 |
| Российская газета | Елена Бугайская | 22.01.2005 |
— К тому времени, когда вы родились, ваш дед уже был на вершине славы. Вы это чувствовали?
— Он был одним из тех людей, которых знала вся страна, и, конечно, отблеск его славы падал и на нас — его родных. Я видел его на трибуне Мавзолея во время парадов — в парадной форме и при орденах, и моя душа наполнялась гордостью — это мой дед! Благодаря ему я мог прокатиться на дачу на «чайке». Дед всегда садился на переднее сиденье, и водители встречных машин узнавали его и приветствовали. Школа, где я учился, находилась по соседству с Генеральным штабом, и иногда мама просила дедушку отвести меня в школу. Мы шли по улице, он держал меня за руку, и я был горд, что иду с ним, потому что прохожие улыбались нам, говорили: «Здравствуйте, Константин Константинович!» — и он улыбался и здоровался в ответ. Ребята в школе подходили и спрашивали с восхищением и завистью: «А правда, что у тебя дед — маршал?» Но, поскольку мы всегда жили вместе, он был для меня и моего младшего брата Павлика не великим человеком, а любящим дедом, какой был, наверное, у каждого из нас. Он гулял со мной на даче по аллеям, объяснял, где растет какое дерево, какие птицы живут в нашем лесу. Он читал мне книжки, играл со мной и моими друзьями в войну, с ним можно было сыграть в шахматы, пойти за грибами. Он сам держался настолько скромно, не выпячивая ни своих званий, ни славы, что, проникшись этим настроем, члены семьи не обращали внимания на его регалии. Обычный дед, только маршал.
Помню, как отмечали мое пятнадцатилетие. Все уже поздравили меня и подарили подарки, а дедушка, который обычно поздравлял первым, молчит с загадочным видом. Наконец все готово к праздничному обеду, он появляется в нарядном костюме и несет в руках настоящую саблю! Ту самую саблю, с которой он командовал Парадом Победы, — бабушка украдкой показывала мне ее, когда деда не было дома. Он подошел ко мне и сказал: «Ну, Костя, ты теперь большой, бери ее и храни. Дай бог, чтобы тебе никогда не пришлось ее обнажать!» Это был его последний подарок… Стыдно признаться, но через пару дней мы с приятелем побежали рубить этой саблей крапиву и были застигнуты за этим занятием самим дедом.
Иногда дед вносил дискомфорт в мою жизнь. Утром, встав намного раньше меня, он брался за гантели, делал зарядку, а потом шел в ванную и обтирался холодной водой. Если я не спал, то сидел у себя в комнате, чтобы не попасться ему на глаза, — он ничего мне не говорил, но взгляд его был ироничен.
— Как он любил отдыхать?
— В отпуск он любил ездить на курорт. Эта традиция у них с бабушкой осталась еще со времен его службы на Дальнем Востоке. Тогда, чтобы сменить обстановку, им приходилось проделать долгий путь. И в более поздние годы мы всей семьей ездили в Сочи, в Ялту. Даже когда дедушка уже был болен и ему запретили отдыхать на юге, они с бабушкой нарушали запрет, просто ездили не в разгар лета, а осенью. Что касается свободного времени, то его он проводил на даче. Не чурался никакой работы: помогал ремонтировать забор, очень любил косить траву. Когда случался большой урожай яблок, мы с ним выпиливали подпорки и устанавливали их под ветви яблонь (которые он же и посадил). У него был маленький собственный огородик, на котором росли редиска, морковка, разная зелень, он сам поливал все это из лейки и безумно гордился урожаем.
Про дачу ходит много легенд. Рассказывали, что был такой анекдотический случай — кто-то из местных жителей пожаловался, что Рокоссовский строит дворец. Стали проверять, для этого даже была создана специальная комиссия во главе с Н.А. Булганиным. Когда эта комиссия приехала на место, Булганин посмотрел на нашу дачу, отвел деда в сторону и сказал: «Костя, что это за изба? Давай построим тебе нормальный каменный дом!» Дед отказался. Он считал, что на его век ему хватит.
А история этой дачи такова: генерал Н.Е. Субботин — член военного совета 2-го Белорусского фронта, которым дед командовал в конце войны, уговорил деда, а также командующего 4-й воздушной армией К.А. Вершинина, начальника штаба фронта А.Н. Боголюбова, члена военного совета А.Г. Русских и бывшего командующего фронтом Г. Ф. Захарова построить вместе дачи. Им выделили землю недалеко от подмосковной Тарасовки. А чтобы не тратить на это много времени и средств, ведь строили-то они за свой счет, туда просто перевезли несколько одинаковых бревенчатых домов из комплекса зданий штаба 2-го Белорусского фронта. В Германии эти дома разобрали, перевезли в Подмосковье, а там пленные немцы довольно быстро их собрали. Когда дача была построена, советское правительство ее деду подарило, а именно — возместило расходы на перевозку и сборку. К сожалению, в 1993 году эту дачу сожгли местные хулиганы.
— Говорят, что Рокоссовский был заядлым охотником…
— Да, самым большим увлечением деда, его страстью была охота. На даче висели многочисленные трофеи — оленьи рога, клыки кабанов и даже голова громадного волка, которого он убил где-то в Польше. Когда здоровье стало подводить, от таких охот пришлось отказаться и в последние годы он в основном ходил на уток. И хотя стрелком он был блестящим, тем не менее за несколько недель до открытия сезона начинал готовиться: доставал ружья, чистил, смазывал их, приводил в порядок амуницию и снаряжение. По выходным он тренировался в саду, вскидывая ружье, делая проводки, привыкая к спуску. Патроны дед набивал себе сам. У него был специальный набор, чтобы делать патроны, кроме того, он выписывал журнал «Охота» и черпал оттуда всякие рекомендации. Я с удовольствием ему помогал. Порох мне, конечно, не доверяли, зато я специальной меркой отвешивал дробь. По вечерам он учил меня всем этим премудростям, рассказывал разные охотничьи истории. Он вообще любил активный отдых, занимался спортом. Любил играть в во лейбол и теннис, играл на биллиарде и никогда не понимал, как можно смотреть спортивные соревнования, «болеть». Интересно, что он был равнодушен к футболу, считал что это скучная игра. Он смеялся надо мной и моим отцом, когда мы смотрели какой-нибудь очередной «решающий» матч: «Ага, опять сидят, Башашкина смотрят». Футболист Башашкин запал ему в душу, потому что, когда дед работал в Польше, он туда приезжал и попал в какую-то неприятную историю. Деду пришлось вмешаться, чтобы выручить советского спортсмена.
— Не секрет, что ваш дед пострадал от сталинских репрессий…
— Да, но он никогда не говорил об этом даже с самыми близкими людьми. Только один раз, когда мама спустя много лет после войны спросила его, почему он всегда носит с собой пистолет, сказал: «Если за мной снова придут, живым не дамся». От людей, которые общались с ним в тот период времени, мы знали, сколько ему пришлось вынести, знали, что он держался достойно, никого не оклеветал, ничего не подписал. Из «Крестов» он вышел без передних зубов…
Что же касается жизни семьи в тот период, маме с бабушкой так же пришлось нелегко. Перед арестом дед командовал 5-м кавалерийским корпусом в Пскове, был по должности начальником Псковского гарнизона. Так как Псков в то время был приграничным городом, сразу же после ареста деда мама и бабушка, как члены семьи врага народа, были оттуда высланы и поселились в Армавире, у знакомых. Бабушка перебивалась случайными заработками, постоянной работы найти не могла. Как только узнавали, что ее муж находится под арестом, стремились от нее избавиться под любым предлогом. Когда не было работы, жили тем, что занимали в сберкассе деньги под залог облигаций Государственного обязательного займа, на которые дедушка подписывался, как и все руководящие работники в то время. Мама рассказывала мне дикий случай, произошедший с ней в школе, когда директор, узнав, что дед «сидит», пришла на урок и заявила: «Дети, я хочу, чтобы вы все знали, что среди вас находится дочь врага народа. Ада, встань, чтобы все могли тебя видеть!» Больше в эту школу мама уже не ходила. Впрочем, такими были тогда далеко не все. Были и добрые, отзывчивые люди, не боявшиеся, несмотря ни на что, помочь и поддержать попавших в беду.
— Где семья Рокоссовского встретила войну?
— Об этом я знаю только по рассказам мамы. Штаб корпуса, которым командовал Рокоссовский, располагался в небольшом приграничном городке. 22 июня мама встала очень рано и побежала к Дому культуры, откуда должна была отправляться машина с участниками самодеятельности. Они собирались давать концерт в одной из частей. На полдороге мама встретила деда, который быстро шел к дому. Он велел ей немедленно возвращаться домой, сказал: «Война, дочура». Через несколько минут он уехал в дивизию, и до самой осени они не знали, где он и что с ним. Адъютант деда посадил маму с бабушкой в Киеве на поезд, который должен был везти их в Москву к родственникам. Но на подъезде к столице поезд повернули и всех пассажиров направили в эвакуацию в Казахстан. Оттуда они решили уехать к бабушкиному брату в Новосибирск. К тому моменту, когда дедушкино письмо нашло их, они жили в очень стесненных условиях — бабушка с мамой, сестры и брат бабушки, их дети — все в одной комнате. Когда, наконец, стало известно, что бабушка — жена того самого Рокоссовского, громившего немцев под Москвой, им выделили небольшую квартиру. Однако при первой же возможности семья переехала в столицу, где была надежда хоть изредка видеть деда. За заслуги во время обороны Москвы горисполком выделил нашей семье квартиру на улице Горького, и, когда дед был тяжело ранен в 1942 году, мама с бабушкой приехали ухаживать за ним. Деда ранило осколком в спину, он лечился в московском госпитале при Тимирязевской академии. Как только смог вставать, сразу перебрался из госпиталя домой и ждал, когда врачи разрешат ему вернуться на фронт. Все попытки врачей извлечь осколок оказались напрасными, но, несмотря на мучительные боли, дед шутил с мамой, пел бабушке их любимые русские и польские песни. В семье знали, что дед должен ехать под Сталинград, и взяли с него обещание регулярно писать подробные письма. Обещание он выполнял — писал так часто, как мог. Вообще в нем очень сильно было развито чувство семьи. Как бы ни складывалась обстановка, он всегда находил возможность известить о себе. Даже прилетая на два часа по вызову Ставки, он по дороге в аэропорт хоть на пять минут заезжал домой, умудрялся все время присылать с фронта какие-то продуктовые посылочки.
— Чем во время войны занимались его жена и дочь?
— В Новосибирске бабушка работала при военкомате — искала людей, которые могли бы работать вместо тех, кто уходил на фронт. Мама еще училась в школе.
После возвращения из эвакуации бабушка стала работать в совете жен фронтовиков при Советском районном военкомате Москвы. Они собирали посылки для фронтовиков, организовывали концерты для раненых, лечившихся в московских госпиталях.
Маме было тогда семнадцать лет, и, как и многие юные девушки, она хотела попасть на фронт. Чтобы ее удержать, бабушка написала деду, и тот потребовал, чтобы сначала мама выучилась военному делу. Тогда она пошла на курсы радистов при Центральном штабе партизанского движения. Выпускников этих курсов готовили для заброски в тыл врага. Понятно, что, когда в 1943 году мама окончила эти курсы, такая участь для единственной дочери не порадовала Рокоссовского. В то время как большинство ее соучеников действительно были отправлены к партизанам или стали радистами при диверсионных группах, маму, несмотря на ее отчаянные попытки присоединиться к друзьям, оставили в Москве при Центральном штабе. Она ужасно переживала, ссорилась с дедом, и в итоге ему пришлось-таки забрать ее на фронт, пристроить на подвижной радиоузел. Мама была боевой девушкой, характер у нее был мужской и, хотя она и обещала не подвергать себя опасности, держать слово не особенно старалась. Дед ужасно волновался, особенно когда обострялась обстановка на мамином участке.
Мама рассказывала такой случай: ей дали несколько дней отдыха, и она поехала в штаб фронта. Дед как раз собирался на передовую, она уговорила взять ее с собой. Вдруг, откуда ни возьмись, появились немецкие самолеты, кто-то крикнул: «Воздух!», посыпались бомбы. Все повыпрыгивали из машин и залегли на обочине. Мама не успела спрятаться и рухнула на землю. Тогда дед накрыл ее своим телом и не позволял встать, пока самолеты не улетели восвояси. Когда рассеялся дым, оказалось, что от машины ничего не осталось. Но самым ужасным было то, как на маму смотрели офицеры. Для них жизнь радистки Рокоссовской была гораздо менее ценной, чем жизнь командующего фронтом, а ведь из-за нее он мог погибнуть. До конца жизни мама вспоминала, как ей было стыдно.
— Как в семье рассказывали о Победе?
— В мае 45-го дед был в Западной Померании. Когда стало известно, что немцы капитулировали, он собрал свой штаб и объявил эту радостную новость. Ни криков, ни объятий не было — все молчали. Дед понимал состояние друзей, предложил всем выйти в сад, присесть на скамеечку и покурить. Вот так, сидя в саду, вспоминая пережитое, он встретил Победу. Потом были салют, прием у фельдмаршала Монтгомери, ответный прием, после которого англичан, обессиливших от русского гостеприимства, пришлось развозить по домам. Перед этим был такой курьезный случай: в марте 45-го деда наградили орденом Победы. Наградили дважды. Дело в том, что, когда он ехал домой, замок расстегнулся и орден упал на пол в машине. Дед этого даже не заметил. На следующий день приехал шофер и торжественно вручил ему этот орден во второй раз.
После войны дед стал главнокомандующим Северной группы войск и остался жить в польском городе Легнице. В Москву он приехал вместе с мамой незадолго до Парада Победы. Бабушка осталась в Польше — обустраиваться на новом месте. В день парада шел дождь. Дед не мог спрятаться под навес — он был с войсками, и когда приехал домой, с него невозможно было снять насквозь промокший парадный мундир. Маме пришлось взять ножницы и разрезать мундир по швам. А вечером пришли гости — военные друзья деда. Наша домработница все приготовила и ушла к себе комнату. Дед пришел за ней и позвал за стол. Она до конца жизни вспоминала, как отмечала победу с генералами. Вообще дед всегда держался с каждым как равный с равным: с солдатами, с соседскими мальчишками, с шоферами.
— После войны Константин Константинович стал министром обороны Польши. Как жила в те годы его семья?
— В Варшаве ему выделили половину небольшого особняка, он жил там с бабушкой — мама поступила в институт и уехала учиться в Москву. Там она вышла замуж, родился я. К польскому периоду относятся мои первые воспоминания о деде. В 1956 году мы с родителями приехали к нему погостить и жили на даче под Варшавой. Мы ездили за грибами в открытом экипаже, гуляли. Я привлекал к себе всеобщее внимание — офицеры трепали меня по голове, шутили, что перед ними будущий маршал. В том же году дед вернулся в Москву. Он семь лет потратил на то, чтобы сделать Войско Польское современной армией, вложил в это душу. Он был солдатом, ничего не понимал в политике. И то, как с ним поступили, очень его обидело, тем более что это была его родина. Когда он уезжал оттуда, сказал бабушке: «Ноги моей здесь больше не будет». И кто бы его ни приглашал, он неизменно отвечал отказом. В Польше, кроме как проездом, он больше не был никогда.
Мне было очень неприятно узнать, что несколько месяцев назад его лишили звания почетного гражданина города Гдыня. Вообще все, что теперь говорят о нем в Польше, не имеет ничего общего с действительностью. Например, то, что его ненавидели как оккупанта, — неправда. Я видел собственными глазами, с каким восторгом его встречали на улицах. Он был всеобщим любимцем. Мне рассказывали, как удивляло польских сослуживцев, когда в стране, где на каждом шагу висел дедов портрет, он, знакомясь, всегда представлялся: «Рокоссовский». Это, кстати, показывает, каким он был человеком.
— А каким человеком был Рокоссовский?
— Его любили. Любили все — от членов Политбюро и маршалов до адъютантов, шоферов и егерей. Для нашей семьи он был центром, притягивавшим к себе и родственников, и друзей моих родителей, и даже мои приятели — дети были втянуты в его орбиту. У него была необыкновенная улыбка. Когда что-то не удавалось, он мог повернуться ко мне и сказать с такой детской, обескураживающе застенчивой улыбкой: «Ну вот, брат, видишь, обмишулился дед». Много лет спустя я смотрел кадры кинохроники, снятые во время битвы под Москвой, на которых он, сурово насупленный, на фоне грозных батальных декораций рассказывает о наступлении наших войск. Вдруг поднимает голову, и я вижу эту застенчивую улыбку: «Ну вот, мол, наговорил тут черт-те чего…» И только теперь я понимаю, как сложно было через долгую жизнь, казармы, войны, аресты пронести эту улыбку. Несмотря на почести и славу, он так и остался до самой смерти человеком застенчивым и скромным. Когда мы всей семьей смотрели по телевизору парады, то с трудом находили деда — замминистра обороны — где-то на самом краю, а нередко и во втором ряду трибуны для военных. Иногда я слышал, как он говорил бабушке, которая просила его о чем-то: «Но, Люлю, это же неудобно!»
Он ценил мужскую дружбу. Время от времени у нас дома собирались его сослуживцы — прежде всего начальник штаба 1-го Белорусского фронта М.С. Малинин, командующий артиллерией В.И. Казаков, Г. Н. Орел, командующий бронетанковыми войсками. Они прошли вместе почти всю войну — впервые встретились под Москвой, и если деда переводили на другое направление, он всегда добивался, чтобы они оставались с ним. Только когда в конце войны его назначили командующим 2-м Белорусским фронтом и Сталин предложил деду взять с собой свой штаб, он отказался, так как понимал, как его друзьям хочется остаться на главном участке, брать Берлин.
— Каково это — быть внуком Рокоссовского?
— Я не знаю. Наша семья ничем не отличалась от любой другой советской семьи. Ну и что, что дед — маршал? У нас в доме всегда была очень демократичная атмосфера. Он ужасно не любил, когда кто-нибудь из гостей, выпивший лишнего, начинал провозглашать тосты за Рокоссовского, за отвагу и полководческий гений. Немедленно напоминал, по какому случаю собрались. В семье вообще был культ скромности. Выделяться чем-либо было стыдно, хотя не скрою, такая возможность была.
В последнее время стало тяжело. Появились люди, которые пытаются связать свое имя с Рокоссовским, утверждают, что они — его дети. Они дают интервью, пишут книги, сочиняют всякие небылицы. Быть Рокоссовским — значит быть верным его жизненным принципам, а это прежде всего — честность, скромность. Те люди, которые обманным путем взяли эту фамилию, всем своим поведением демонстрируют, что ничего общего с ней не имеют.
21.01.2005
