 |
| Русский журнал | Ярослав Бутаков | 13.01.2005 |
Тогда, действительно, колонизацию русским народом пространства Российского государства можно было рассматривать как еще не завершившуюся. Уступка американских владений в 1867 году не исказила общей тенденции. Как раз тогда, в 60-е гг. XIX столетия началось заселение только-только присоединенных Приамурья и Приморья. Когда эти территории были путем простой демаркации границ отторгнуты энергичной Россией у дряхлого Китая, русских там практически не было, зато китайцы и корейцы жили во множестве. К началу ХХ века положение резко изменилось, и уже русские составляли большинство населения российского Дальнего Востока.
Медленнее шла колонизация Закавказья, а также присоединенной в 50−80-х гг. XIX в. Средней Азии. Здесь процесс сдерживался климатом и враждебным этническим окружением. Попытки имперских властей создать там крепкие русские колонии не увенчались успехом во многом из-за формально-бюрократического подхода к проблеме. Как прежде петербургским сановникам было безразлично положение далеких американских колоний России, так и теперь они равнодушно относились к закреплению вновь приобретенных южных окраин.
Вопиющий случай такой административной халатности сто десять лет назад описывал выдающийся русский географ А.Н. Краснов, обосновывавший государственную необходимость интенсивного субтропического земледелия в Закавказье. Дело происходило в Кутаисской губернии, на западе Грузии:
«Один из администраторов выписал крестьян для поселения во вверенном ему крае, выбрал для поселка прекрасную землю и, переселив и обустроив крестьян, ожидал цветущей русской колонии. Мужики, облагодетельствованные администрацией, рьяно принялись за обработку земли. Добросовестно распахали они сколько возможно глубоко пашню и посеяли пшеницу. Но сколько ни прилагали они старания, земля, родившая перед тем у туземцев прекрасные урожаи, не дала им ничего… Сколько ни бились они над проклятой землею, она отказалась наотрез кормить чужих пришельцев, и обнищавшие крестьяне разбрелись куда глаза глядят… Не могли они знать, что субтропическая почва Мингрелии относится к пахоте совершенно иначе, чем чернозем их родины, и что глубокая запашка здесь гибель для земледелия».
И здесь, и в Батумской области, и в других местах имперская администрация часто относилась с пренебрежением к научной обоснованности аграрной колонизации и пускала дело на самотек, предоставляя колонистов собственной участи. Научная общественность, за исключением отдельных представителей, в свою очередь, равнодушно взирала на попытки властей обеспечить русское присутствие во вновь присоединяемых областях, с удовлетворением отмечая неудачи таких попыток как очередные поражения ненавистного самодержавия.
Присоединение к России большинства новых территорий, особенно таких, как Финляндия, Польша, Кавказ, Средняя Азия, никогда не имело целью взимание с них какого-то «прибавочного продукта» в пользу метрополии. Расширение России диктовалось соображениями геополитической безопасности. Требовалось обеспечить господство на Балтике и сократить сухопутную границу — завоевали с четвертой попытки Финляндию. Надо было обуздать кавказское разбойничье гнездо — что же, после 47 лет войны сделали и это. Хивинское ханство и Бухарский эмират были крупными очагами работорговли — их сначала стеснили казачьими пограничными линиями, а потом и упразднили.
Присоединение Средней Азии влетело России в копеечку. По подсчетам М.А. Миропиева в начале ХХ века, только за 9 лет (1889−97 гг.) Россия истратила на Туркестан 87,3 млн руб., получив прибыли лишь на 61,3 млн. Таким образом, среднегодовый убыток России от присоединения Туркестана составлял почти 3 млн. рублей. Как видим, система дотаций недоразвитым окраинам не была изобретением «ленинско-сталинской национальной политики». Она, как и многое другое, была унаследована Советским Союзом от Российской империи.
Ресурс для аграрной колонизации России к началу прошлого столетия был практически исчерпан. Индустриальное развитие России стало новым важным фактором интенсификации заселения окраин России русским народом. Разработки бакинских нефтепромыслов, строительство железных дорог в Закавказье и Средней Азии создали условия для формирования крупных русских анклавов в тех регионах. После революции и гражданской войны этот по преимуществу русский промышленный пролетариат стал основным катализатором реинтеграции бывшей имперской периферии в новое государственное образование — СССР.
Стройки различных пятилеток придали новый импульс миграционным процессам, причем основное их направление продолжало оставаться таким же, как и в XVII-XIX столетиях — растекание русского народа по пространству державы. Хотя в советское время миграции приобретают все более межэтнический характер, но преобладающей тенденцией по-прежнему является распространение русского этноса, увеличение его удельного веса в населении окраин. Тенденции обратного рода намечаются уже только к концу советского периода, где-то в 60−70-е гг. прошлого столетия.
Индустриализация республик Прибалтики и Средней Азии, освоение зоны БАМа и тюменских нефтепромыслов свидетельствовали о продолжении четвертого периода русской истории. Развитие агрономии и мелиорации сделали возможным даже еще один виток аграрной колонизации. Правда, при освоении целинных земель Северного Казахстана советская власть допустила такое же, только в несравненно больших масштабах, пренебрежение к сельскохозяйственной науке, что и царские власти при колонизации Закавказья. Тем не менее, именно целинная эпопея сделала русский этнос численно преобладающим в Казахстане до начала 90-х гг. прошлого века.
Но параллельно с заселением окраин шел и другой процесс — обезлюдение русского центра. Он стал особенно заметен после Великой Отечественной войны. Послевоенный компенсационный прирост населения слабо затронул центральный регион страны, поскольку избыток трудовых ресурсов партийная власть направляла на окраины Российской Федерации и в другие республики. В результате демографический упадок сильнее всего ударил по старым земледельческим областям России, причем симптомы этого упадка стали отчетливо наблюдаться задолго до распада СССР.
Для примера. Согласно ревизии 1859 года в Смоленской губернии, занимавшей приблизительно ту же территорию (плюс-минус один уезд), что нынешняя Смоленская область, проживало 1 млн. 150 тыс. чел. Спустя сто лет, по данным всесоюзной переписи 1959 года, в Смоленской области проживало чуть более 1 млн. 130 тыс. Последствия демографического взрыва конца XIX и начала ХХ вв. были начисто «съедены» революцией, коллективизацией, тремя войнами и, конечно, миграцией. В 1970 году в области проживало еще меньше — 1 млн. 100 тыс., и по последней переписи — 1 млн. 050 тыс. Перед Великой Отечественной войной в Курской области, включавшей территории нынешних Курской и Белгородской областей, жило 3 млн. 200 тыс., а в 1970-м в обеих областях вместе — 2 млн. 750 тыс. — столько же, сколько и теперь.
Таким образом, коллапс роста населения стал явственно чувствоваться в Российской Федерации уже в 50−60-е гг. прошлого века. Нынешний демографический кризис отнюдь не свалился снегом на голову, как некоторые стараются уверить. Он мог быть неожиданным только для тех, кто не интересовался положением дел в нашем государстве, но для власть имущих в позднем СССР он не был секретом. Не собираюсь обелять руководство ельцинской РФ, но главная вина за демографическое неблагополучие лежит на всех поколениях послевоенного партийного руководства. Проблема заявила о себе десятилетия назад, но ни в одном партийном документе мы не найдем даже намека на нее, тогда как проблемы с поднятием уровня недоразвитых республик, с «неперспективными селами», т. е. проблемы, решение которых высасывало соки из России и подрывало ее жизненные силы, измышлялись постоянно.
О том, что условия жизни в Российской Федерации были в целом хуже, чем в других республиках, и о целенаправленной миграционной политике партии, направленной на размывание этнического ядра России, свидетельствует и то, что за период 1959−89 численность русских в РФ возросла меньше, чем их численность в целом по СССР: на 22,5% против 27,2%. Это не было следствием перенаселения центра страны, ибо за то же время численность азербайджанцев в РФ выросла в 4,7 раза (при общем росте в 2,3 раза), узбеков — в 4,3 раза (общий рост — 2,8 раза), грузин — в 2,3 раза (общий рост — 48%). Перенаселение стали испытывать национальные окраины, и миграционные потоки изменили направление.
Попутно происходила стихийная репатриация русского населения из некоторых республик СССР, вызванная политикой туземного партийного руководства. Так, за те же 30 последних лет перед распадом СССР, число русских в Грузии уменьшилось на 16,4%, в Азербайджане — на 21,7%, в Армении — на 26,7%. Абсолютное уменьшение численности русских в 70−80-е гг. началось также в Узбекистане, Туркмении, Таджикистане.
Все вызывающие тревогу демографические процессы современной РФ отчетливо наметились еще в СССР. Россия из страны колонизующейся превратилась в страну, которая русским народом деколонизуется. Четвертый период русской истории завершился, начался пятый. Случилось это не в одночасье, поворот начался где-то в 60−70-е гг. прошлого века, и теперь мы присутствуем далеко не при его начале, а пожинаем его уже не первые плоды.
Урбанистическим коллапсом завершилось развитие большинства европейских наций в ХХ столетии, с каковым явлением оказался тесно связан процесс деколонизации Европой заморских владений. Обычно он сопровождался стягиванием державообразующего этноса к имперскому ядру, хотя это не предотвратило массовое вторжение в Европу этнокультурно чуждого элемента. Печальный пример дряхлеющей Европы, расцвеченной вавилонским смешением рас, у нас перед глазами. Повторим ли мы его с неизбежностью?
Распад СССР не привел к интенсивному стягиванию русского народа на историческую родину. Руководство РФ, по-видимому, до сих пор препятствует массовой репатриации русских из стран СНГ; во всяком случае, подобная задача на государственном уровне даже не ставится. Но свято место пусто не бывает, и РФ заполняется иноязычными выходцами из соседних стран. Россия по-прежнему колонизуется, но это обратная колонизация — заселение исторического русского центра нерусскими этносами. Причем эта колонизация носит отнюдь не модернистский, индустриальный характер, а архаичный — аграрный, торговый и чисто люмпенский.
Партийно-советское руководство, поднимая экономику отсталых регионов, сделало отсталым центр России, где, кроме нескольких анклавов относительного благополучия, типа Москвы, Нижнего Новгорода и Ярославля, прочие области имеют довольно примитивную инфраструктуру и влачат жалкое существование. Неудивительно, что многие русские в странах ближнего Зарубежья, несмотря на систематическое ущемление их прав, все-таки чувствуют себя увереннее, чем иные жители нечерноземной глубинки.
Как считают некоторые демографы, эффективно бороться с демографическим кризисом можно, по-видимому, только деурбанизацией. Как сказал еще в начале ХХ века один позабытый в современной Европе большой немецкий ученый, «люди рождаются в деревне, а умирают в городе». Деурбанизация, приоритетное развитие сел и малых городов, могут и должны стать одним из главных направлений стратегического развития России.
Современное состояние страны есть длительное пренебрежение сначала царской, а потом советской власти миграционной политикой, законами демографии и этнологии. В свое время царская власть не обращала внимания на неконтролируемый взрыв рождаемости, видя в нем даже благо для России. В результате наплодившаяся орава пролетариев покончила со старым строем, хотя лучше от этого никому не стало. Впоследствии коммунисты благодушно взирали на количественный рост «новой исторической общности — советского народа», не желая замечать, что внутри нее произошли необратимые качественные перемены, которые поспособствовали в конце ХХ века гибели великой державы.
Создание компактного этнического ядра государствообразующего народа на территории РФ, стягивание русского народа в Россию «heim in Reich», удержание существующих границ, в противовес бесплодным, вредным и дезориентирующим мечтаниям о скором имперском реванше — вот единственно реалистичное содержание российской политики на ближайшие десятилетия до тех пор пока, по крайней мере, не удастся демографически оздоровить сердце страны.
Если это произойдет, то пятый период русской истории — период дерусификации России — сменится шестым — периодом относительной стабилизации. Именно этим постсоветская власть имеет исторический шанс отличиться в лучшую сторону от всех предшествующих российских режимов. Но для этого должна в корне измениться сама расстановка государственных приоритетов. Иначе Россия и русские могут не пережить XXI века.
9 января 2005 г.
