 |
| Русский дом | Сергей Пыхтин | 11.02.2005 |
Пётр и его замыслы, продолжают занимать умы политиков, публицистов, мыслителей и философов. В этом смысле он для нас столь же современен, как, например, Сталин, Хрущёв или Брежнев.
Для многих Петр — революционер на троне. И в этой оценке нет никакого преувеличения. Не было ни одной стороны жизни, которую петровские реформы не затронули бы самым решительным, радикальным, революционным образом. Другое дело, что Россия, если всмотреться во все века её развития, это страна революций, глубоких переворотов, фундаментальных изменений.
Только так ей удалось превратиться из загнанной на северо-восточный край Европы Владимиро-Суздальской земли (данницы монголо-татар до конца XV в.), Московии (как её пренебрежительно называли в Европе), в великую мировую державу — Российскую империю. Смысл русских революций поэтому ничего общего не имеет с тем, что происходило под тем же названием в Европе. В отличие от Европы, каждая революция в которой ниспровергала государственность, русские революции её укрепляли и развивали. Если Европа совершала модернистские революции, то Россия — консервативные. В русском сознании для революций европейского типа принят иной термин — смута.
В русской истории, к сожалению, имели место не только консервативные революции, являвшиеся ответами на вызовы и угрозы времени, после чего Российское государство поднималась на гораздо более высокий уровень развития, но и революции модернистские. Первая из них произошла в начале XVII в. Её назвали «Смутным временем», и народная память предала анафеме её активных деятелей — Лжедмитрия, бунтовщиков-булавинцев, тушинских воров, семибоярщины (тогдашних олигархов). Когда мы говорим о преодолении этой «смуты», то надо иметь в виду, что эту модернистскую революцию, подогреваемую папской курией, подавил сам русский народ. Попытка модернисткой революции, замышленная прозападным дворянством, произошла в 1825 г., но решительными мерами Николая I она, слава Богу, была подавлена в самом начале.
Происходившие в России в XX столетии революции, также были по своей природе модернистскими. И если первую из них (её принято связывать с событиями 1917 г.) русскому народу удалось за последующие двадцать лет в основном преодолеть, обеспечив России победу в Великой Отечественной войне и превратив страну в мировую сверхдержаву, то вторая, ультралиберальная революция (пик её пришёлся на 1991 год) пока ещё бушует на русских просторах.
Однако вернёмся к времени великого Петра. Его предшественники — дед Михаил Фёдорович, отец Алексей Михайлович и брат Фёдор Алексеевич — сосредоточились на укреплении государственности, создавая предпосылки для масштабной деятельности, которую выполнил Пётр. Но именно Пётр, энергия и настойчивость которого не знали границ, придал им определённость и развил их до соразмерных масштабов.
Главная задача, стоявшая перед Россией в то время, заключалась в восстановлении исконных русских пределов на западных рубежах. России как воздух были необходимы выходы к морям — Средиземному и Балтийскому, от которых отодвинули Русь агрессии Речи Посполитой, Турции и Швеции.
«Незабвенная и великая заслуга Петра, — утверждал выдающийся русский публицист М.О. Меньшиков, — состоит в том, что он выучил Россию воевать». Конечно же, русские и до Петра владели этой наукой, но в конце XVII в. стало понятно, что Россия находится на пороге нового этапа развития, что ей предстоит стать великой мировой державой, что предстоят новые войны. А для этого требуются армия нового типа, страна с промышленностью, наукой, грамотностью, не уступающая самым развитым государствам Европы.
К 1700 г. ситуация в Европе давала России исключительную в своём роде возможность вернуть себе своё. Основные европейские государства готовились к тому, чтобы на поле боя решить, как им поделить так называемое испанское наследство. Их притягивали заокеанские колонии. Восток Европы и сама Россия с её проблемами оказались вне этого конфликта. И Пётр решил этим воспользоваться. Отставив на время в сторону решение русско-турецких противоречий, он создал коалицию против Швеции, превратившей Балтику в своё внутреннее море. В неё, помимо России, вошли Дания, Польша и Саксония. Война завершилась блестящей победой. Как писал тот же Меньшиков, «Пётр двадцатилетней войной приучил страну к напряжённой деятельности, постоянно бодрствующей, как на форпостах. (…) Целые поколения тогда рождались и созревали в мысли, что опасный враг у порога и что надо спасать царство. Невысказанный, но благородный лозунг одушевил народ, электризировал его высоким чувством. (…) Походы, лишения, приключения делались обычной жизнью. (…) Воинская повинность, совершив жестокий отбор свой, в лице избранных превращалась в призвание, а всякое призвание, хорошо выполненное, даёт счастье. Пётр первый добился того, что Россия наконец имела счастливую армию, бесстрашие которой поддерживалось заслуженною гордостью. За двадцать лет непрерывных военных действий выработалось военное поколение, национально-русское, как в армиях Тюренна, Морица Саксонского, Густава-Адольфа, Фридриха Великого. Сложилась русская военная культура, которой до Петра не было. (…) Он ввёл в России военное искусство во всех его формах и успел напрактиковать в нём десятки тысяч людей. Он заложил великую школу. Миних упрочил её, Суворов вознёс до блеска двадцати двух побед, одержанных без одного поражения». Добавим к этому создание Петром русского военно-морского флота, дотоле не существовавшего, принципы которого, сохраняющиеся и поныне, сделали его самым победоносным.
Очевидные успехи России в правление Петра не в последнюю очередь произошли вследствие того, что революционные изменения осуществлялись под руководством самого государя, трудами множества его соратников, обладавших волей государственных деятелей.
Чтобы обеспечить решение основной задачи, России под скипетром Петра пришлось серьёзно потрудиться. Прежние установления, порядок вещей, сохранившиеся от Рюриковичей, плохо годились. И их пришлось менять. Внутренний строй управления страной был преобразован. На Балтике, в непосредственной близости от противника, возникла новая столица — Санкт-Петербург, символический жест, показавший Европе, что впредь ей придётся считаться с Россией. И уже через несколько десятилетий без согласия России в Европе не могла выстрелить ни одна пушка. Пётр не ждал, когда «невидимая рука рынка» или нечто подобное подвигнет купечество на создание столь необходимой стране промышленности, разовьёт торговлю. Создавались они более сильным в России стимулом, чем деньги и присущая Западу страсть к наживе — то была государственная власть. На совершённое Европой за века, у России ушли десятилетия.
Что Петру не удалось? На что у России не хватило сил и средств? Создав военный флот, она не сумела создать флот торговый. Морская торговля зависела от судов под иноземными флагами, что больше помогало заграничной торговле, чем русской. Пробивая окно в Европу для России, Пётр в действительности пробил окно для Европы в Россию. И часто его использовали не на благо, а во вред русским интересам. Создав новую столицу, верховная власть не превратила его в центр сложения сил власти и народа, что предохраняло бы страну от произвола бюрократии.
Невозможно отрицать противоречивость результатов коренных изменений в жизни России, совершённых Петром. Рискнём предположить, что всё то, что было на пользу России, было связано с её консервативной, охранительной частью. Но когда Пётр-консерватор уступал место Петру-модернисту, результаты оказывались плачевными. Воспитанный кукуйскими немцами, находясь под их влиянием, он надеялся, что немцы помогут догнать Европу в том, в чём Россия отставала — главным образом в технике. Но немцы обманули эти надежды. Не имея возможности сразу заполнить все вакансии на государевой службе образованными русскими, Пётр был вынужден использовать иностранцев. Это обернулось немецким засильем, не преодолённым и через два столетия. Иностранцы глубоко внедрились в России, захватив преобладание в правящих классах, что задержало эволюцию русской государственности.
Яркая особенность русских консервативных революций — они совершаются не снизу, а сверху. Поэтому так силён в них субъективный фактор. На решения Петра, которые больше всего критикуют, повлияла его первая поездка в Европу — так называемое «Великое посольство». Европа умеет пускать пыль в глаза. И 24-летний царь поразился тому, что ему показали в Пруссии, Голландии, Англии. Изменяя систему государственных учреждений, он не нашёл в ней места для Патриаршества, Боярской думы, Земского собора, составлявших органичный строй национальной русской жизни. Но обольщённый сначала своими иноземцами, а затем заграничными, Пётр довольно грубо повредил национальный государственный механизм, разрушил более совершенную русскую политическую культуру, чем формальное представительство и законничество, утвердившиеся в Европе.
Многое можно припомнить из того, что обычно относится к недостаткам Петровской эпохи. Но если взять главный, то им будет, без сомнения, возникший при Петре просвещённый класс или интеллигенция. Сориентированная на Европу, она оказалась в духовном плену сначала у французов, позже у немцев, в наше время у североамериканцев. Наверное, прав М.О. Меньшиков, утверждавший, что если бы при Петре и позже наше просвещение сложилось в Москве, а не в приграничном приморском Петербурге, наводнённом инородцами, то оно, на манер английского, было бы национальным, более независимым и оригинальным.
По свидетельствам современников, в ответ на преподнесение ему после Ништадтского мира Сенатом звание императора, он призвал не забывать, отчего поднимались царства и отчего они падали. «Военное искусство есть борьба за жизнь, — писал М.О. Меньшиков, излагая ход мысли Петра. — Пренебрегающие этим искусством гибнут. Что вы кичитесь титулами православной и самодержавной монархии? И Византия была империей православной. И она управлялась самодержцами. Но, когда в распустившемся греческом обществе упало искусство войны, — явилась азиатская орда и смела собою древний трон Константина и гордую власть его среди трёх материков. Грозный непобедимым искусством меч обеспечит мир и добудет то, что дороже мира, — уверенность народа в самом себе, уважение к своей земле, высокую гордость чувствовать себя наверху, а не внизу народов. Побеждающий на войне народ продолжает побеждать и в годы мира: во всякой деятельности он остаётся победоносным. А в непрерывной победе над препятствиями и заключается настоящий прогресс».
Как глубоко прав был Пушкин, для которого «Пётр Великий один есть целая всемирная история».
февраль 2005
