 |
| Литературная газета | Владимир Пастухов | 26.11.2004 |
— Ничего неожиданного в этом нет. Наши отношения с Западом были, есть и на ближайшую перспективу останутся одним из ключевых факторов, определяющих внутриполитическую ситуацию в стране. События в Осетии, как это ни парадоксально, выпукло и очевидно показали, что эти отношения продолжают оставаться враждебными с обеих сторон.
Причины, по которым «цивилизованный мир» отмежевался от нас даже в эти по-библейски скорбные дни, можно разделить на «исторические» и «политические».
Исторические — по сути очевидны.
Как показывают последние исследования, изменения в массовом сознании в том, что касается образов народов в глазах друг друга, происходят чрезвычайно медленно, запаздывая от реалий зачастую на века. Так, образ России как огромного и опасного медведя будет жить в подсознании больших и особенно малых народов Европы ещё не один десяток лет. Россия слишком велика, слишком сильно «нависает» над Европой, чтобы подобного рода представления могли рассеяться за каких-то полтора десятка лет со времени перестройки.
К этому надо добавить, что и сознание ныне живущего поколения европейцев и американцев сформировано преимущественно суровым климатом холодной войны. Те, кто быстро похоронил её наследие, соблазнившись открывающимися перспективами «нового мышления», погорячились. Логика противостояния была не опровергнута, а лишь поставлена под сомнение.
И, наконец, сама горячность и поспешность, с которой мировые лидеры с обеих сторон в конце 80-х — начале 90-х годов пытались сформулировать постулаты новой политики, оказала медвежью услугу. Маятник слишком сильно качнулся в сторону «политического романтизма», родив нереалистические ожидания. Когда эти ожидания не оправдались, он в соответствии с законами политической механики резко пошёл в обратную сторону. Таким образом, сегодняшнее похолодание во многом спровоцировано слишком быстрым потеплением начала 90-х. Всё вышесказанное в равной степени относится и к русским, у которых, как показали события в Беслане, антизападные настроения могут принять масштаб утерянной национальной идеи.
Политические причины также очевидны и кроются в несовпадении стратегических и сиюминутных интересов как на Западе, так и в России.
С точки зрения стратегических интересов, к которым следует отнести необходимость обеспечить выживание и развитие своих народов перед лицом глобальных угроз, Запад и Россия оказались в одной лодке и должны грести вместе. Но их сиюминутные интересы по-прежнему не совпадают, приходя зачастую в острое столкновение. Особенно сейчас, когда в России произошла пусть временная и слабо ощутимая, но всё-таки стабилизация (не важно, объясняется ли она трезвостью Путина или ростом цен на нефть на мировых рынках), самостоятельные амбиции России, которых как бы уже не существовало, вновь обозначились. Идёт борьба за рынки, за сферы влияния, за ресурсы.
— Но ведь в стратегическом плане Западу должна быть выгодна сильная Россия как потенциальный союзник в борьбе с теми многочисленными вызовами, которые ему самому приготовил XXI век.
— Правильно, но с точки зрения сиюминутных интересов она ему в таком качестве совершенно не нужна. Западная политика уже освоилась с реалиями конца XX века, в которых Россия имела лишь совещательное право голоса по основной повестке дня. К тому же Запад поставлен в непростое и двусмысленное положение, когда бывшие сателлиты России от Восточной Европы, через Прибалтику и Украину, до Грузии и Узбекистана, либо дают понять о своей «обеспокоенности», либо прямо взывают о помощи в борьбе с «имперской угрозой». Здесь очень велик соблазн восстановить статус-кво 90-х и вернуть Россию на место, нажимая на её болевые точки, среди которых Чечня, безусловно, самая болевая. Идёт торг: мы «меняем» Чечню то на Косово, то на Ирак. А Запад вынужден следовать совету Аль-Капоне о том, что доброе слово и пистолет действуют, как правило, лучше, чем просто доброе слово.
— Поэтому вслед за «добрыми словами» о жертвах Беслана следуют заявления Госдепа о продолжении контактов с чеченской оппозицией и запрос Евросоюза с требованием объяснений «как мы дошли до жизни такой»?
— Здесь нет ничего нового, кроме того, что фобии эти оказались настолько сильны, что кровь детей не смогла приглушить их хотя бы на время. Русскими это не осталось незамеченным. Чувство одиночества было тем, что испытала нация вслед за шоком, состраданием и ненавистью. Запад сам удивился своей реакции, и спустя несколько дней после трагедии стали появляться отрезвляющие публикации, делающие попытку «анализа собственных эмоций» и «сглаживающие» заявления официальных лиц.
— Так или иначе, но то, что до этого официально замалчивалось, вдруг вышло наружу.
— Именно. События в маленьком осетинском городе вдруг высветили конец эпохи романтизма и оттепели в отношениях Восток-Запад. Будущее этих отношений не определено. Россия и Запад оказались в той точке своих взаимоотношений, когда любовь кончилась, и дальше либо будет брак по расчёту, либо начнётся развод. Возникла настоятельная потребность объясниться.
— То есть события в Беслане не заслонили, не оттеснили на второй план и даже не приостановили на какое-то время критику «недемократичного Путина», не желающего восстановить диалог с «легитимным Масхадовым».
— И это является чётким индикатором того, что за такой критикой стоит нечто большее, чем инерция мышления или политическая игра. За нею стоят убеждения. Это продолжение не только исторического противостояния, о чём было сказано выше, но и идеологического.
— Ирония истории часто заключается в том, что по итогам войн наибольший урон в долгосрочной перспективе несут не побежденные, а победители.
— Бремя победы — тяжкое бремя, и нести его нелегко. Холодная война не стала исключением. Внешняя лёгкость, с которой рухнула коммунистическая империя, привела к тому, что западная интеллигенция заболела мессианством. Пока пыль, поднимавшаяся от обломков рухнувшей Берлинской стены, заслоняла горизонт, она успела поверить в то, что Запад действительно «последний герой», что его история есть универсальная история, его ценности есть универсальные ценности, его культура есть скрытая сущность всех других культур. Для неё кончилась история, идеология, культура, развитие. Достаточно прочесть в любом крупном книжном магазине Европы и Америки названия вышедших за последние десять лет социологических бестселлеров от Фукуямы до Валерштайна, чтобы убедиться в этом. С фанатизмом новых крестоносцев западная интеллигенция стала проповедовать свои, на самом деле великие ценности по всему миру и прежде всего в бывшей «цитадели зла» — России.
— И русское общество поначалу оправдывало ожидания, жадно вбирая в себя новый лексикон, новые политические и экономические формы…
— Русская интеллигенция, традиционно прозападная в своей основной массе, стала надёжным проводником либеральных идей. Вот только провод, по которому шла вся эта недюжинная энергия, оказался шнуром заземления. Удар молнии ушёл в «русскую почву» и растворился на необъятных просторах нашей самобытной культуры. Формы остались, лампочки висят, батареи на месте, только они не светят и не греют. Не изменилось главное — этический код поведения людей, не появились самоограничение, самоорганизация, самоконтроль, без которых ни один западный институт не может работать. Демократичное на вид общество стало превращаться в трудно управляемый, криминальный и насквозь коррумпированный конгломерат.
Однако поверившая в свою миссию интеллигенция уже ничего не хотела замечать. Напрасно звучали отрезвляющие голоса более внимательных наблюдателей из её числа о том, что партии в России фиктивны, пресса продажна, выборы декоративны, а бизнес криминален; что иначе и не может быть в стране, не прошедшей школу западного христианского и гуманистического воспитания. Западная же элита судит Россию по своим законам и не хочет видеть ничего, что лежит глубже, чем надуманные критерии демократичности. Она просто уже не в состоянии посмотреть на русскую политику под другим углом зрения, чем угол соответствия «демократическому стандарту». И никакая кровь детей уже не сможет сдвинуть её с этой позиции. В этом отношении западная интеллигенция оказалась даже значительно инертнее своих правительств и своих народов. Это трагедия победителей.
Но ещё более трагичным оказалось положение отечественной интеллигенции. Являясь по взглядам частью мирового либерального движения, она унаследовала от русской культуры большевистский темперамент и народовольческий нигилизм.
Нельзя сказать, что претензии, высказываемые в либеральной прессе в связи с печальным итогом драмы как к власти в целом, так и к её разнообразным ветвям, не обоснованны. Каждая из них в отдельности может быть рассмотрена и признана в той или иной мере справедливой: где были? что делали? о чём думали раньше? кто в конце концов за это ответит, в том числе персонально? и, наконец, зачем нам Чечня, зачем жёсткий курс, откуда на войне зверства?! Но общее впечатление складывается такое, что эти вопросы задаются людьми, не имеющими к происходящему никакого личного отношения. Старинная черта российской интеллигенции — её отчуждённость от власти — как никогда остро проявилась в дни кризиса.
Она отказалась признать свою собственную ответственность как части русского общества. И это грубейшая ошибка, так как корни зла вовсе не в русской власти, как это традиционно представляется русской интеллигенции, а в состоянии, прежде всего нравственном, русского общества, отражением духа которого в конечном счёте только и является власть.
— Но, согласитесь, власть всё же должна нести своё бремя ответственности за пролитую кровь.
— Никто не спорит с тем, что трагедия стала кульминацией многочисленных и множащихся политических ошибок и даже преступлений. Ошибочно было само начало войны, так же ошибочна была её последующая эскалация, ошибочны расчёты на скорую победу и на наивность населения, которому можно бесконечно долго рассказывать легенду о восстановлении мирной жизни в Чечне. Преступно было разваливать эффективную систему безопасности, мотивируя это надобностями демократии, преступно бессмысленно и бестолково лгать с экранов телевизора, создавая дополнительную угрозу жизни людей (лучше уж честно ограничить трансляцию и не давать комментариев). На протяжении десятка лет совершалась одна ошибка за другой. За часть ошибок несёт ответственность нынешняя власть, за другие и спросить уже не с кого.
— Всё это так, но — эти ошибки уже произошли. А насколько известно, существует трагическая логика политических ошибок.
— Имеете в виду, когда вчерашняя ошибка становится сегодняшней политической реальностью, которую уже невозможно изменить ни признанием, ни покаянием, ни обратным действием?
Конечно, войну можно быстро начать, но её нельзя так же быстро закончить, даже осознав её ошибочность и преступность, даже имея твёрдую волю к этому. Нельзя воскресить убитых, преднамеренно и случайно; нельзя родить обратно поколения, жаждущие мести и умеющие хорошо делать только одно — убивать. За десять лет на Кавказе, да и в России в целом, возникла аура войны. Она во многом определяет политическое поведение власти, создавая очень узкий коридор возможностей для политического манёвра.
— Сегодня звучит много советов по поводу окончания Кавказской войны. На ваш взгляд, какие из них наиболее дельные?
— К сожалению, их очень мало. Самый частый из советов — предоставить Чечне независимость. Чечня де-факто была независимой в период от Хасавюртовских соглашений до нападения на Дагестан. Это привело к тому, что она превратилась в криминальный анклав, куда стекались преступные элементы со всех близлежащих территорий и где главными промыслами были захват людей в заложники по всей России и незаконный оборот наркотиков, оружия и нефти. Не только наш, но и международный опыт показывает, что как только территория, не имеющая собственной сильной государственной организации, получает тем или иным образом государственную независимость, вакуум власти в ней заполняется криминалитетом и международными тоталитарными сектами (в данный момент с исламско-террористическим окрасом и под брэндом «Аль-Каида», но какое разнообразие их ещё увидит мир в будущем!). К тому же независимость не избавит нас от войны и террора, просто война, отчасти гражданская, окончательно превратиться в обычную с «внешним противником» и с ещё большими потерями.
Другой совет — создать блокаду Чечни. По сути — это форма предоставления независимости, но более закамуфлированная, с попыткой «сохранения лица». Она ещё более утопична, так как такой «подарок» политически не устроит ни врагов, ни друзей. И, кроме того, создание полной блокады в горах при нынешнем состоянии экономики, технической вооружённости и коррумпированности власти в России возможно только на бумаге.
Третий совет чаще всего звучит из Европы — интернационализация конфликта по боснийскому и косовскому сценариям. В зону конфликта вводится международный военный контингент без российского участия, который контролирует ситуацию. Этот сценарий так же утопичен, на мой взгляд, как и два предыдущих. Проблема состоит в том, что те, кто его предлагает, общаются, как правило, в Европе с представителями политического крыла «повстанческой армии» — Закаевым, Ахметовым и, в конце концов, самим Масхадовым. Поэтому им кажется, что эти «разумные чеченцы» в европейских костюмах готовы признать авторитет Запада и его правила игры. Проблема в том, что на самой территории правила игры задаёт не политическое, а военно-криминальное крыло движения. Для последнего авторитет Запада столь же иллюзорен, как и авторитет Кремля. Они будут действовать в своей собственной логике. Чтобы её преодолеть, Западу придётся вместо России вести на Кавказе полномасштабную войну со всеми вытекающими из этого последствиями. Этого никто, конечно, делать не будет, и всё сведётся к политике сдерживания малыми силами. Западу будет отведена роль свидетеля, но не на свадьбе, а на непрекращающихся похоронах. Собственно, именно та роль, которую он играет сегодня в сербском Косово. Итог — тот же криминальный анклав, та же торговля наркотиками и людьми, те же теракты, но под европейским прикрытием и с исходом уцелевшего мирного населения в Россию, Грузию и Азербайджан.
Других идей нет, хотя слов произносится очень много со всех сторон одновременно.
— Значит, войну не остановить в ближайшее время?
— Вчера и позавчера войну ещё можно было остановить. Это не было сделано. Те, кто по недомыслию либо из корыстных побуждений этого не сделал, должны быть призваны к ответу. Если нынешняя власть этого не сделает, она возьмёт их вину на себя.
Давно пора понять, что «чеченский вопрос» не может быть решён силовым путём; война не имеет перспективы; корни этой войны произрастают из общероссийских противоречий, в том числе конституционных. В то же время предлагаемая сегодня противниками войны схема политического урегулирования выглядит неубедительно.
И сегодня мы обречены продолжать эту войну. Мы не можем просто так из неё выскочить. Мы втянуты в неё по уши, и пройдёт не один год, пока мы сможем сушить сапоги. Наши дети стали заложниками бандитов, но мы все заложники славной политики начала 90-х, чужих и собственных ошибок.
Однако если нельзя сразу исправить ошибки, то надо хотя бы не делать новые. И власть нужно критиковать не за то, что она делает, а за то, чего она не делает. Надо искоренять почву, которая порождает войну, бороться не столько со следствиями, сколько с причинами. Кажется, что после страшной трагедии мы стали это понимать. Дай-то Бог!
Беседу вела Елена МАКСИМОВА
N 46−47 24−30 ноября 2004 г.
