Проблемы врачей, или Цена человеческой жизни

— Ирина Васильевна, что значит быть православным врачом? Для чего по всей стране создаются общества, подобные нашему?

— Православного врача, который получил такое же образование, как и любой другой медик, от врача светского отличает повышенное чувство нравственной ответственности за свой труд, за пациента. Оно проявляется в четырех позициях, о которых я все время говорю студентам, но воспринимается это с трудом, несмотря на их простоту.

Во-первых, православный врач во главу угла ставит интересы своего пациента, отдавая им предпочтение перед своими интересами. Это очень важно, потому что молодежь сейчас воспринимает медицинское образование и будущую работу как средство обогащения. Вторая позиция связана с первой: православный врач рассматривает свою работу как служение Богу и человеку, как практическую реализацию ценностей Православия. Нет такой другой профессии, которая воплощала бы их настолько полно. Третье: православный врач понимает, что цель его работы — спасение и сохранение человеческой жизни. И последнее: для православного врача очевидно, что человек — это единство души и тела. Он понимает, что причины болезней кроются в греховных пристрастиях человека, что преодоление болезни должно быть связано не только с определенным набором биохимических манипуляций, но еще и с искренним покаянием, пониманием того, что болезнь дана для просвещения, вразумления, для осознания своего предназначения. Настоящий врач, с моей точки зрения, это проводник милости Божией к человеку. Через врача больной ощущает эту милость по отношению к себе, ведь исцеление, облегчение страданий — это все милость Божия.

— Ирина Васильевна, а что такое биоэтика? Каково ее значение сегодня?

— Биоэтика — это современная форма профессиональной этики врача. Если говорить научно, то определить ее можно как систему знаний о допустимых пределах манипулирования жизнью и смертью человека. Современная биоэтика возникла тогда, когда появились биомедицинские технологии, «несовместимые с жизнью». Например, искусственное оплодотворение, когда человек пытается управлять появлением другой жизни, определяет ее параметры, выбор пола, цвет глаз… Или эвтаназия, когда с помощью комфортных обезболивающих лекарств человек может безболезненно уйти из жизни. Поэтому главный вопрос современной биоэтики — допустимо ли подобное манипулирование человеческой жизнью медицинскими средствами, и если допустимо, то насколько?

— Исходя из этого, не могли бы вы очертить круг биомедицинских проблем, болевых точек современной медицины, которые сегодня волнуют врачей и требуют быстрого разрешения?

— Самое «горячее»: сейчас в Москве активно рекламируют новейшие медицинские технологии с применением стволовых клеток. Для исследований объединяются институты, создаются лаборатории, ставятся смелые эксперименты. Стволовые клетки используются везде: в кардиологии, в неврологии, в хирургии… Но никто не задумывается над тем, откуда берутся целительные клетки. Источник их — человеческие эмбрионы, «абортивный материал»! На мой взгляд, это не что иное, как людоедство по патотерапевтическому коду. Ученые этого не понимают, говорят: «Мы развиваем научно-технический прогресс, мы лечим, исцеляем». Но это — безнравственно. Недопустимо, чтобы человеческая жизнь рассматривалась как средство для достижения цели. Средство, похожее на бегство из таежного лагеря матерого уголовника, который берет с собой молодого собрата и съедает его по пути! Цель у преступника — сохранить свою жизнь. В общем-то, хорошая цель, благая. Но каким путем? Исследователи, работающие со стволовыми клетками, решили пойти на уступки — дескать, с абортивным материалом работать не будем, выйдем на технологию терапевтического клонирования… То есть другими словами создадим нового человека в пробирке только лишь для изъятия эмбриональных стволовых клеток. Фабрика такая небольшая, представляете?

Еще одна серьезная проблема, напрямую связанная со стволовыми клетками, тоже требует своего разрешения. Недавно в Москве проходил крупный демографический конгресс, на котором было принято заявление, которое меня несколько насторожило. В тексте заявления содержалась рекомендация запрета абортов… Это, безусловно, замечательно, но если от словосочетания «запрет абортов» выйти на конкретное действие, то оно оборачивается уголовным преследованием врачей и женщин, то есть тюрьмой, большими штрафами… Правильно ли это, не слишком ли жестоко? Наша кафедра пытается продумать более мягкие пути решения проблемы, например отменить 36-ю статью ныне действующего законодательства, которая гласит, что каждая женщина Российской Федерации имеет право на искусственное прерывание беременности. Другими словами, у женщин есть их «святое» право на детоубийство. Самое страшное злодеяние — убийство матерью своего ребенка — возводится в норму. Для православного человека любовь матери к ребенку ближе всего к идеалу христианской любви. И право детоубийства — страшная статья в нашем законодательстве.

— Как же с этим сегодня бороться?

— Я за то, чтобы ситуация с абортами регулировалась нравственно. Делать аборт или нет — это нравственный выбор женщины и врача. При этом законодательно должно быть закреплено право врача отказаться делать аборт по нравственным и религиозным убеждениям. И выбор не должен базироваться только на страхе уголовного наказания. Потому что мало кто сегодня понимает, зачем идут на такие меры… Может быть, я не права, но мне это кажется именно христианской точкой зрения на проблему.

— Слышала, что еще одна проблема биоэтики — вакцинация новорожденных…

— Дело в том, что малышам в первые два часа жизни делают прививку от гепатита В, бывали случаи смертельного исхода после осложнений. Правда, доказать научно это еще не удалось. А ведь любой человек, любого возраста — индивидуальность, неповторимая личность, и как физическое тело — тоже. Поэтому в отношении прививок должен быть выработан индивидуальный подход. Главная заповедь врача: «Не навреди».

— Кажется, клятву Гиппократа хотят отменять?

— Да. Сторонники этого говорят, что она устарела, медицина превратилась в бизнес, поэтому нужна новая клятва, соответствующая современным условиям. Тенденция появилась после краха патернализма. Патернализм — это основная форма отношений врача и пациента, а врач берет на себя ответственность за больного человека. Теперь мы переходим к информированному согласию: пациент сам решает, чем и как лечиться, что врачи должны делать. Даже если выбор его безумен, врач должен следовать ему беспрекословно. В информированном согласии есть свой плюс, потому что это своего рода защита интересов больного от активного доктора-экспериментатора. Но, тем не менее, патернализм должен остаться основной формой отношений между врачом и пациентом, когда отношение врача имеет отцовскую сущность. Понимая это, пациент начинает доверять врачу по-настоящему. Святитель Лука (Войно-Ясенецкий) утверждал, что доверие — это важнейший элемент терапии.

— Создается впечатление, что этот важнейший элемент полностью потерян…

— В настоящее время расплодилось большое количество центров планирования семьи, проникших во все гинекологические службы, пропагандирующих использование контрацептивов разного рода. И при этом женщин не предупреждают о том, что все гормональные и внутриматочные контрацептивы имеют побочные действия. Все! Их действенность находится в прямой зависимости от побочных эффектов, которые они вызывают. Если женщина хочет использовать контрацептивы, то запретить невозможно; но надо предупредить ее о том, что побочное действие обязательно проявит себя. Что уж упоминать о том, что контрацептивы — вторжение в Промысл Божий.

Или возьмем половое воспитание, за которое ратуют сотрудники центров планирования. С 1996 года начало расти число абортов у девочек до 14 лет. И цифра статистики постоянно растет. С моей точки зрения, это — результат либеральной идеологии, которая нам прививается. Адама и Еву никто не просвещал, а человечество множится до сих пор. Не о половом воспитании нужно заботиться, а о нравственном. Необходимо прививать детям способность различать добро и зло, добродетель и порок. И это будет гарантией того, что у любого ребенка все будет нормально с половым воспитанием.

— Ирина Васильевна, а как вы относитесь к трансплантации органов или тканей?

— В Москве подобные операции уже полгода как запрещены — и из-за безнравственности врачей, которые еще живого человека в реанимации назначают донором, готовят препараты, ускоряющие смерть… и нейрореаниматологи стали жаловаться, что трансплантологи часто рвутся за человеческими органами, предлагая большие деньги за больных, находящихся в коме… Здесь уместно сказать и о корректности диагноза «смерть мозга», который позволяет сделать человека донором. По данным проверки выявилось, что в большинстве случаев диагноз «смерть мозга», поставленный людям разного возраста и пола, не совпадает с описываемой в истории болезни симптоматикой. А ведь последняя инструкция Минздрава этот диагноз уравнивает с биологической смертью. Но ведь можно поменять закон: в США человека не сделают донором без его письменного согласия. И тогда острота постановки диагноза уменьшится… Сейчас у нас в стране действует презумпция согласия, то есть если рядом с умершим нет нотариально заверенного документа о том, что он отказывается быть донором, то у него можно брать органы на пересадку. И если у меня берут органы, и рядом нет никакого документа, подтверждающее мое несогласие, — это называется насилием в медицинской этике. Пространство личности не чтится после смерти.

— Каковы задачи общества православных врачей в контексте описанных вами проблем?

— Православные врачи особенно внимательно относятся к морально-этическим проблемам современной медицины и ответственны за то, какой в настоящее время медицина выбирает путь, какие методы и средства лечения. Конкретная же задача — осмыслить ситуацию, предложить собственное решение, более правильное, более конструктивное. Еще одна задача — выработка аргументации для коллег, которых нужно убеждать в том, что что-то хорошо, а что-то, например терапевтическое клонирование, — нет. Медики очень нуждаются в нравственной и при этом доказательной системе аргументации. Все, что происходит сегодня в медицине, похоже на войну, все биомедицинские проблемы — поля сражений. И только мы сами сможем переломить ход этой войны в пользу людей.

N 1, 2005