 |
| Литературная газета | Игорь Золотусский | 31.01.2005 |
Пушкин предсказал, что половина стихов из «Горя от ума» войдут в пословицы. Так и случилось. Не менее полусотни «острот» или «сатирических замечаний», как назвал их поэт, прочно закрепились в русском языке.
Нет смысла цитировать комедию: они известны всем. И хотя Грибоедов считал, что в пьесе «25 глупцов на одного здравомыслящего человека», ни о ком из персонажей «Горя» нельзя сказать с определённостью, что он глуп.
По-своему умны и Софья, и Фамусов, и Скалозуб, и Молчалин, и служанка Софьи Лиза. Крылатые выражения, ставшие достоянием нашего словаря, принадлежат и им.
О чьём же горе идёт речь и чей ум — виновник горя?
Грибоедов писал: «Первое начертание этой сценической поэмы, как оно родилось во мне, было гораздо великолепнее и высшего значения, чем теперь в суетном наряде, в который я вынужден был облечь его. Впрочем, — добавлял он, -…в превосходном стихотворении многое должно угадывать; не вполне выраженные мысли или чувства тем более действуют на душу читателя, что в ней, в сокровенной глубине её, скрываются те струны, которых автор коснулся, нередко одним намёком, — но его поняли, всё уже внятно, и ясно, и сильно».
Постараемся угадать, какой это намёк. Начнём с того, что комедия сначала называлась не «Горе от ума», а «Горе Уму». Существует автограф первой её страницы, где рукой Грибоедова «Горе Уму» исправлено на «Горе отъ Ума». При этом, не зачеркивая прежнего названия, Грибоедов в слове «Уму» подчищает хвост буквы «у», переделывая «у» в «а».
Два названия, соединяясь, не стирают друг друга.
Можно поспорить, какое из них точнее определяет замысел автора. Первое ставит вопрос об Уме (притом с большой буквы), о природе Ума и его горе, второе выводит на традиционное прочтение комедии. Здесь горе от ума — горе умного, которого не поняли глупцы. А, стало быть, правота на стороне умного. Если же вернуться к начальному заглавию, то правота Чацкого ставится под сомнение. Ибо носитель и идеолог ума с большой буквы в пьесе он.
Принимая объяснение традиционное, мы спрашиваем себя: не слишком ли оно просто для «сценической поэмы» и тем более её «высшего значения»?
Принято считать за аксиому то, что в «терзаниях» Чацкого (в его горе) виноват «свет». «Свет» объявил его сумасшедшим, «свет» и изгнал из Москвы.
Но пристальное чтение комедии убеждает, что вину по крайней мере надо поделить поровну. А то и львиную её долю отдать Чацкому. Потому, что «горе от ума» — это горе, которое несёт ему его собственный ум.
Каков же этот Ум?
Во-первых, он горд тем, что выше всех достоинств в человеке. «Что я Молчалина глупее?» — спрашивает Чацкий, не понимая, как можно любить неумного Молчалина и не любить его, умного Чацкого. «А чем не муж? — говорит он о своём сопернике, — ума в нём только мало».
Да и остальные герои комедии, по его мнению, толпа «нескладных умников», «лукавых простяков». В отзывах Чацкого о гостях и обитателях дома Фамусова слышится превосходство, а то и презрение. Скалозуб для него — «хрипун, удавленник, фагот, созвездие маневров и мазурки», Молчалин — «жалчайшее созданье». Не жалует он и Фамусова, и «зловещую старуху» Хлёстову. Под град насмешек попадают Софья, «отечества отцы», Москва и Россия.
«Что нового покажет нам Москва? — спрашивает Чацкий. — Вчера был бал, сегодня будет два», «Да и кому в Москве не зажимали рты обеды, ужины и танцы?» Про отстроившуюся после пожара 1812 года столицу он говорит: «дома новы, а предрассудки стары». Итог его отношения к ней: «В Москву я больше не ездок».
Впрочем, Москвой дело не ограничивается. Жало его критики достаёт и Россию: «И вот та родина… Нет, в нынешний приезд я вижу, что она мне скоро надоест».
Приговор произнесён, и, наконец, можно удалиться.
То, что Чацкий не остаётся в Москве, свидетельствует, что, характеристики которые он раздаёт всем, — раздражение личной обиды, они — плод «ума холодных наблюдений», но не «сердца горестных замет».
Софья, которую Грибоедов всё время называет София (что значит «мудрость»), даёт ему дельный совет: «А над собой гроза куда не бесполезна». Но быть грозой над собой Чацкий не способен. Он грозен, когда речь заходит о других.
Находясь в Москве «проездом, случаем», прибыв «из чужа, издалёка», он, едва переступив порог родного для него дома (где рос и воспитывался вместе с Софьей), обрушивает громы и на его обитателей и гостей.
Фамусов прав, отвечая ему: «Вот рыскают по свету, бьют баклуши, воротятся, от них порядка жди».
Чацкий в «Горе от ума» — «приезжий», чужой. Он чужой для Москвы, и Москва для него чужая. Ибо «своё» щадят, за «своё» болеют, «своё» не изничтожают.
Чацкий болеет только за себя. Оттого он и жалуется: жалуется Софье: «Я сорок пять часов, глаз мигом не прищуря, / Вёрст больше седьмисот пронёсся, ветер, буря; / И растерялся весь, и падал сколько раз — / И вот за подвиги награда!» Жалуется на то, что его «гонят», «клянут», жалуется на судьбу: «Ах, как игру судьбы постичь? Людей с душой гонительница, бич».
«Люди с душой» — это, конечно, о себе.
Виноваты в его беде все, даже судьба. Но в таком случае он ропщет не на людей, а на Бога.
Есть ум ума, говорил Толстой, и есть ум сердца. В том, у кого ум ума, нет жалости к ближнему. Этот Ум холоден и горд. Ум сердца мягче, участливей и в конечном счёте нужнее жизни, нежели его высокомерный собрат.
Софья, которая сочувствует Чацкому, точно определяет ущербность его ума: «Вот о себе задумал он высоко. Охота странствовать напала на него. Если любит кто кого, зачем ума искать и ездить так далёко?»
Для Софьи ум без любви — не ум. Он разрушителен (ибо жалит, казнит, насмехается) и бесплоден. Сравнивая Чацкого с Молчалиным, она говорит: «Конечно, нет в нём этого ума, что гений для одних, а для других чума, который скор, блестящ и скоро опротивит, который свет ругает наповал, чтоб свет о нём хоть что-нибудь сказал; Да эдакий ли ум семейство осчастливит?»
Резонный вопрос, обостряющий диспут об уме, который развёртывается в комедии Грибоедова. Горе Уму вознёсшемуся, говорит автор, горе Уму, лишённому сострадания. Такой Ум несёт горе и его обладателю. «Ум, каков Чацкий, не есть завидный ни для себя, ни для других», — писал П. Вяземский.
И, наконец, этот ум слеп. Он видит лишь то, что желает видеть. Чацкому недосуг задуматься, что Скалозуб воевал с Наполеоном (причём в пехоте), имеет боевой орден, что Молчалин из бедной семьи, из Твери, откуда его вытащил Фамусов и вытащил за усердие в службе. Разве Молчалин не должен быть благодарен тому за это? Разве не обречён исполнять наказ отца, что надо угождать каждому — до «собаки дворника, чтоб ласкова была»?
Это участь маленького человека, и он в ней не виноват.
Одна мелочь: Молчалин, который объясняется в любви Лизе (причём отнюдь не лукаво), называет её «Ангельчик мой», и точно так же называет свою жену Нину в последнем письме к ней Грибоедов. Что это — пустое совпадение или отзвук нежности, которой автор лишил своего «ничтожного» героя?
Для таких, как Молчалин, «умеренность и аккуратность» — способ спасения, но не рассчитанная подлость, а «не сметь своё суждение иметь» — защита от сильных, наказ судьбы.
Входя в глубину текста, мы начинаем понимать, что Молчалин и Скалозуб не мальчики для битья, / а оппозиция уму Чацкого. У него ум праздности, ум эгоизма, у них — ум выживания. Этот ум — удел не отдельных «гениев», а ум большинства. Так что же с ним делать, с этим большинством? Поставить его под стрелы сатиры, перед лицом которой бледнеют все оправдания, или понять тех, кому он дан от нужды?
Скалозуб, в отличие от Чацкого, может признать правоту своего антипода. «Мне нравится при этой смете, — признаётся он Чацкому, — Искусно как коснулись вы / Предубеждения Москвы / К любимцам гвардии, к гвардейским, к гвардионцам; / Их золоту, шитью дивятся будто солнцам!» Человек, в окопах выслуживший свой чин, он не поклонник тех, кто блещет своими мундирами при дворе.
Что же касается его реплики, навсегда заклеймившей Скалозуба как апологета муштры: «Я князь — Григорию и вам Фельдфебеля в Волтеры дам», то стоит вспомнить, кому он это говорит. Он говорит это Репетилову и адресует свой афоризм его друзьям — безбожникам и крикунам.
Для него фельдфебель надёжнее Вольтера, поскольку Вольтер расшатывает, а фельдфебель бережёт.
Ум Чацкого не для счастья, поскольку «в том и счастие, — и тут я цитирую Грибоедова, — чтоб сердце не оставалось пусто». Только раз Чацкий признаётся — и то под давлением Софьи — что у него «ум с сердцем не в ладу». Но не будет в этом признании ни горечи, ни самоосуждения.
Как классический «вольтерьянец», он недоволен всеми и вся, но весьма доволен собой.
В гневе на то, что судьба свела его с посредственностями, Чацкий требует «образцов». «А судьи кто? — вопрошает он. — За древностию лет / К свободной жизни их вражда непримирима. / Сужденья черпают из забытых газет / Времён Очаковских и покоренья Крыма. Всегда готовые к журьбе, / Поют всё песнь одну и ту же, / Не замечая об себе: Что старее, то хуже. Где? укажите нам, отечества отцы, Которых мы должны принять за образцы?»
«Времена Очакова и покоренья Крыма», конечно, старина, но старина героическая, славная победами, а не позором. И про них не скажешь «чем старее, то хуже». Чацкий пребывает в своей стране «на безлюдьи». Но так ли уж безлюдно было время, в которое происходит действие «Горя от ума»?
Слова Скалозуба о том, что пожар Москвы способствовал её украшению, позволяют установить, что события пьесы могут быть отнесены к промежутку между годами полного восстановления Москвы после пожара и 1824 годом, когда Грибоедов поставил в ней точку.
Что это были за годы?
Ещё не померк отблеск Александрова царствования, ещё здравствовали солдаты и полководцы, победившие Наполеона. Ещё были живы Николай Раевский, Алексей Ермолов (служа под его началом, Грибоедов и писал свою комедию) Александр Остерман-Толстой, Михаил Милорадович (которого убьют на Сенатской площади 14 декабря 1825 года), Павел Чичагов, Денис Давыдов, Пётр Витгенштейн.
Так, значит, было кому поклониться, кого «принять за образцы»?
Чацкий видит вокруг одних «стариков, дряхлеющих над выдумкою, вздором». Протагонист свободы, он свободен и от благодарной памяти. Та Россия, как он считает, «под личиною усердия царю» «брала лбом» — «стучала» им «об пол, не жалея».
«Вот то-то, все вы гордецы!» — возражает Чацкому Фамусов.
И попадает в точку.
«Гордость ума» — вот «болезнь» Чацкого. И — болезнь века, «болезнь», как сказал в своём отзыве о комедии Грибоедова Гоголь, «от дурно понятого просвещения».
К чему звал молодые умы Вольтер? К осмеянию того, что освящено традицией. К нападкам на Бога, на историю, на «предрассудки», без уважения к которым невозможны никакие преобразования. Ум вольтерьянца не в силах, — прав был Гоголь, — «дать в себе образец обществу».
Разбирая комедию А. Шаховского «Шестьдесят лет антракта», где изображён Вольтер, Грибоедов так отозвался о герое пьесы: «Три поколения сменилось перед глазами знаменитого человека; в виду их всю жизнь провёл в борьбе с суеверием, богословским, политическим, школьным и светским, наконец, ратовал с обманом в разных его видах. И не обманчива ли самая та цель, для которой подвизался? Какое благо? — колебание умов ни в чём не твердых??» (письмо к С. Бегичеву, июль 1824 г.)
Так думал автор «Горя от ума» накануне 14 декабря 1825 года.
Уже тогда он выбрал службу Отечеству, которую презрел Чацкий.
Старуха Хлёстова, осмеянная Чацким, попрекая его — «над старостью смеяться грех» — почти тут же попрекает и себя: «А Чацкого мне жаль. По-христиански так, он жалости достоин».
Христианское чувство выше гордости, выше обиды, выше «сатиры». И именно им завершается «Горе от ума». Это победа сердца над умом.
Таков итог диспута об Уме. Таково последнее слово Грибоедова. Когда он закончил комедию, ему было 29 лет. Он уже отгулял молодость, побыл в гусарах, стрелялся на дуэли.
Известны его гусарские проделки: появление на балу верхом на лошади, исполнение «Камаринской» на органе в Брест-Литовске. Он — герой-любовник, поклонник молодых актрис, соперник генерал-губернатора Петербурга Милорадовича, как и он, волочащегося за знаменитой Телешевой.
Грибоедов знал уже не одну любовь, побывал под пулями на Кавказе.
На вопрос Чацкого «пусть я посватаюсь, вы что бы мне сказали?», Фамусов отвечает: «Сказал бы я во-первых: не блажи, / Именьем, брат, не управляй оплошно, / А, главное, поди-тка послужи».
По Далю, «не блажи», с одной стороны «не дурачься», с другой — «не сходи с ума». «Не сходи с ума» — то есть примись за труд, сделай что-то доброе. Такое толкование слов Фамусова объясняет грядущее «сумасшествие» Чацкого. Это не помешательство, а болезнь разрыва между словом и делом.
Многие ставили на одну доску Чацкого и автора «Горя от ума». Н. Надеждин называл «органом его собственного образа мыслей» Грибоедова, К. Полевой писал, что «поэт невольно, не думая, изобразил в нём самого себя». «Чацкий не идеал, — продолжал он, — а человек, каким, может быть, чувствовал себя Грибоедов». Почти то же говорил и Белинский: Чацкий — «выражение мыслей и чувств самого автора».
Но где же сходство?
В то время, когда Чацкий устроил «гоненье на Москву», Грибоедов, получив должность секретаря русской миссии в Персии, отправился к месту службы. На его плечи легло спасение русских пленных, которых он должен был вывезти из Тавриза.
Чацкий резонёр, Грибоедов — государственный человек. Чацкому, который «служить бы рад, прислуживаться тошно» (имел с министрами связь, потом — разрыв), нет дела до блага Отечества, для Грибоедова «прислужиться» России честь и долг. Чацкий не знает, что такое долг, Грибоедов знает, что такое долг и жертва.
Признаваясь другу, что дипломатия — не его поприще, что «любовь и поприще» его — «поэзия», он тем не менее остаётся там, куда поставила его царская воля.
Герцен писал, что «Чацкий шёл прямой дорогой на каторжную работу». Но декабристы не покидали своей Родины. Правда, именьями своими они тоже не собирались управлять. Молва приписывает Грибоедову слова о заговоре 14 декабря: «Сто прапорщиков хотят изменить весь государственный быт России».
Грибоедов не говорит «изменить строй» или «режим». Он говорит о «государственном быте», что гораздо долговечнее «строя» или «режима». «Весь быт» — это то, что складывалось веками, выстроено историей. И что уходит в глубину традиции.
Наконец, быть — это то, что должно быть, а не подвергаться разрушению.
Едкие намёки на несостоятельность этой идеи являются, когда на сцене возникает Репетилов. Что означает эта фамилия? Репетилов — репетиция переворота, о котором грезят на «тайных собраниях» члены «секретнейшего союза». Или, как называет их Репетилов, «Сок умной молодёжи».
И вновь слово «ум» полемически воскресает в грибоедовской пьесе. Отвечая на агрессивные искания ума разрушительного, он даёт высказаться Фамусову. А тот, рассуждая о критике правительства и возможных потрясениях, призванных обновить Россию, говорит: «знать время не приспело».
В том, что это ответ Грибоедова, нет сомнения. Он почти буквально воспроизведён в бумагах следственного комитета, допрашивавшего автора «Горя от ума», когда тот, после ареста в крепости Грозной, в феврале 1826 года был доставлен в Петербург.
2. На гауптвахте главного штаба
Вот выдержки из «Дела», заведённого на арестанта: «Грибоедов. Коллежский асессор, служащий по дипломатической части при Главноуправляющем в Грузии. На 24 листах.
N 1
Трубецкой (во 2-м показании): «Слышал от Рылеева, что он принял Грибоедова в члены Тайного общества».
N13
Коллежский асессор Грибоедов: «Я Тайному обществу не принадлежал и не подозревал о его существовании. По возвращении моём из Персии в Петербург в 1825 году я познакомился посредством литературы с Бестужевым, Рылеевым… и по Грузии был связан с Кюхельбеккером. От всех сих лиц ничего не слыхал, могущего мне дать малейшую мысль о Тайном обществе. В разговорах их видел часто смелые суждения насчёт правительства, в коих сам брал участие: осуждал, что казалось вредным, и желал лучшего. Более никаких действий моих не было…»
Корнет князь Оболенский: «Так как я коротко знаю
г-на Грибоедова, то об нём честь имею донести совершенно положительно, что он ни к какому не принадлежал обществу».
Подпоручик Рылеев: «С Грибоедовым я имел несколько общих разговоров о положении России и делал ему намёки на существование Общества, имеющего целью переменить образ правления в России и ввести конституционную монархию, но как он полагал Россию к тому ещё не готовою и к тому ж неохотно входил в суждение о сём предмете, я оставил его».
Полковник князь Трубецкой: «Слышал от поручика Бестужева, который, кажется, с Артамоном Муравьёвым имел намерение открыть Грибоедову существование их общества и принять его, но отложили оное, потому что не нашли в нём того образа мыслей, которого ждали».
Штабс-капитан Бестужев: «С Грибоедовым, как с человеком свободомыслящим, я нередко мечтал о желании преобразования России… В члены же его не принимал я, во-первых, потому что он меня старее и умнее, а во-вторых, потому что жалел подвергнуть опасности такой талант».
Полковник Пестель: «О принадлежности коллежского асессора Грибоедова к Тайному обществу не слыхал я и никогда ни от кого и сам вовсе его не знаю».
Оскорблённый арестом Грибоедов пишет письмо царю.
«Всемилостивейший Государь!
По неосновательному подозрению, силою величайшей несправедливости я был вырван от друзей, от начальника, мною любимого, из крепости Грозной… через три тысячи вёрст в самую суровую стужу притащен сюда на перекладных… Я не знаю за собой никакой вины. В проезд мой с Кавказа сюда я тщательно скрывал своё имя, чтоб слух о печальной моей участи не достиг моей матери, которая могла бы от того ума лишиться…
Благоволите даровать мне свободу… или послать меня пред Тайный Комитет лицом к лицу с моими обвинителями, чтобы я мог обличить их во лжи и клевете».
Любимый начальник Грибоедова, упоминаемый в письме, Алексей Петрович Ермолов (все в России знали, что царь его терпеть не может), выражения «притащен», «ума лишиться» и слова в адрес Тайного Комитета «ложь и клевета» — вызов вершителю его судьбы, но Грибоедов этого вызова не страшится.
Письмо не было передано адресату. Ибо прочти он его, дерзость автора «Горя» повергла бы Николая в необратимый гнев. На «Деле» Грибоедова он наложил резолюцию: «Выпустить с очистительным аттестатом». Рукою начальника Главного штаба барона Дибича добавлено: «Высочайше повелено произвесть в следующий чин и выдать не в зачёт годовое жалованье».
Письмо царю было написано 15 февраля 1826 года, ответ — «очистительный аттестат» — пришёл через три с половиной месяца.
Что определило решение царя? Ведь «продекабристская» пьеса Грибоедова гуляла в списках по всей России. Не ошибёмся, сказав, что с нею был знаком и двор. А раз так, то двор (и, считай, царь) не могли не прочесть в ней диалог Чацкого с Репетиловом. В ответ на приглашение Репетилова ехать с ним на «тайное собранье» Чацкий зло обрывает его: «Вот меры чрезвычайны, чтоб взашеи прогнать и вас, и ваши тайны».
«Взашеи прогнать и вас, и ваши тайны», — рискну предположить, что эта фраза, как и то, что в качестве члена «секретнейшего союза» выведен Репетилов, и выдали Грибоедову «очистительный аттестат».
Грибоедов вновь на Востоке, где идёт война с Персией. Эта война, продолжавшаяся с 1826 по 1828 год, заканчивается — при его непосредственном участии — в пользу России. Грибоедов становится Полномочным министром России в Тегеране.
А ведь в 1825 году в письме к другу он писал: «Ещё игра судьбы нестерпимая: весь век желаю где-нибудь найти уголок для уединения, и нет его для меня нигде».
Сразу вспоминаются последние слова Чацкого: «Бегу, не оглянусь, пойду искать по свету,/ Где оскорблённому/ есть чувству уголок».
Мечта об уголке! Кажется, она вновь сближает автора и героя. Но мечта мечте — рознь. Чацкий бежит, Грибоедов остаётся. Первый скачет в Баден-Баден или Карлсбад, Грибоедов — к театру военных действий.
Достоевский писал о Чацком: «Пойду искать по свету"… Ведь у него только и свету, что в окошке у московского хорошего круга, не к народу же он пойдёт. А так как московские его отвергли, то, значит, «свет» означает здесь Европу. За границу хочет бежать».
3. «Предчувствую, что живой из Персии не возвращусь»
Не пройдёт и двух лет с того дня, когда оправданный Грибоедов покинул Петербург, как он вновь в столице. В его портфеле — добытый и его трудами Туркманчайский мирный договор. По этому договору к России отходят Эриванское и Нахичеванское ханства, она получает огромную денежную контрибуцию, право держать на Каспийском море военный флот, а в её пределы должны возвратиться десятки тысяч её подданных, пленённых Персией.
В честь Грибоедова гремят пушки. Император принимает его в Тронном зале Зимнего дворца. Его награждают орденом Святой Анны, он получает 4 тысячи червонцев, чин статского советника и просит царя о смягчении участи декабристов.
Помимо дипломатических побед он успевает основать газету «Тифлисские ведомости», публичную библиотеку в Тифлисе, составить «Записку об учреждении Российской Закавказской компании», отправить письмо И.Ф. Паскевичу с просьбой о декабристе Александре Одоевском.
Вот отрывок из этого письма: «Помогите, выручите несчастного Александра Одоевского. Вспомните, на какую высокую степень поставил вас Господь Бог… Тот самый, для которого избавление одного несчастного от гибели гораздо важнее грома побед, штурмов и всей нашей человеческой тревоги… Сделайте это добро единственное, и оно вам зачтётся у Бога неизгладимыми чертами небесной Его милости и покрова».
Проект Грибоедова об учреждении Российской Закавказской компании, который, кстати, ущемлял интересы Англии и принадлежащей ей Ост-Индской компании, будет частично осуществлён: учреждена «Торговая компания» — «Закавказское торговое дело», «Общество поощрения сельской и мануфактурной промышленности и торговли».
По возвращении в Персию Грибоедов первым делом принимается за переселение в Россию 40 000 человек, попавших в плен к персам. «Пленные, — пишет он, — меня здесь с ума свели. Одних не выдают, другие сами не хотят возвращаться».
Вопрос о пленных, о выплате контрибуции, в решении которых русский посол был строг, стали причиной роста недовольства как при шахском дворе, так и среди народа.
Грибоедов укрывает в здании русской миссии казначея шаха и главного евнуха гарема Мирзу-Якуба Маркаряна. Даёт приют двум женщинам-христианкам, бежавшим из плена.
Шах боится разоблачения его интимной жизни, более чем кому-либо известной Мирзе-Якубу. Муштеид (глава местного духовенства) Мирза-Месих благословляет толпу на «джихад» против русского посла.
Грибоедов отвечает посланцам шаха: если Мирза-Якуб сам захочет покинуть посольство, он отпустит его. Если нет, то он останется под покровительством русского императора.
Мирза-Якуб остаётся. Женщин Грибоедов отпускает.
Но толпу уже не остановить.
Незадолго до этого Грибоедов писал: «Пора умереть! Не знаю, отчего это так долго тянется».
Разъярённые люди врываются в посольство. Грибоедов встречает их в парадном мундире посла со всеми знаками отличия и наградами и с саблей в руках. В это время камень, брошенный в отверстие разобранной крыши, поражает русского посла. Он падает. И здесь совершается расправа.
Тело Грибоедова тащат по улицам Тегерана, крича, чтоб толпа, кланяясь, по-европейски отдавала ему почести. В конце концов изувеченный труп зарывают в землю. Позже его опознают только по мизинцу, простреленному на дуэли.
Всё это случится в январе 1829 года. И лишь летом того же года произойдёт встреча Пушкина, направляющегося в Арзрум, и мёртвого Грибоедова.
* * *
Не наслажденье жизни цель;
Не утешенье наша жизнь.
О, не обманывайся, сердце.
О, призраки, не увлекайте!
Сердце не обманулось, призраки не увлекли.
19.01.2005
