Москва за последние пятнадцать лет удивительно
преобразилась. Многое, конечно, радует глаз, но… есть, как говорили в старину,
отдельные недостатки. Цены скачут, качество ползет. В бывших уютных особняках
спрятались за стеклопакетами офисы с наростами вечно капающих кондиционеров. На окраинах рвутся в небо башни-близнецы. Центр превращается в архитектурный
винегрет из казино, бутиков, банков и «Макдоналдсов». Москву колоколен и куполов, Москву зданий, построенных на века, отталкивают и заслоняют. Мы беседуем с одним из тех, кто этому противостоит, — с генеральным директором
реставрационной фирмы «Камерань» Вадимом Пластининым.
НЕ НАВРЕДИ! — Начнем издалека. Двадцать лет назад во флорентийской галерее я испытал неожиданное разочарование: яркое, покрытое свежим лаком полотно великого
Боттичелли смотрелось увеличенной репродукцией из гламурного журнала. Холодной и бесчувственной. А от небольшой, нетронутой реставраторами картины Рафаэля
по-прежнему невозможно было отойти — она завораживала. Неужели реставрация может
погубить шедевр? — Я тоже начну издалека. Прежде всего нужно понять, что мы,
реставраторы, пытаемся сделать: сохранить то, что до нас дошло, или воссоздать в первозданной красоте? Этот вопрос вторичен по отношению к вопросу: нужна ли история современному государству? Или нивелируется отношение к прошлому и само
понятие государства? Государство не может быть сильным без традиций. Если мы не будем смотреть в свою историю, то как мы будем создавать свое будущее? Исходя из этого, нам бы хотелось не просто увидеть уникальные строения такими, какими они
до нас дошли. Нам интересно понять, как они смотрелись тогда, для кого они были
сделаны, кто в них жил. В связи с одним зданием неожиданно приходит огромный
букет вопросов. Становится небезразлично все, что было там, что происходило со страной в тот период. А часто просто берут и заменяют старое новым, как это было
с храмом Василия Блаженного (возможно, у реставраторов не было другого выхода,
там было множество проблем, связанных и с экологией, и со строительством метро)…
Но подойдите поближе и посмотрите, что в результате получилось с кирпичной
кладкой, с главками, какие эмали там использовались? Таким ли его видел Иван
Грозный? Какая-то подмена, какая-то неправда в этом. Примерно то, что вы испытали во Флоренции. Тот же сюжет, та же вроде картина, но вы не понимаете ее.
В ней нет духа. Художник использовал другие краски, другие минералы, он по-другому это видел. И его видение в этой «отреставрированной» картине уже не передается. У нас те же самые проблемы. Воссоздается здание. Вкладываются
деньги, все делается вроде как надо, получается красивая картинка, но в здании
нет того духа, и здания фактически нет. — Как и с людьми. Бывает, человек и одет хорошо, и выглядит вполне благообразно, но от него хочется скорее отойти.
— Все зависит от того, что и как происходило с этим человеком. Что и как
происходило со зданием. Для чего оно строилось, как эксплуатировалось. Мы больше
работаем с храмовыми сооружениями, а там — благодать. Там то, что накоплено
столетиями, молитвами прихожан. И благолепие от храма не наружное, а исходящее
изнутри. Иногда этого и не увидишь, можно только почувствовать. Когда храм
воссоздают, очень важно, как его воссоздают. Очень важно, как к этому относятся.
В чем сложность вопроса? Слава Богу, по молитвам отдают храмы церкви. И этому можно только порадоваться. Но денег-то выделяется крайне мало. И каждому
священнику приходится решать вопрос со своим храмом даже не всегда так, как он это видит, а так, как он это может. Видеть-то он может замечательно, но у него
нет средств. Священник получает приход с полуразрушенным храмом, в два-три года
он должен его восстановить, чтобы проводить службы. Если в храме не начинают
служить, то через некоторое время администрация района может его отобрать, и там
может оказаться какая-нибудь секта. И священник вынужден идти наиболее простым и быстрым путем. Путем экономии всего и вся. Он делает так, как ему позволяют
средства и время. Находит какие-то случайные бригады… — Таджиков… — Да,
азербайджанцев, молдаван, украинцев, да пусть это будут даже россияне, но это в первую очередь не специалисты. Они строят, как умеют. Нещадно льют бетон на белый камень и на красный кирпич, штукатурят стены цементным раствором, нарушают
металлические связи. И здание прекращает жить буквально сразу после того, как
закончилась псевдореставрация. И разрушается более интенсивно, чем до нее…
Тридцать процентов нашей работы по Московской области состояло в том, что мы переделывали за неспециалистами. — То есть рентабельней с самого начала
обратиться к специалистам? — Конечно. Храм — это не просто здание. Это
единый организм. Это и роспись, это и иконы, которые требуют особых условий, это
и микроклимат. Когда мы что-то подменяем другим, трескаются стены с восстановленной живописью, в храме становится сыро, неуютно, начинают плесневеть
иконы… Здание было больным, но его не лечили, а просто запечатали и спрятали
болезнь.
ОНИ ЖЕ ЖИВЫЕ — Как же быть? — Сложно. Вот
приходит священник и просит каким-то образом помочь. Условно говоря, есть
небольшие деньги. Всего на них за этот год не сделаешь. Зато можно сделать
небольшую часть работ (купола, цоколь, крышу, своды, абсиды), но так, чтобы это
не пришлось переделывать через год или два. Конечно, условия другие, экология
другая, нет того материала, который был в те времена. — А вы пытаетесь
работать с материалами, с которыми работали строители прошлого? — Конечно.
Они были традиционные: белый камень, мрамор, красный кирпич и, естественно,
дерево. И минеральные краски, и известковые растворы. Реставрация — наиболее
консервативная часть строительства. Мы не приветствуем новые материалы.
Например, современный раствор ложится на стену, и по техническим рекомендациям
вроде все должно быть хорошо, а выходит совершенно по-другому — материал
начинает просто душить то, что под ним. Основная ошибка, которая наиболее часто
встречается, — это когда белокаменную стену запечатывают цементным раствором.
Влаге некуда деваться, она идет по стенам. Камень как бы корочкой покрывается, и влага, накапливающаяся в камне, его разрушает, он становится рыхлым,
превращается в труху. Это страшно. Ему надо дышать, как любому человеку. Долго
мы проживем в целлофановом пакете? Это тоже живой организм. Нужен теплообмен,
воздухообмен… Наши предки это прекрасно понимали. Подтверждение тому — здания,
которые стоят 300−400 лет. Глядя на некоторые современные дома, можно только
плакать… За старыми, построенными столетия назад зданиями надо следить,
ухаживать, как за человеком. Человек чистит себе зубы, и зданию надо обслуживать
кровлю, цоколь очищать, что-то подкрасить… Но мало кто это делает. Есть
структуры Общества охраны памятников, центральные научные
реставрационно-проектные мастерские, есть методики, рекомендации… Но чаще всего
условия диктует собственник. Поэтому сносят исторические здания в угоду какой-то
коммерции. Деньги диктуют. За деньги здание признают на 70% утраченным, и в лучшем случае оставляют фасад, за которым возводится стопроцентный новодел. Сто
двадцать зданий Москвы — в «черной книге», то есть окончательно утрачены. В области ситуация еще хуже.
ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬ В ЦЕРКВИ — Мы не в вакууме. Если Россия возрождается, то возрождаются и ее традиции. И реставрация.
Слава Богу, уже появляются меценаты, которые понимают, что можно, конечно,
сэкономить, но на, условно говоря, магазине, а не на воссоздании храма. Яркий
пример Валаам, где семимильными шагами идет реставрация, где все делается
грамотными специалистами. Можно привести хорошие примеры и по Пскову, и по Смоленску, да и по Москве. Ведь город выделяет средства на реставрацию.
Осуществляется жесткий контроль за тем, как они тратятся, как производятся
работы, создаются комиссии по приемке. Очень много делает Лужков (при Попове все
распродавалось, при Лужкове многое финансируется). Раньше тонким слоем деньги
распределялись на все храмы, теперь тактика меняется. Деньги выделяются
восьми-десяти храмам, там реставрация производится качественно, и через
три-четыре года можно будет сказать, что эти храмы восстановлены. — Кто
помогает церкви? — Появился качественно новый вид предпринимателей. Первый
этап, когда люди обогащались всеми доступными способами, наверное, прошел.
Удовлетворены все плотские желания: автомобиль, квартира, отдых. А душа? А душа-христианка все равно напомнит о себе. Богатые (неважно, с каким прошлым,
даже самым страшным) идут в храм, чтобы дать глоток своей душе. И возникает
естественный вопрос: что я сделал для того, чтобы душа и дальше могла дышать?
Начинаешь задумываться о храме, о том, что вокруг него. Иначе мы превратимся в роботов, которые поглощают гамбургеры. — А как вы пришли в реставрацию?
— Я окончил Московский авиационный институт, работал на оборонном
предприятии, потом ушел в коммерцию и в конце концов окунулся в строительство.
Столкнулся со всеми болезнями и проблемами середины 90-х. А потом… пришел в храм. Появилось нормальное желание помочь своему священнику. И потихоньку,
насколько мне позволяли знания, я осваивал реставрацию. Тут самоучителя нет — я познакомился с удивительными людьми, посвятившим жизнь этому делу. Они меня
приняли к себе. Так создалась наша первая реставрационная компания, которая
работала с конца 90-х, а с 2001 года я — генеральный директор ОАО «Камерань»
(название происходит от древнерусского слова «каменарь» — каменщик). Но реставрация — это не бизнес, реставрация — жизнь. С одной стороны, ты должен
обеспечить работников заработной платой и иметь прибыль, чтобы содержать
предприятие. С другой — это, как правило, деньги не государственные, это деньги
частных людей или, как говорят во многих храмах, деньги бабушек, которые
приносят по три, пять, десять рублей. Это очень жестко формирует цену, ту минимальную цену, которая заставляет выложиться копейка в копейку, а часто нам
приходится добавлять и свои средства. Так как развиваться фирме в реставрации
сложно, мы берем время от времени коммерческие заказы по отделке, строительству,
не относящиеся к реставрации объектов. Здесь мы и формируем свой бюджет для
развития и помощи. У нас подобрался прекрасный коллектив верующих людей. Мы помогали в течение трех лет монастырю в Подмосковье. Сейчас с Божьей помощью
отреставрировали за свой счет колокольню в Пскове. Небольшие работы, когда
просят позолотить кресты, подновить крышу, мы и не считаем благотворительностью
— это наш долг. — Думаю, что именно ввиду обретенного в реставрации опыта
ваша компания востребована. Тем более что вы цените высокие традиции русских
строителей. — Вообще в традициях русского человека — работать совестливо, с полной отдачей. В советское время многое, к сожалению, было утрачено. Тогда был
определенный бюджет, в его рамках позволяли работать. Нас надо было просто
задействовать. Все остальное давали нефть, газ, алмазы, золото… руководителям
государства этого хватало. А до революции все было по-другому. Рабочий класс,
крестьянство трудились с полной отдачей. Фабриканты строили за свой счет
санатории, где отдыхали рабочие, отправляли их за границу на обучение. Это
всегда было стимулом, и народ на это адекватно реагировал.
ИЗ ПЕПЛА — Вы реставрировали церковь Иоанна Воина, что на Якиманке? -
Это было два года назад. Вообще, за сезон мы принимаем участие в реставрации
шести-восьми храмов в Москве, не считая того, что еще делаем в области. Есть
крупные работы, строим колокольни, берем храмы в крайне разрушенном состоянии,
Божьей помощью восстанавливаем из руин в их прежнем благолепии. Что крайне
важно, появляется удовлетворение не только у нас, как у руководителей, но и у рабочих. И самое большое счастье, когда слышишь от прихожан: «Как колокольни не было? Да она всегда здесь стояла». То есть храм возвращается настолько
гармонично, как будто люди всегда его видели таким. Возрождение храмов и памятников — это общее возрождение России. За нами Родина. Мы — не безликая
масса, потребляющая гамбургеры и пепси-колу, а мы — народ с удивительными
традициями, причем победоносными традициями. И историей. Особенно военной. В армии всегда — массовая самоотверженность. Такого не встречается ни в одной
стране. Тот же Наполеон утверждал: «Дайте мне русских солдат, и я смогу победить
весь мир». И другие генералы говорили об этом… — В открытом столкновении
русских победить невозможно… — Да, можно только растлить и разложить. Но нам
допускать этого нельзя. Должна быть основа, объединяющая нацию. Что
консолидировало народ до революции? Батюшка-царь и вера. Ничего нового не придумано. Можно подменять, навязывать, но это будет настолько искусственно, что
быстро разрушится, как карточный домик. Удивительное свойство русского
народа — все время восставать из пепла. Возрождаться после пожара, после потопа.
После достижения нижней точки падения всегда начинается подъем. Да еще какой!
Это, наверное, заложено в русской душе. Мы можем терпеть очень многое, но до какой-то черты… а потом сбросим любые оковы!
