 |
| Седмицa.Ru | Наталья Нарочницкая | 26.01.2005 |
Сегодня в обществе достаточно разговоров, о том, в каком состоянии находится Россия. Мы бесконечно слышим обвинения в варварстве, в неспособности воспринять цивилизационные формы жизни, криминализации почти всех социальных сфер, в особенности, экономики, хотя криминализация той же экономики — явление отнюдь не экономического характера. Эта вакханалия порока и насилия, это разложение гражданского и национального чувства имеет глубокие корни в сознании человека. Если мы не обратим на это внимания, если государство в лице своих чиновников, в том числе тех, кто занимается реформой образования и науки, не осознает, что только религиозно-нравственное воспитание дает возможность человеку самому нравственным образом регулировать свои поступки, то нас не спасут никакие успешные экономические доктрины и идеальные общественные институты, во всесилие которых по-прежнему верит современное атеистическое сознание. И демократическими методами — этой «святая святых» нынешнего либерального сознания — будет вообще невозможно ликвидировать те чудовищные явления, которые овладевают нами.
Вспомним, что и советский тоталитаризм в значительной мере был реакцией на развязанную вакханалию разбоя и разрушения сложившегося государственного устройства. А это было вызвано многолетней предреволюционной пропагандой, презрением к власти и государству, традиционным ценностям, к труду, семье, целомудрию, повиновению закону, службе не за страх, а за совесть, чести и бескорыстию. Все, что я назвала — только вершина айсберга. Такие качества, как терпимость, ответственность, долг, любовь и прощение закладываются в жизни человека именно в семье, на основании тех религиозно-нравственных ценностей, которые исповедуют люди. Поэтому те, кто отрицает этот факт, просто не хотят видят очевидной основы всех человеческих обществ.
Проблема ведь не только в несовершенстве государственной системы, плохих законах и всесилии нечестных чиновников. Если в обществе утрачено понятие стыда и греха, то порядок в нем может поддерживать только полицейский. Но и этот тезис неверен, потому что сам полицейский неизбежно становится именно порождением того самого общества, в котором утрачено понятие стыда и греха — это доказывают нам бесконечные разговоры об оборотнях в погонах.
Национальная идея и национальное чувство тоже впервые формируются в семье, ибо государство, по учению Филарета Московского, в противоположность либеральному учению об общественном договоре, — есть общество семейного типа, разросшееся семейство. «Откуда сие множество людей, соединенных языком и обычаем, которое называют народом? — пишет Филарет. — Очевидно, что оно народилось от меньшего племени, а сие произошло из семейства. Итак, в семействе лежат семена всего, что потом раскрылось и возросло в великом семействе — государстве. Там нужно искать и первый образ власти. Отец, который естественно имеет власть дать жизнь сыну, есть первый властитель. Сын, который ни способности образовать, ни самой жизни сохранить не может без повиновения родителям и воспитателям, есть природно подвластный. Но как власть сотворена ни самим отцом и не дарована ему сыном, а произошла вместе с человеком от Того, Кто сотворил человека, то открывается, что глубочайший источник и высочайшее начало первой и следовательно всякой последующей власти между людьми — в Боге».
Филарету принадлежит и необычайно остроумное развенчание либерального тезиса о том, что государство — это обществ договор, а гражданское общество — просто совокупность индивидов, соединенных отметкой в паспорте, а не преемственно живущий единый организм, связанный целями, ценностями, духом, миросозерцанием, общими историческими переживаниями. «И к чему годится вымысел общественного договора? Что, младенец повинуется матери, а мать над младенцем договорились между собой, чтобы она кормила его грудью, а он как можно меньше кричал, когда его пеленают? А что, если мать приложила к нему более тяжелое условия. Не прикажут ли ему изобретатели общественного договора идти к чужой матери и договариваться с нею?»
Свобода — вот уж действительно «святая святых» современного либерального сознания. Но претензии либералов на первенство в формулировании свободы в смысле гражданских прав совершенно необоснованны. Как доказано русскими философами в конце XIX века, эти претензии подменяют источник свободы и само ее существо проявлением свободы во взаимоотношениях между разными людьми. Таким образом, рационалистические разработки подменили сущность свободы.
Внутренняя свобода — вот, что есть гарант свободного существования в обществе, потому что сама потребность личности в свободе политических гражданств является производной от свободы внутренней. Но источником этой внутренней свободы является дух. Так, Лев Тихомиров пишет, что в наш земной мир необходимости и подчиненности свобода проникает только из области духа, где человек хоть частичкой может соприкасаться со свободным духовным миром. И поэтому, для того, чтобы вносить потребности свободы в общественную жизнь, нужно предварительно самим этой потребностью обладать.
Атеистическое отношение к свободе поэтому губительно не только с точки зрения христианина, с точки зрения богословия и философии. Не только для свободы духа и духовного роста человека, но и для свободы гражданской и политической.
Мы видим повсюду, что, мечтая о свободном государственном общественном устройстве, наиболее рьяные деятели пренебрежительно относятся к религии, стараются подорвать религиозное чувство и сознание. Они лациизируют, то есть отделяют Церковь и школу, сочиняют гражданскую мораль, воздвигают гонение на Церковь, с особой ненавистью относясь к христианству, которое, однако, составляет источник развития духовных сил личности, и добавим — именно тех сил, которые только и формируют способность к самообузданию и нравственному саморегулированию своих поступков.
Снова напомню, что все эти нравственные качества развиваются именно в семье, особенно, если семья — «малая церковь». Именно там отец, мать и дети получают первый опыт любви, а это значит, — прощения и терпимости, а это значит, — долга, ответственности за себя и за других. Это и требовательность и прощение — то есть все стороны, которые так нужны для истинной гражданственности. А нам все время говорят, что гражданское общество — это совокупность индивидов. Но дело в том, что подобные идеи — это часть глобалистской и антихристианской доктрины, которая является безусловно антитезой и вызовом замыслу Христа и о человеке, и о мире. Сейчас, однако, не время и не место исследовать глубокие корни этой доктрины.
О культуре. Мы видим, как импотенция фактически высокой культуры к концу XX века развивается абсолютно параллельно с такими клише XX века, как: «гражданское общество, права человека и т. д.», ибо главным правом провозглашено — нежелание истины, вернее, право не желать ее даже познать и непричастность ко всем великим духовным и национальным традициям человечества. Кредо современного либерала — подняться над всеми относительными истинами и провозгласить их лишь проявлениями суверенной личности.
Вот вчера министр образования и науки Российской Федерации Андрей Александрович Фурсенко говорил о преподавании основ религиоведения — то есть о преподавании атеистического отношения к религиям. Ведь если Вам рассказывают, что есть столько-то относительных истин — на самом деле это скрытая форма богоборчества, потому что относительность всех истин — это и есть отсутствие Истины, а значит — отсутствие свободы. Ибо в Священном Писании сказано «Познайте Истину и Истина сделает Вас свободными».
Но наши либералы и наши ученые, подавленные гордыней от своего знания, говорят нам: «что есть истина?». Поскольку они не читали Писания, они не знают, что повторяют слова Понтия Пилата, сказанные в ответ на слова Спасителя: «я затем пришел в мир, чтобы свидетельствовать об истине».
Экономика. Десять постперестроечных лет продемонстрировали страшное заблуждение наших постсоветских либералов-большевиков, уповающих вполне в духе материалистического сознания на чудодейственною силу рыночных механизмов, которые сами по себе стимулируют в каждом, особенно в условиях долгожданной французской «libert?», энергию к созиданию. Однако свобода, лишённая этических рамок добра и зла, логично обернулась рабством плоти и гордыни, рабством самых низменных инстинктов. И в таком обществе свобода понимается не в том смысле, что «я свободен, никто не может меня унизить или оскорбить», а, по другому, — «я свободен, я могу каждого унизить, оскорбить и обмануть».
Закон, правовое государство, примат позитивного права с его холодным юридизмом, оторванный от нравственной стороны поступка, приводит к тому, что никакая разветвленная система права оказывается не способной удержать человека от преступления, даже если сборники правовых актов будут составлять многотысячные тома. Ибо сама правовая норма не есть источник нравственности отношений. Она есть компромисс между суждениями нравственного канона и обстоятельствами. Любая система и философия права во всём мире: исламская, буддийская, христианская изначально зиждется на тождестве понятия греха и преступления, и правовые нормы в разных обществах формировались всегда как следование суждению религиозного канона. Но соответствие закона правовой нормы нравственному суждения канона перестало волновать нынешнего экономического человека «Homo Economicus», хотя оно волновало еще древних греков — достаточно вспомнить, например, «Антигону» Софокла.
Пора понять, что по шкале моральных требований честный человек заканчивается гораздо раньше, чем вступает в силу уголовная норма, а благородный человек — ещё раньше. Ибо уголовная норма — это нижняя планка допустимого, дальше которого масштабы безнравственного поступка становятся уже угрожающими всему обществу и перестают быть частным делом человека перед Богом.
Национальная идея. Человек только в семье получает первое чувство единения и родства, но сила нравственного воспитания отнюдь не делает его свободным от переживания грехов и несовершенств своего собственного «я», своей семьи и т. д. Именно оторванность русских людей от их национального наследия, философских, религиозных и духовных основ является причиной того, что перестройка и идея социальных преобразований, встреченные с огромным энтузиазмом 90 процентами населения, вместо христианского осмысления истоков взлётов и падений, грехов и заблуждений вылились в грех библейского Хама, в глумление над жизнью отцов. А нация, по всей видимости, не поняв этого, равнодушно наблюдала, как под флагом прощания с тоталитаризмом растаптываются гробы вовсе не советской, а 300-летней русской истории. Возможно, что с другим сознанием и воспитанием все могло бы быть иначе.
Многонациональность нашей России, конечно, есть неоспоримый факт. Но именно разрушение русского стержня, русского народа как явления мировой культуры и истории стало причиной межнациональных трений. И двадцатый век — тому свидетельство. Ибо русские сами не могут вызывать уважения, если они занимаются глумлением над собственной историей. Нужно сказать, что некогда не только русские, но и другие народы России, например, татары готовы были в критический момент преградить путь глумителю. Вспомним Смутное время. Когда цивилизованная Европа и наши кузены — латинские христиане в лице поляков с оружием глумились над Московскими соборами, въезжая туда на конях, то татарские старейшины, помнившие покорение Казани Иваном Грозным, собрали деньги Ии людей и послали на помощь Минину и Пожарскому. Вот такой уникальный опыт взаимоотношения с исламом на собственной территории есть у России.
Но вспомним, в какое государство вступали народы российские по мере расширения нашей страны. В сообщество, декларирующее примат общечеловеческих ценностей без религиозной и национальной идеи? Да они бы в ужасе отшатнулись от подобного государственного устройства как от шайтанового изобретения. Они сознательно вступали в Русское православное царство, зная, что в нём им найдётся достойное место, и они смогут молиться своему Богу. При этом принадлежность целому всё равно оставалось идейной ценностью.
Вспомните, например, «Поединок» Куприна — кто там приводил к присяге российских подданных? Не только православный священник — поляков принимал ксендз, штабс-капитан Дитс за неимением пастыря привёл нескольких лютеран, мулла привёл татар и даже единственному язычнику Черемису был на конце шпаги принесён кусок хлеба и он клялся небом и землёй верностью государю, который, как предстатель, всех объединял. В какой армии демократического, безнационального и безрилигиозного государства есть такое уважение к национальным традициям каждого и одновременно связь с целым, единство во множестве, неслиянно и нераздельно? Троичность сознания проявляется на любом уровне православной государственности, если она действительно приближается идеалу.
Поэтому надо развенчать коварно внедрённый миф о том, что православное воспитание и образование в школе может разобщить якобы многонациональную и многоконфессиональную страну. Наоборот, отсутствие такового приводит к деградации и вырождению всё равно неискоренимого национального чувства в зоологический эгоцентризм, побуждая человека искать ответ на вопрос «против кого он?». В то же время подлинная освещённость высшими духовными ценностями и идеалами, национальное чувство стремиться ответить ответить на вопрос «за что оно?».
Если цели и ценности национального бытия побуждает к универсализму, то такое национальное чувство становиться творческим актом мировой истории. То, что оно было таковым, свидетель — сама история, поэтому предмет «Основы православной культуры» как раз призван возродить в человеке чувство связи времён. Те высшие ценности, которые каждый народ в России притворил в жизнь по-своему, пронизали эстетическое и культурное сознание, они отражены в русском культурном наследии. В концовках русских сказок явно ощущается милосердие, например, когда говорится, например, что «…злых братьев Иван прогнал из царства вон» или там, где почти все, «… сватья баба-бабариха и ткачиха повинились, разрыдались, Царь для радости такой отпустил всех трёх домой…», в отличие, например, от немецкой сказки Грим, где «злого мальчика посадили в бочку утыканную гвоздями и привязали к хвосту лошади». Достаточно изучать сказки и понимать, что за ними стоит. А «Капитанская дочка» Пушкина? Что нам говорит Гринев, который идёт по острию бритвы, не нарушив присягу, честь, достоинство, и вместе с тем ведя себя порой очень прагматично? Эти диалоги гений Пушкин представил так, что они оказались предметом бесконечного толкования о том, как вести себя христианину в ситуациях, подобных тому, что описаны в «Капитанской дочке».
И тот же Пушкин сказал: «Не дорого ценю я многие права, от коих не одна кружиться голова». Это чисто русское православное сознание, которое понимает, что свобода внутренняя гораздо важнее свободы внешней. «Не всё ли нам равно, зависит ли от царя, зависит ли от народа, не всё ли нам равно. И наилучшие мне надобны права и наилучшая потребна мне свобода».
Почему в Америке приучают своих школьников в русле протестантского мессианизма, причём британского, говорить с детства: «Я первый. Я лучший»? Почему наши дети — вспомните кого в пионеры принимали — с каким то стыдом во время торжественной церемонии сидели с красными щеками, от смущения опустив голову? Почему нам вбросили лозунг «Обогащайтесь в добрый путь», скопировав лозунг Гайдара который — ни что иное, как лозунг Бухарина на пленуме Московского совета 1921 года. Так что из-под «пальто от Версаче» у наших экономистов торчит «сюртук Карла Маркса» и при этом остается непонимание того, что в стране с православной культурой богатство бесчестья неизбежно привело к вакханалии, продемонстрировав своеобразный талант русского народа — способность в одночасье превратиться из секретарей райкомов в успешных менеджеров и дилеров.
Поэтому у меня нет сомнения о том, что нам надо объединить все силы государства, Церкви и семьи для того, чтобы воспитывать следующее поколение на основе православных ценностей. И я бы ввела на добровольной основе еще и Закон Божий. Потому что «Основы православной культуры» — хоть либералы нас и обвиняют в этом — безусловно не есть преподавание самого вероучения. Этот предмет является лишь косвенным проявлением основ вероучения, этики взаимоотношений между мужчиной и женщиной, между родителями и детьми, между человеком и человеком, человеком и властью, проявляющимися в культуре. Но культура не сводится к литературе и изящным искусствам, культура — это всё, что творит человек, это создание специфики власти, системы права, культура имеет свои проявления во всех жизненных сферах.
И наша задача — объяснить, что холодный рассудок, о котором речь идёт всё время в образовательных программах, не способен дать ответ на вопрос «что должно» делать человеку, а лишь на вопрос «что нужно?». Он не способен сказать «что праведно?», зная лишь только то, что корректно, правильно.
Так что без нравственной составляющей, которую может породить только свободный дух и нравственная творческая воля, обществу приходиться иметь дело с одной единственной этикой — этикой целесообразности. Спасибо.
