 |
| Православие.Ru | Александр Ужанков | 21.01.2005 |
В науке, как отечественной, так и зарубежной, до сих пор не прекращаются
споры о происхождении названий Русь, русский: варяжском,
южнорусском, греческом и т. д. До конца не определены и понятия, этими словами
обозначаемые. Не существует и единого мнения о формировании и значении концепта
Русская земля. И я не ставлю перед собой целью разобрать в данной статье
различные точки зрения на поставленные выше вопросы[1] и выявить (на основе уже моего
субъективного мнения) более предпочтительные ответы, поддерживая ту или иную
научную гипотезу.
Мне бы хотелось взглянуть на проблему, так сказать, «изнутри», глазами древнерусских писателей, то есть, предпринять попытку рассмотреть генезис концептов русь/Русь и Русская земля в мировоззрении древнерусских книжников XI—XV вв. и попытаться выяснить, что же они сами вкладывали в эти понятия.
Наиболее часто и концептуально осознанно понятия Русь и Русская земля используются в раннем русском летописании. И связаны они с общей историософской концепцией начальной русской истории, осмысленной через призму Святого Писания и изложенной древнерусскими книжниками в «Повести временных лет». Рассмотрим, когда же впервые используется концепт Русь и какое понятие вкладывает в него летописец.
Древнейшая русская летопись, в недатированной части, начинает свое повествование с космографической теории расселения народов — потомков библейского Ноя праведного — после всемирного потопа: «По потопе трие сынове Ноеви разделиша землю, Симъ, Хамъ, Афетъ». Симу достались восточные страны, Хаму — «яся полуденьная страна», «Афету же яшася полунощныя страны и западныя», в том числе и «реки Десна, Припеть, Двина, Волховъ, Волъга». И здесь впервые летописец перечисляет народы, которые оказываются в Иафетовой части земли: «В Афетове же части седять русь (здесь и далее выделено мной. — А.У.), чюдь и вси языци: меря, мурома, весь, моръдва, заволочьская чюдь, пермь, печера, ямь, угра, литва… Ляхове же, и пруси, чюдь преседять к морю Варяжьскому. По сему же морю седять варязи…»[2].
Обращает на себя внимание то обстоятельство, что летописец выделяет русь среди других народов, причем чюдь упоминается в этом небольшом отрывке дважды: то в соседстве с русью, то в соседстве с варягами (отдельно названа заволочьская чюдь). Но, что важно, летописец не отождествляет русь и варягов. Более того, и в дальнейшем перечислении народов «колена Иафета» русь и варяги упоминаются отдельно, как самостоятельные народы, живущие в разных местах: «Афетово бо и то колено: варязи, свеи, урмане, готе, русь, агняне, галичане, волъхва, римляне, немци, корлязи, веньдици, фрягове и прочие…»[3] (С.24).
Таким образом, летописец объяснил появление на исторической арене нового народа — руси, географически разместив его среди европейских народов. Далее приводится языковая идентификация руси. По разрушении Вавилонского столпа, разделении народов и языков, потомки Иафета «прияша западъ и полунощныя страны. От сихъ же 70 и 2 языку бысть языкъ словенескъ, от племени Афетова, нарци, еже суть словене. По мнозехъ же времянех сели суть словени по Дунаеви, где есть ныне Угорьска земля и Болгарьска. От техъ словенъ разидошася по земле и прозвашася имены своими, где седше на которомъ месте. (…) Тако же и ти словене пришедше и седоша по Днепру и нарекошася поляне, а друзии древляне, зане седоша в лесех (…) Словени же седоша около езера Илмеря, и прозвашася своимъ имянемъ, и сделаша градъ и нарекоша и Новъгородъ. А друзии седоша по Десне, и по Семи, по Суле, и нарекошася северъ. И тако разидеся словеньский языкъ, темже и грамота прозвася словеньская» (С.24−26).
Итак, согласно космографической теории летописца, словенский народ расселился на восток, дав начало восточнославянским племенам — полянам, древлянам, дреговичам, полочанам, новгородским славянам и т. д. И хотя племена были разные, у них сохранилось языковое (родовое) единство, поскольку общей грамотой была славянская: «Се бо токмо словенескъ языкъ в руси: поляне, деревляне, ноугородьци, полочане, дреговичи, северъ, бужане, зане седоша по Бугу, послеже же велыняне. А се суть инии языци, иже дань дають руси: чюдь, меря, весь, мурома, черемись, моръдва, пермь, печера, ямь, литва, зимигола, корсь, нерома, либь: си суть свой языкъ имуще от колена Афетова, иже живуть въ странахъ полунощныхъ» (С.28).
Очевидно, что под «словенеским языком» летописец подразумевает не славянскую речь (т.е., собственно язык в нашем понимании), а единство славянских родов (племен), составляющих русь. Ей, руси, противопоставлены «инии языци», которые так же ведут свой род от колена Иафетова[4], но имеют иную, не славянскую речь. «Бе единъ языкъ словенескъ: словени, иже седяху по Дунаеви, их же прияша угри, и морава, и чеси, и ляхове, и поляне, яже ныне зовомая русь[5]. Симъ бо первое преложены книги мораве, яже прозвася грамота словеньская, яже грамота есть в руси и в болгарех дунайскихъ» (С.40).
Общность славян и руси подчеркивается и одним их христианским учителем — апостолом Павлом. Поскольку «словеньску языку учитель есть Павелъ, от него же языка и мы есмо русь, темъже и нам руси учитель есть Павелъ, понеже учил есть языкъ словенескъ и поставилъ есть епископа и намесника по собе Андроника словеньску языку. А словеньскый языкъ и рускый одно есть, от варягъ бо прозвашася русью, а первое беша словене; аще и поляне звахуся, но словеньскаа речь бе. Полями же прозвани быши, зане в поли седяху, а язык словенски един» (С.42).
Из приведенных выше пассажей получается, что восточнославянские племена, объединенные славянской речью, а затем и христианской верой, и представляют собою русь.
Я умышленно пишу слово русь со строчной буквы, как оно обычно и писалось в рукописях. Публикаторы летописей поднимали первую букву по своему усмотрению там, где предполагали, что древнерусскими авторами подразумевается некое государственное образование Русь, и оставляли строчную там, где подразумевали народ русь. Это вносит путаницу в понимание концепта русь, поскольку искажает его восприятие древнерусским книжником. Концепт русь несет в себе понятие языковой (позднее — и религиозной) общности библейского народа, разбившегося в ходе своего исторического развития на восточнославянские племена и вновь объединившегося после крещения в единый русский народ, пасомый православной церковью. Этим, возможно, и объясняется титул митрополита Киевского и всея Руси, т. е. всего православного славяноязычного народа даже в тот период, когда киевский митрополит окормлял православных христиан сопредельных государств — Литвы и Польши.
Стало быть, концепт русь для древнерусского летописца имел и более древнее и более широкое значение, нежели словене. Хронологически их упоминание можно выстроить в следующей последовательности: русь => словене => восточнославянские племена. Русь воспринимается как библейский народ (а не государственное образование, которое подразумевается, когда это слово пишется с большой буквы), происходящий от Иафета. Словене и племена — как последующие в историческом времени производные образования, потомки библейской руси, а, стало быть, по-прежнему — русь.[6] Такое восприятие руси как библейского народа сохраниться в древнерусском восприятии вплоть до XV века (см. ниже).
Характерно, что и византийцы в IX веке воспринимали русь как некий таинственный народ, отождествляя его с библейским народом Ros, упоминаемом в пророчествах и «Апокалипсисе».
Исследовавший этот вопрос М.Я. Сюзюмов пишет: «В греческом переводе пророка Иезекииля раз встречается название Ros: „И бысть слово Господне ко мне, глаголя, сыне человечь, утверди лице свое на Гога и на землю Магога, князя Рос“. В „Апокалипсисе“ указывается, что Гог и Магог перед концом света во главе бесчисленных войск сатаны подойдут к „священному граду“. При том интересе, с каким византийцы относились к пророчествам о гибели мира, совершенно естественно, что схоластические комментаторы Библии стали искать, где же обитает этот страшный народ Ros. Большинство церковных комментаторов помещали страну Гога и Магога по ту сторону Кавказских гор, вообще куда-нибудь подальше на север, называя их гиперборейскими народностями (т.е. народами Севера) и скифами. Итак, название Ros было хорошо знакомо византийскому обществу задолго до появления русских. Опустошительные набеги русских в начале IX в. навели ужас на византийцев. К тому же созвучие названия „русь“ с библейским „рос“, конечно, не могло остаться незамеченным. Невольно могла зародиться мысль, что выступивший на историческую сцену русский народ — это и есть библейский народец Ros, ужасный своим именем, связанным с эсхатологическими пророчествами»[7].
Посмотрим, где же географически древнерусский летописец помещает русь: «Поляномъ же жившимъ особе по горамъ симъ, бе путь изъ варягъ въ греки и изъ грекъ по Днепру, и верхъ Днепра волокъ до Ловоти, и по Ловоти внити в Ылмень озеро великое, из него же озера потечеть Волховъ и вътечеть в озеро великое Нево, и того озера внидеть устье в море Варяжьское… Днепръ бо потече из Оковьскаго леса, и потечеть на полъдне, а Двина ис того же леса потечет, а идеть на полунощье и внидеть в море Варяжьское. Ис того же леса потече Волга на въстокъ, и вътечеть семьюдесятъ жерелъ в море Хвалисьское. Темже и из Руси (руси?[8] — А.У.) можеть ити по Волзе в Болгары и въ Хвалисы, и на въстокъ доити въ жребий Симовъ, а по Двине въ Варяги (варяги. — А.У.), изъ Варягъ (варяг. - А.У.) до Рима, от Рима же и до племени Хамова. А Днепръ втечеть в Понетьское море жереломъ, еже море словеть Руское, по нему же училъ святый Оньдрей, братъ Петровъ…» (С.26).
Следует обратить внимание на три обстоятельства. Во-первых, летописец помещает русь на пути из варяг в греки, то есть, от одного народа к другому. Во-вторых, один народ — варяги — дал название Варяжскому морю на севере, другой народ — русь — дал название Русскому морю на юге, т. е. в противоположной стороне. В-третьих, через апостола Андрея, занимавшегося просветительской деятельностью по берегу Русского моря, ветхозаветная (языческая) история руси связывается с новозаветной — христианской историей нового богоизбранного народа русского.
Логика повествования летописца здесь очевидна. Коль русь является библейским народом, то и о ней должно быть пророчество, касающееся ее новозаветного будущего. Вот почему, отправившись путем из греков к варягам, апостол Андрей промыслительно остановился у Днепровских гор. «И заутра въставъ и рече к сущимъ с нимъ ученикомъ: „Видите ли горы сия? — яко на сихъ горах восияеть благодать Божья; имать градъ великъ быти и церкви многи Богъ въздвигнути имать“. И въшедъ на горы сия, благослови я, и постави крестъ, и помоливъся Богу, и сълезъ съ горы сея, идеже послеже бысть Киевъ» (С.26).
Сказывается в истории русских и еще одно пророчество. Живущим в погибели по языческим обычаям восточнославянским племенам летописец противопоставляет жизнь по христианским законам уже крещеного народа. Господь не дал погибнуть славяноязычным, избрал свой новый народ и вывел его из рабства греха и хазарского владычества, как когда-то народ Моисея одарил десятью заповедями (Законом) и вывел из-под владычества фараона.
По замечанию В.Я. Петрухина, «вводная космографическая часть „Повести временных лет“ завершается рассказом об избавлении славян (племени полян) от хазарской дани и власти русских князей над хазарами, подобно тому, как „погибоша еюптяне от Моисея, а первое быша работающе имъ“. Таким образом, обретение полянами своей земли в Среднем Поднепровье и утверждение там власти русских князей сопоставлялось с избавлением избранного народа от египетского плена и обретением земли обетованной — будущей христианской Руси… Это отождествление Русской земли с „новым Израилем“ становится характерным для русского самосознания задолго до формирования идеи „Святой Руси“»[9].
Так завершается недатированная космографическая история руси — славяноязычного народа, потомка племени Иафета, то есть, по сути своей — библейского народа. Хочу обратить внимание, что в этой дохронологической части «Повести временных лет» употребляется только один концепт — русь, и ни разу не использован концепт Русская земля, широко используемый книжниками в хронологической части древнерусской летописи. Из этого можно предположить, что в концепте русь/Русь отразилось особое средневековое представление о синергетическом слиянии в слове русь двух понятий: народа и страны (как Греки и Варяги), в которой проживает этот народ. Однако, как мы знаем, такой страны с единым институтом княжеской власти еще не было, поэтому значение народ в концепте русь превалирует.
История Русской земли — нового государственного образования под объединяющей княжеской властью начинается с точной даты — 852 года, когда в царствование византийского царя Михаила «нача ся прозывати Руска земля. О семь бо уведахомъ, яко при семь цари приходиша Русь (народ русь, а не целое государство! — А.У.) на Царьгородъ, якоже пишется в летописаньи гречьстемь. Темже отселе почнем и числа положимъ (…) А от перваго лета Михаилова до перваго лета Олгова, рускаго князя, лет 29…» (С.34). То есть, ранее описанное княжение в Киеве трех братьев — Кия, Щека и Хорева — относится еще к дохронологическому периоду — космографической истории руси. Олег же становится русским князем потому, что стал князем народа русь. В этом акте воплотились воля и свободный выбор самого этого народа, но в нем уже чувствуется и прообраз выбора христианства при Владимире Святославиче.
Спустя десять лет от первого упоминания Русской земли в греческом летописании, сначала изгнав варяг за море, новгородцы опять призывают их княжить в свою землю: «„Земля наша велика и обилна, а наряда в ней нетъ. Да поидете княжитъ и володети нами“. И изъбрашася 3 братья с роды своими, пояша по собе всю русь (…) И от техъ варягъ прозвася Руская земля…» (С.36).
Приведенная цитата из «Повести временных лет», кажется, перечеркивает все сказанное прежде о двух разных народах — руси и варягах. Традиционно выражение «пояша по собе всю русь» переводят как «и взяли с собой всю русь» (С.37). Иными словами, отправляясь в Новгородскую землю, варяги прихватили с собой и «всю русь». То есть, целый народ! Однако историки до сих пор не могут найти в Скандинавии следов существования ни народа русь, ни народа рос[10], поскольку такого народа там, по всей видимости, никогда и не было. А фразу из летописи правильнее было бы перевести как «покорили себе всю русь«[11] (в древнерусском языке существует выражение «поима (от пояти) землю или городы», т. е. покорил землю или города, но не взял с собой![12]).
Проведенный А.А.Шахматовым текстологический анализ «Повести временных лет» показал, что чтения об идентификации руси и варягов являются позднейшей вставкой, поскольку их нет в Новгородской первой летописи младшего извода, отразившей более ранний, чем дошедшая до нас редакция «Повести временных лет», летописный свод[13]. Правда, и в Новгородской первой летописи младшего извода имеется свидетельство, что «от тех Варягъ, находникъ техъ, прозвашася Русь, и от тех словет Руская земля» (Н1Л.С.106). Как же тогда воспринимать эти слова летописца? Их можно понимать как свидетельство, что пришлые варяги прозвали подчиненный ими народ русью, а территорию ими занимаемую, Русской землей. То есть, приведенное выше выражение «от тех Варягъ…» можно переводить как «теми варягами, пришлыми теми, прозвались русью, ими прославлена Русская земля«[14].
В этой связи интересно еще одно пророчество о Русской земле, вложенное летописцем в уста пришедшего в Киев варяга Олега: «И седе Олегъ княжа въ Киеве, и рече Олегъ: «Се буди (т.е. еще будет в будущем, но не сейчас! — А.У.) мати градомъ русьскимъ». И беша у него варязи и словени и прочи, прозвашася русью» (С.38). Интересная деталь, отмеченная летописцем: варяги, славяне и прочие народности прозвались русью, т. е. стали называться русью в силу складывающихся обстоятельств — приходом в Киев!
Хочу обратить внимание, что определение (новый концепт) русский является притяжательным прилагательным, указывающим на принадлежность кому-то или чему-то. Русский князь, и города русские, и мать-столица принадлежат руси — народу (не территории!). То есть, доисторический библейский народ русь в новый, исторический период, соотносимый с новозаветной христианской историей греков (они зафиксировали его пребывание на исторической сцене), трансформировался в новый русский народ.
Пророческие слова Олега о Киеве как о будущей русской столице соответствуют греческому термину metropolis — мать городов, метрополия, столица[15]. Если же вспомнить и более раннее благовествование апостола Андрея о том, что «на сихъ горах восияеть благодать Божья; имать градъ великъ быти и церкви многи Богъ въздвигнути имать», — то мы получим пророчество о новой христианской столице нового христианского народа — русского.
Тема нового богоизбранного — русского — народа становится доминирующей в «Слове о Законе и Благодати» пресвитера Илариона, прочитанном в церкви Благовещения на Золотых воротах в Киеве в субботу 25 марта, на престольный праздник в канун Пасхи 1038 года[16].
Промыслительное появление русского народа на исторической сцене обусловлено, по мнению Илариона, самим Святым Писанием: «Приде бо Спасъ, и не приатъ бысть отъ Израиля. И по еуагельскому слову: «Въ своа прииде, и свои его не приаша». От языкъ же (т.е. другими народами. — А.У.) приатъ бысть. Яко же рече Иаковъ: «И тъ чаяние языкомъ». Ибо и въ рождении его вълсви от языкъ прежде поклонишася ему, а иудеи убити его искааху, его же ради и младенця избиша. И събысться слово Спасово: «Яко мнози отъ Въстокъ и Западъ приидут и възлягуть съ Авраамомъ, и Исакомъ, Иаковомъ въ царствии небеснемь, а сынове царьствиа изгнани будуть въ тму кромешнюю». И пакы: «Яко отимется от васъ царство Божие, и дасться странамъ, творящиимъ плоды его». Къ ним же посла ученикы своа, глаголя: «Шедъше въ весь миръ проповедите еуагелие всеи твари. Да иже веруеть и крьститься спасенъ будеть! И шьдше научите вся языкы крестяща я въ имя Отца и Сына и Святаго Духа, учяще, а блюсти вся, елика заповедах вамъ» (С.88).
Собственно эта история христианизации народов и была описана летописцем частично в доисторической (недатированной) части «Повести временных лет», в которой упомянуто крещение славян апостолом Павлом, частично в «Речи философа», частично в рассказе о крещении языческой руси князем Владимиром. Совершенно очевидно, что летописец искал место крещенной руси — русских — уже среди «исторических» христианских народов.
Тем же поиском был озадачен и Иларион: «Лепо бо бе Благодати и Истине на новы люди въсиати. Не въливають бо, по словеси Господню, вина новааго учениа благод/е/тьна въ мехы ветхы, обетъшавъши въ иудестве, аще ли то просядутся меси и вино пролеется. Не могъше бо Закона стеня удержати, но многажды идоломъ покланявшеся, како истинныа Благодати удержать учение? Нъ ново учение — новы мехы — новы языкы, и обое съблюдется. Яко же и есть. Вера бо благодатьнаа по всеи земли простреся, и до нашего языка рускааго доиде» (С.88−90).
Итак, спасительная благодатная вера дошла до русского народа. В этом и заключается промыслительно-исторический путь распространения христианства — оно приходит на Русскую землю: «Тогда тма бесослуганиа (бесослужения) погыбе, и слово еугагельское землю нашю осиа» (С.104).
Особая заслуга в этом «великааго кагана нашеа земли» Владимира Святославича, который «не въ худе бо и неведоме земли владычьствоваша, нъ в Руське, яже ведома и слышима есть всеми четырьми конци земли». И деяния его приравниваются к апостольскому подвигу императора Константина, который «въ елинехъ и римлянехъ (т.е., в языческих народах. — А.У.) царьство Богу покори», а русский князь — «въ руси» (С.114).
Аналогичная оценка заслуг князя Владимира содержится и в «Чтении о Борисе и Глебе», написанном преподобным Нестором до 1088 г.[17]: «Бысть бо, рече, князь въ тыи годы, володый всею землею Рускою, именемь Владимеръ (…) Вчера не ведаше, кто есть Исусъ Христосъ, днесь проповедатель Его явися; вчера елинъ Владимиръ нарицаяся, днесь крьстьянъ Василий наричается. Се вторый Костянтинъ в Руси явися»[18].
Можно предположить, что с установлением института династической княжеской власти у восточных славян название доминирующего единоязычного этноса русь определило в Х веке и название государства с центром в Киеве — Русь. На такое двойственное понимание концепта русь вроде бы указывает инициатива Олега в 911 г. «положити ряд межю Русью и Грекы» (С.46), т. е. заключить с Византией (а не просто греками!) межгосударственный договор, для чего и было послано князем Олегом посольство к Византийским соправителям Льву, Александру и Константину. В таком случае народы Русь и Греки олицетворяют собой сами государства. Однако, как следует из самого договора, заключен он все же между двумя народами — греками и русью. И здесь примечательно еще одно смысловое их противопоставление — уже по конфессиональному признаку. Прибывшие в Византию мужи свидетельствуют, что они «от рода рускаго» и «послани от Олга, великого князя рускаго (…) на удержание и на извещение от многих лет межи хрестианы и Русью бывьшюю любовь». И еще раз будет подчеркнуто, что прибывшие послы стремятся укрепить договором «любовь, бывшую межи хрестьяны и Русью» (С.46).
В самом договоре греки фигурируют как христиане, им противопоставлены русины: «Аще кто убьет или хрестьанина русин, или хрестьянинъ русина, да умрет, идеже аще сотворит убийство. (…) Аще украдеть что любо русин у хрестанина, или аки хрестьанинъ у русина…» и т. д.
Для нас весьма существенным является это противопоставление христиан-греков и язычников-руси. Русь, стало быть, воспринимается древнерусским летописцем как «ветхозаветный» языческий народ, но уже включенный в мировой исторический процесс контактами с византийцами.
Важно отметить, что и в XI—XII вв.еках концепт русь воспринимался как народ, а не государство. Например, описывая борьбу Ярослава Мудрого со Святополком, автор «Сказания о Борисе и Глебе» замечает: «В лето 6526 приде Болеславъ съ Святополкомъ на Ярослава с Ляхы. Ярославъ же, съвкупивъ Русь, Варягы, Словени, поиде противу…»[19]. В данном контексте совершенно очевидно, что слово русь использовано для обозначения этноса, и поэтому должно писаться со строчной буквы, как и варяги и словени.
Уже само название древнейшей русской летописи, составленной в начале XII века в Киево-Печерском монастыре монахом Нестором, дважды использует понятие Русская земля: «Се повести времяньных лет, откуда есть пошла Руская земля, кто въ Киеве нача первее княжити, и откуду Руская земля стала есть». Здесь нет, как может показаться на первый взгляд, тавтологии. Летописец обещал рассказать, откуда пошла Русская земля, т. е. ее история (или происхождение) до первого киевского князя. Собственно эта часть уже рассмотрена нами: Русская земля происходит от библейского народа русь — из колена Иафетова. Остается рассмотреть становление Русской земли и определить самое понятие. Оно так же связано с эсхатологическим осмыслением человеческой истории.
Характерны в этом плане названия древнерусских летописей, например, Новгородской первой летописи: «Временникъ, еже есть нарицается летописание князеи и земля Руския, и како избра Богъ страну нашу на последнее время…»[20]. Или «Софийского временника», включенного в Тверскую летопись: «Временникь Софейскый, иже глаголется летописець Рускыхъ князей, и како избра Богъ страну нашу на последнее время…»[21]. Или самой Софийской первой летописи: «Временникъ, еже нарицается Летописець рускыхъ князь, и како избра Богъ страну нашу на последнее время…»[22].
Из приведенных примеров явствует, что понятие Русская земля как новой обетованной (христианской) земли формируется в процессе осмысления «последнего времени».
Стало быть, русская история осмысляется новгородскими и тверским летописцами так же, как и киевскими — как Промысл Господень перед концом света. Характерно, что и само древнерусское летописание велось до «конца времен» — Страшного суда[23].
Обращает на себя внимание то обстоятельство, что понятия Русская земля и русь связаны в древнерусских произведениях с действиями (поступками) князей, митрополитов или святых. Князья владычествуют в Русской земле, митрополиты носят титул «митрополита Киевского и всея Руси», святые молятся пред Богом за землю Русскую.
Характерно, что в руси святых не было, поскольку это был языческий народ, однако, «родъ праведныхъ благословиться, рече пророкъ, и семя ихъ въ благословении будеть»[24], и они просияли в Русской земле. Заслуга в том — Владимира Крестителя, при котором (сначала язычнике, а потом христианине) и стал складываться концепт Русская земля как христианская земля: «Сущю самодрьжьцю вьсеи Русьскеи земли Володимиру, сыну Святославлю, вънуку же Игореву (русский род князей. — А.У.), иже и святыимь крьщениемь вьсю просвети сию землю Русьску»[25]. А его сыновья пошли путем Христовым и стали первыми русскими святыми, которые ныне «ни о единомь бо граде, ни о дьву, ни о вьси попечение и молитву въздаета, нъ о всеи земли Русьскеи». Но они не только стали молитвенниками Русской земли, но и связали ее со всем христианским миром, создавая уже ее новозаветную (христианскую) историю.
«О Христова угодьника! — продолжает автор жития святых. — Блаженъ по истине и высокъ паче всехъ градъ Русьскыихъ и выший градъ, имый въ себе таковое скровище, ему же не тъчьнъ ни вьсь миръ! По истине Вышегородъ наречеся: выший и превыший городъ всехъ, въторый Селунь явися въ Русьске земли, имый въ себе врачьство безмьздное. Не нашему единому языку тъкъмо подано бысть Бъгъмь, нъ и вьсеи земли спасение, отъ всехъ бо странъ ту приходяще туне почьреплють ицеление, яко же и въ святыихъ евангелиихъ Господь рече святымъ апостоломъ, яко туне прияста, туне и дадите»[26]. Благодаря тому, что Господь послал таких святых целителей Русской земле, теперь она посещаема стала православными паломниками со всех стран. То есть уже географически оказалась связанной со всем христианским миром. Сам святой Георгий направляет слепого человека к святым страстотерпцам: «Иди къ святыма мученикома Бориса и Глеба, (…) тема есть дана благодать отъ Бога — въ стране сеи земля Русьске пращати и исцелити всяку страсть и недугъ»[27]. Таким образом, в начале XI века Русская земля, в которой появляются свои христианские святые, становится оплотом православия, и это констатируют древнерусские книжники.
Наблюдения Б.А.Рыбакова над летописными определениями понятия Русская земля в XI—XII вв. привели его к выводу «о существовании трех географических концентров, одинаково называемых Русью или Русской землей: 1) Киев и Поросье; 2) Киев, Поросье, Чернигов, Переяславль, Северная земля, Курск и, может быть, восточная часть Волыни, т. е. лесостепная полоса от Роси до верховьев Сейма и Донца; 3) все восточнославянские земли — от Карпат до Дона и от Ладоги до степей Черного (Русского) моря»[28].
Это, если так можно выразиться, чисто географическое понятие Русская земля. Однако выделение трех разных по величине «географических концентров» свидетельствует, что не одно чисто территориальное (географическое) понятие вкладывалось древнерусскими писателями в выражение Русская земля. Подразумевалось нечто более значительное и значимое, объединяющее воедино все перечисленные княжества в одно государство: исповедание единой православной веры и очерчивание территории, на которой она была распространена, возможное при четком определении всех не православных соседей. Между тем, надо полагать, такое религиозное понимание названия Русская земля[29] появилось не сразу, а только в XIII веке.
Наблюдения А.В. Соловьева показали, что широкое понимание термина Руси как совокупности всех восточнославянских княжеств имело постоянное значение в двух случаях: во-первых, во взаимоотношении с западноевропейскими странами; во-вторых, в сфере церковной жизни. Он же отметил, что расширительное понимание Руси или Русской земли как всей страны было присуще периоду между 911−1132 годами. И даже смоляне и новгородцы (примечательно, что Смоленск и Новгород никогда не входили территориально в тот узкий географический ареал, который выражался в XI—XII вв. понятием Русская земля) в договорах с иностранцами назывались «русинами»[30].
В период же феодальной раздробленности, особенно со второй половины XII в., оно закрепилось преимущественно за Киевской областью[31]. Широкое понимание названия Русская земля в этот период сузилось, по мнению А.Н. Робинсона, до древних границ Среднего Поднепровья, ранее населенного полянами, т. е. включало в себя бывшее Киевское княжество, Переяславльское княжество и большую часть Черниговского княжества[32].
В обстановке распада Русской земли на удельные княжества, по мнению ученого, «само определение «русские» обычно не применялось, судя по летописям, ни к княжествам, находившимся за указанными пределами «Русской земли», ни к населению этих княжеств, в которых жили «суздальцы», «ростовцы», «новгородцы», «смоляне», «рязанцы», «черниговцы» и др. (по названиям столичных городов)…»[33].
В период феодальной раздробленности, во второй половине XII в., возникает концепция самостоятельных земель — «Суздальской земли», «Смоленской земли», «Северской земли», «Новгородской земли» и т. д., и появляется «новая концепция «Руси» — «Русской земли», уже не объединявшей многие восточнославянские «земли», а противопоставляемой этим «землям»»[34].
По мнению А.Н. Робинсона, «во второй половине XII в. «широкая» концепция «Русской земли» существовала преимущественно как историческое предание, а «узкая» концепция — как обычная политическая реальность»[35], причем не только в летописании, но и в «Слове о полку Игореве» (правда, в несколько расширительном значении, за счет северских и союзных с Игорем князей)[36].
Интересно отметить, что понятие «Русская земля» в «Слове о полку Игореве» имеет своего антипода — понятие «Половецкая земля»[37], точно так же, как в двух литературных памятниках XIII в. — «Слове о погибели Русской земли» и «Галицкой летописи» — «Русская земля», или просто «Русь», имела антиподами всех своих соседей — «Ляхов», «Угров», «Ятвягов» и т. д.
Если продолжить сопоставление понятий Русская земля в исторических сочинениях XII в. и «Слове о погибели», то мы обнаружим совершенно противоположную XII в. концепцию памятника XIII в. И это при том, что социально-историческая обстановка ничуть не изменилась, более того, дальнейшее обособление княжеств еще усилилось, как и их дробление.
Тем не менее, понятие Русская земля в «Слове о погибели» трактуется в самом широком смысле и включает в себя все восточнославянские земли, населенные православными людьми, в том числе и западно- и северорусские, что, опять же, роднит этот памятник с «Галицкой летописью».
Уже в самом начале ее автор, говоря о Романе Галицком, замечает: «По смерти же великаго князя Романа, приснопамятнаго самодержьца всея Руси… велику мятежю воставшю в земле Руской, оставившима же ся двеима сынома его…»[38]. Или в рассказе об истории основания новой столицы княжества — города Холма: «.созда град…, егоже татарове не возмогоша прияти, егда Батый всю землю Рускую поима»[39]. Совершенно очевидно, что выражение «вся земля Русская» использовано здесь в самом широком значении, не ограниченном ареалом Киево-Черниговских, или — шире — южнорусских земель, а подразумевает и Владимирские, Суздальские, Рязанские и Галицко-Волынские земли, то есть, те земли, через которые прошли полчища Батыя.
И еще на одном примере уместно будет остановиться, поскольку он характеризует взгляды первого автора «Галицкой летописи» («Летописца Даниила Галицкого»)[40].
В заключительной части своего труда, в описании поездки кн. Даниила в Орду за ярлыком, он дважды использует выражение Русская земля: «О злее зла честь татарьская! Данилови Романовичю, князю бывшу велику, обладавшу Рускою землею, Кыевомъ и Володимеромъ и Галичемь со братомъ си, инеми странами… Его же отець бе царь в Руской земли, иже покори Половецькую землю и воева на иные страны все»[41].
Интерес представляет это указание на царство князя Романа в Русской земле и на владение ею его сыном Даниилом. Дело в том, что и Роман Мстиславич, и его сын Даниил Романович владели Киевом временно и непродолжительный срок, но автору, видимо, было достаточно самого факта для создания их обобщенной характеристики как «самодержцев Русской земли». В связи с этим хотелось бы обратить внимание на следующие обстоятельства. Князь Даниил никогда не управлял Русскою землею из Киева, но только из Галицкого княжества: первоначально из Галича, а с конца 30-х годов — из Холма.
При устойчивом употреблении автором выражения Русская земля относительно Галицких земель, и Русь — русский — относительно жителей княжества, напрашивается вывод, что Холм как новая столица княжества становится административным центром Русской земли во времена владения князем Даниилом Романовичем Киевом (т.е. в первой половине 40-х годов), во всяком случае, в представлении самого автора.
Могло ли такое быть?
Как известно, к концу XII в., точнее в середине 80-х годов «Киев не только утратил свое значение столицы («матери») всех городов, но даже лишился суверенных прав в собственном княжестве. Киевского княжества как государства более не существовало, так как городом Киевом владел в интересующее нас время (середина 80-х гг. XII в.- А.У.) один князь…, а землями Киевщины — другой»[42]. В Киеве княжил Святослав Всеволодович до своей смерти в 1194 г., а Киевскими землями управлял в то же время Рюрик Ростиславич.
Практически закат былой славы Киева как центра Русской земли начался с его разорения в 1169 г. Андреем Боголюбским. Затем Киев часто стал переходить от одного князя к другому.
Батыево нашествие завершило этот процесс, но не только потому, что Киев был фактически разрушен до основания и истреблены его жители (Михаил Черниговский по возвращении в Киев в 1245 г. не смог даже жить в нем), а и потому, что с этого момента Киев перестал быть центром русской православной церкви — митрополичьим городом. Еще в 1239 г. (1240) митрополит-грек Иосиф покидает Киев перед угрозой монголо-татарского нашествия, а в 1243 г. князь Даниил Романович назначает «печатника» Кирилла новым митрополитом «всея Руси». Именно ему, по моему мнению, и принадлежит первая редакция «Летописца»[43]. Но тогда выражение Русская земля — в широком смысле — обретает под его пером новое звучание и значение для XIII века.
Кирилл писал свое сочинение, будучи уже названным митрополитом «всея Руси». И для него, естественно, Русская земля не ограничивалась только Киевским, Черниговским и Переславльским княжествами. Для него Русская земля — это тот географический ареал, на котором проживают православные христиане. Он называл «христианами» католиков, венгров и поляков, но всегда отличал их от православной Руси, наравне с языческой Литвой и ятвягами. Поэтому его понятие Русская земля было гораздо шире устоявшегося в XII в. и включало в себя помимо традиционно называемых в XI—XII вв. центральных территорий еще и Галицкое, Волынское, Смоленское и др. княжества. Фактически он подразумевал всю территорию восточных славян, говоря о Русской земле. Описывая западных соседей Русской земли, он повествует о венграх, поляках, чехах, ятвягах, литве и немцах. Обращаю на этот факт внимание умышленно, поскольку эти же западные соседи Русской земли перечисляются и в «Слове о погибели». И, думается, не случайно, поскольку автор использовал выражение Русская земля в самом широком смысле, подразумевая под ним территорию, населенную православным народом и окруженную «не правоверными христианами» — католиками и язычниками. Этот момент в «Слове» подчеркивается особо. Перечислив всех западных, северных и восточных соседей, автор замечает, что расположенная между ними территория была покорена «Богом крестианьскому языку», то есть христианскому народу.
«О, светло светлая и украсно украшена, земля Руськая! И многыми красотами удивлена еси: озеры многыми удивлена еси, реками и кладязьми месточестьными, горами крутыми, холми высокыми, дубравоми чистыми, польми дивными, зверьми различными, птицами бещислеными, городы великыми, селы дивными, винограды обителными, домы церковьными, и князьми грозными, бояры честными, вельможами многами. Всего еси испольнена земля Руская, о прававерьная вера хрестияньская!
Отселе до угоръ и до ляховъ, до чаховъ, от чахов до ятвязи и от ятвязи до литвы, до немець, от немець до корелы, от корелы до Устюга, где тамо бяху тоймици погании, и за Дышючимъ моремъ; от моря до болгаръ, от болгарь до буртасъ, от буртасъ до чермисъ, от чермисъ до моръдви, — то все покорено было Богомъ крестияньскому языку…»[44].
Стало быть, и в понимании митрополита Кирилла, автора первой редакции «Летописца», и в понимании автора «Слова о погибели» Русская земля — это населенная православным народом земля, которую окружают неправославные народы. То есть, концепт Русская земля использован в этих двух памятниках в самом широком смысле: и по отношению к соседям; и в религиозном понимании.
Складывается впечатление, что если во второй половине XII — начале XIII в., т. е. в период феодальной раздробленности, концепт Русская земля воспринимался в узком смысле, как Киевское, Черниговское и Переяславльское княжества — Среднее Поднепровье — (т.е. подчиненные двум соправителям Святославу Всеволодовичу и Рюрику Ростиславичу как главам родов Ольговичей и Мономаховичей), то с появлением монголо-татар, т. е. внешних врагов, завоевавших Русскую землю, границы ее значительно расширились, как об этом свидетельствует «Слово о погибели Русской земли». И одновременно за ней закрепляется понятие земли православной[45].
Особенно заметным соединение двух понятий — Русской земли и христианской веры — происходит в повестях Куликовского цикла, в частности, в «Задонщине»: «… Царь Мамай пришел на Рускую землю…Князи и бояря и удалые люди, иже оставиша вся домы своя и богаество, жены и дети и скот, честь и славу мира сего получивши, главы своя положиша за землю Рускую и за веру християньскую». «И положили есте головы своя за святыя церькви, за землю за Рускую и за веру крестьяньскую»[46] и т. д.
Ощущая себя народом библейским, но «народом новым» — христианским, древнерусские книжники показывают причастность своего Отечества к течению Богом определенной истории.
В этом отношении характерно вступление «Задонщины», созданной в конце XIV в. или XV в.[47]: «Пойдем, брате, тамо в полунощную страну — жребия Афетова, сына Ноева, от него же родися русь православная (весьма существенное добавление, свидетельствующее о переосмыслении в новое, уже христианское, время концепта русь. — А.У.). Взыдем на горы Киевския и посмотрим славного Непра и посмотрим по всей земли Руской. И оттоля на восточную страну — жребий Симова, сына Ноева, от него же родися хиновя — поганыя татаровя, бусормановя. Те бо на реке на Каяле одолеша родъ Афетов. И оттоля Руская земля седитъ невесела…»[48].
Предопределенность такого развития событий для автора «Задонщины» очевидна: «А казнил Богъ Рускую землю за своя согрешения»[49]. Очевидна она и для автора «Сказания о Мамаевом побоище»: «Попущением Божиимъ за грехы наша, от навождениа диаволя въздвижеся князь от въсточныа страны, имянем Мамай, еллинъ сый верою (т.е. язычник. — А.У.), идоложрецъ и иконоборецъ, злый христьанскый укоритель»[50].
Однако «уподобилася еси земля Руская милому младенцу у матери своей: его же мати тешить, а рать лозою казнит, а добрая дела милуеть его. Тако Господь Богъ помиловал князей руских… на поле Куликове, на речки Непрядве. (…) И помилова Богъ Рускую землю, а татаръ пало безчислено многое множество»[51]. Но и русских воинов пало немало, а потому и сетует великий князь Дмитрий Иванович: «Братия, бояра и князи и дети боярские, то вам сужено место меж Доном и Непром, на поле Куликове на речке Непрядве. И положили есте головы своя за святыя церькви, за землю за Рускую и за веру крестьяньскую. Простите мя, братия, и благословите в сем веце и в будущем»[52].
Автор «Задонщины» часто использует рефрен «за землю за Рускую и за веру крестьяньскую». Его нельзя воспринимать как литературное клише. В сознании древнерусского человека XV в. понятие Русская земля неразрывно было связано с христианской (а точнее — правоверной, т. е. православной) верой. Об это свидетельствует и «Краткая летописная повесть»: «…Князь великий Дмитрей Ивановичь, собравъ воя многы, поиде противу их (Мамая и его рати. — А.У.), хотя боронити своея отчины и за святыя церкви и за правоверную веру христианьскую и за всю Русьскую землю»[53]. И в «Пространной летописной повести» Дмитрий Иванович обращается с призывом к «брату своему Владимерю и къ всем княземь рускимь и воеводам: «Поидемь противу сего оканнаго и безбожнаго, нечестиваго и темнаго сыроядца Мамая за правую веру крестьяньскую, за святыа церкви и за вся младенца и старьци и за вся крестьяны сущаа и не сущаа; възьмемъ съ собою скипетръ царя небеснаго, непобедимую победу, и въсприимем Аврамлю доблесть»»[54]. Не менее важно и само осмысление князем Дмитрием ратного подвига, совершающегося в день праздника Рождества Пресвятой Богородицы: «Приспе, братие, время брани нашеа; и прииде праздникъ царици Марии, матере Божии Богородици, и всех чиновъ Госпожи и всеа вселеныа и честнаго еа Рожества. Аще оживем — Господеви есмы, аще ли умрем за миръ — Господеви есмы»[55]. То есть, если живы останемся или погибнем за православных, в обоих случаях Господу принадлежим, в Его воле пребываем.
Промысл Господень все время ощущается древнерусскими авторами: «Господь же нашь Богъ, царь и творецъ всеа твари, елико хощеть, тъ и творить»[56]. Но столь же важно для них понять предопределение Божие о судьбе Русской земли: «И възвыси Богъ род христианскый, а поганых уничижи и посрами их суровство, яко же въ прежняя времена Гедеону над мадиамы и преславному Моисею над фараоном»[57]. Осмыслению Промысла Господня о новом христианском народе способствует библейская ретроспективная аналогия. Русский народ осмысляется как носитель Божественной воли.
Интересно, что освобождение руси от хазарской дани происходит в конце «ветхозаветного периода» — перед началом новой, хронологической истории. Освобождение Русской земли от монголо-татарской дани происходит в «конце времен» — перед ожидаемым по окончании 7000 лет (в 1492 г.) концом света.
В осмыслении «последних времен» и формируется понятие русского народа как нового исторического народа — православного, избранного Богом на «последнее время».
С падением в 1453 г. Константинополя, столицы православной Византии, не осталось больше ни одного независимого православного государства. Однако в 1480 г. Русская земля освобождается от монголо-татарского ига и становится независимым государством. В древнерусских сочинениях происходит не переосмысление, а закрепление понятий: концепт русский стал синонимом православный: «Того же лета (1453 г. — А.У.) взят был Царьград от царя турскаго от салтана, а веры рускыа не преставил, а патриарха не свел, но один в граде звон отнял у Софии Премудрости Божия, и по всем церквам служат литергию божественную, а Русь к церквам ходят, а пениа слушают, а крещение русское есть»[58].
Так к концу XV века, когда ожидался «конец света» и Страшный суд окончательно сложилось у древнерусских книжников понимание руси как библейского народа, избранного Богом перед «концом времен», а Русской земли как земли православной, поэтому и определение русский становится синонимом понятия православный.
[1] См. обзор различных точек зрения в работах: Горский А.А. Проблема происхождения названия Русь в современной советской историографии // История СССР. 1989. N 3. С.131−137; Петрухин В.Я. Древняя Русь: Народ. Князья. Религия. // Из истории русской культуры. Т. I (Древняя Русь). — М., 2000. С.13−372.
[2] Повесть временных лет // Памятники литературы Древней Руси. XI — начало XII века. М., 1978. С.22−24. Далее страницы указываются в тексте статьи.
[3] Не могу поэтому согласиться с утверждением В.Я.Петрухина что «русь имеет варяжское происхождение». См.: Петрухин В.Я. Древняя Русь: Народ. Князья. Религия. // Из истории русской культуры. Т. I (Древняя Русь). С. 61.
[4] Нельзя поэтому признать удачным перевод Д.С.Лихачевым приведенного пассажа: «Вот кто только говорит по-славянски на Руси: поляне, древляне, новгородцы, полочане, дреговичи, северяне, бужане… А вот другие народы, дающие дань Руси: чудь, меря, весь, мурома, черемисы, мордва, пермь, печера, ямь, литва, зимигола, корсь, нарова, ливонцы, — эти говорят на своих языках, они — потомство Иафета, живущее в северных странах» (С.29). Из перевода получается, во-первых, что Русь — это некая территория (государство), а, во-вторых, по-разному переводится термин «язык»: то как славянская речь, то как народ, хотя в древнерусском тексте подразумевается одно понятие — народ (род). В этой связи более удачным следует признать перевод О.В.Творогова: «Вот кто только славянские народы (выделено мной. — А.У.) на Руси: поляне, древляне, новгородцы, полочане, дреговичи, северяне, бужане… А это другие народы, дающие дань Руси: чудь, весь, меря, мурома, черемисы, мордва, пермь, печера, ямь, литва, зимигола, корсь, нарова, ливы, — эти говорят на своих языках, они от колена Иафета и живут в северных странах». (Библиотека литературы Древней Руси. Том 1. СПб., 1997. С.69). Но, как видим, разница наблюдается только в переводе первой фразы.
[5] Из этого уточнения летописца получается, что теперь русью называются поляне как преемники целого колена Иафета, прежнее название которого ныне перенесено на одно из славянских племен.
[6] В определенном смысле В.Я.Петрухин прав, когда говорит, что «начальная русь не принадлежала „словенскому языку“» (С.61): это «словенский язык» принадлежит руси, поскольку происходит от нее.
[7] Сюзюмов М.Я. К вопросу о происхождении слова Ros, Rosia, Россия // Вестник древней истории. 1940. N 2. С.121−122.
[8] Конечно, если Варяги пишутся с прописной, то и Русь следует писать с прописной; однако не было государства Варяги! Очевидно, что летописец указывал путь от одного народа к другому, а не от одного государства к другому.
[9] Петрухин В.Я. Древняя Русь: Народ. Князья. Религия. // Из истории русской культуры. Т. I (Древняя Русь). С. 67.
[11] «Словарь русского языка XI—XVII вв.» так объясняет второе значение слова пояти (пояша — производное от него): «Взять себе (в свое распоряжение, владение), забрать, завладеть, захватить» и приводит в качестве примера к этому толкованию разбираемую нами фразу. См.: Словарь русского языка XI—XVII вв. Вып.18. М., 1992. С. 94.
[12] См: «Батый всю землю Рускую поима» // Памятники литературы Древней Руси. XIII век. М., 1981. С. 344; «Ростислав же с смолняны поима въ вълости ихъ 4 городы» // Словарь русского языка XI—XVII вв. Вып.18. М., 1992. С. 94.
[13] Шахматов А.А. Разыскания о древнейших русских летописных сводах. СПб., 1908. С.284−340.
[14] См. многочисленные тому примеры: Словарь русского языка XI—XVII вв. М., 1987. Вып. 13. С.175−178.
[15] Данилевский И.Н. Древняя Русь глазами современниками и потомков (IX-XII вв.) М., 1999. С. 176.
[16] Ужанков А.Н. Из лекций по истории русской литературы XI- первой трети XVIII вв. «Слово о Законе и Благодати» Илариона Киевского. М., 1999. С.5−24.
[17] Ужанков А.Н. Святые страстотерпцы Борис и Глеб: К истории канонизации и написания житий // Древняя Русь: Проблемы медиевистики. — 2000.- N 2.- С.28−50; -2001.- N 1(3).-С.37−49.
[18] Абрамович Д.И. Жития святых мучеников Бориса и Глеба и службы им. Птр., 1916. С. 4.
[19] Абрамович Д.И. Жития святых мучеников Бориса и Глеба и службы им. Птр., 1916. С. 45.
[20] Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов // Полное собрание русских летописей. Т.3. М., 2000. С. 103.
[21] Летописный сборник, именуемый Тверскою летописью // Полное собрание русских летописей. Т.15. М., 2000. С. 26.
[22] Софийская первая летопись старшего извода // Полное собрание русских летописей. Т.6.Вып.1. М., 2000. С. 11.
[23] Ужанков А.Н. «Совестные книги» Древней Руси (Русское летописание и Страшный суд) // Россия ХХI. М., 1999. N4. С.151−177.
[24] Абрамович Д.И. Жития святых мучеников Бориса и Глеба и службы им. Птр., 1916. С. 27.
[25] Абрамович Д.И. Жития святых мучеников Бориса и Глеба и службы им. Птр., 1916. С. 27.
[26] Абрамович Д.И. Жития святых мучеников Бориса и Глеба и службы им. Птр., 1916. С. 50.
[27] Абрамович Д.И. Жития святых мучеников Бориса и Глеба и службы им. Птр., 1916. С.59−60.
[28] Рыбаков Б.А. Древние русы // Советская археология: Сборник статей. М., 1953. Вып. XVII. С. 29.
[29] После того, как я предложил такое широкое религиозное понимание названия Русская земля (См.: Ужанков А.Н. Некоторые наблюдения над «Словом о погибели Русской земли» (к вопросу о написании и времени присоединения его к «Житию Александра Невского») // Герменевтика древнерусской литературы. Сб. 9. М., 1998. С.114−117), аналогичное толкование представил, спустя год, и И.Н.Данилевский: «Пожалуй, самой сильной (а для средневекового книжника — и наиболее важной) чертой, которая помимо общего происхождения, роднила народы и земли, было и остается единое вероисповедание их населения. Если именно этот признак составители «Слова о погибели» и «Списка городов» рассматривали в качестве существенного при отнесении каких-либо территорий или географических пунктов к категории «русский», что само по себе весьма вероятно, то следует сделать вывод: под термином «русский» они имели в виду скорее всего этно-конфессиональную общность, близкую тому, что сейчас именуется термином «православный». См.: Данилевский И.Н. Древняя Русь глазами современниками и потомков (IX-XII вв.) М., 1999. С. 174.
[30] См.: Der Beqriff «Russland» im Mittelalter. Von Alexander Soloviev (Genf). // Studien zur alteren Geschichte Osteuropas. I. Teil. Festschrift fur Heinrich Felix Schmid. Graz. Koln, 1956, S. 149−150.
[31] См.: Робинсон А.Н. Литература Древней Руси в литературном процессе средневековья XI—XIII вв. М., 1980. С. 223 и прим. 18−19.
[32] Робинсон А.Н. Литература Древней Руси… С. 225.
[38] «Галицко-Волынская летопись» // Памятники литературы Древней Руси. XIII век. М., 1981. С. 236.
[40] См.: Ужанков А.Н. «Летописец Даниила Галицкого»: проблема авторства // Герменевтика древнерусской литературы. Вып. 3. М., 1992. С. 149−180.
[42] Робинсон А.Н. Литература Древней Руси… С. 225.
[43] Ужанков А.Н. «Летописец Даниила Галицкого"… С. 150−180.
[45] Появление самоназвания как показатель сложившегося самосознания этноса всегда предполагает и осознание иноэтничного и инокультурного — «чужого» — окружения; самоназвание не только выделяет собственный «свой» народ, но и противопоставляет его другим народам», — замечает В.Я.Петрухин. См.: Петрухин В.Я. Древняя Русь: Народ. Князья. Религия. // Из истории русской культуры. Т. I (Древняя Русь). С. 33.
[46] Сказания и повести о Куликовской битве. Л., 1982. С. 7, 13.
[47] Дмитриев Л.А. Литературная история памятников Куликовского цикла // Сказания и повести о Куликовской битве. Л., 1982. С.307−310; Дмитриев Л.А. Задонщина // Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вторая половина XIV—XVI вв. Часть 1. А-К. Л., 1988. С.345−350.
[48] Задонщина // Сказания и повести о Куликовской битве. Л., 1982. С. 7. Обращает на себя внимание то обстоятельство, что издатель повести Л.А.Дмитриев «русь православную» напечатал со строчной буквы, подразумевая, видимо, под этим понятием народ, а не государство.
[50] Сказание о Мамаевом побоище // Сказания и повести о Куликовской битве. Л., 1982. С. 25.
[53] Краткая летописная повесть // Сказания и повести о Куликовской битве. Л., 1982. С. 14.
[54] Пространная летописная повесть // Сказания и повести о Куликовской битве. Л., 1982. С. 16.
[55] Пространная летописная повесть. С.19−20.
[56] Сказания и повести о Куликовской битве. Л., 1982. С. 25.
[57] Сказания и повести о Куликовской битве. Л., 1982. С. 25.
[58] Тверской сборник // ПСРЛ. СПб., 1897. Т.15. С. 495.
20.01.2005
