения. Мало того — без положения на краю России и на краю Азиатско-Тихоокеанского региона.
В то же время, именно здесь остро чувствуется потребность отождествить себя с чем-то глобальным и всеобъемлющим — с Россией.