История ее старинного рода восходит аж к Рюрику. А дальше — воеводы, генералы, мировые судьи, статские советники и всем известный князь-декабрист. А еще ее предков любовно выписал Лев Толстой в романе «Война и мир», правда, изменил знаменитую фамилию — с Волконских на Болконских.
Ее прабабушка обшивала царскую семью. Дед издавал журнал «Сатирикон». А отец — офицер белой армии — покинул революционную Россию так, как это описал в своем «Беге» Булгаков… Княжна Надежда Волконская родилась и живет во Франции, но Россия — с ее мятежным прошлым и непонятным будущим — главное в ее жизни.
— Надежда Владимировна, говорят, кровь — не вода. И все-таки: жизнь во Франции, другой язык, обычаи и нравы… Неужели вы себя ощущаете русской?
— Я стопроцентная Волконская! Да, я начала учить русский язык поздно — в 35 лет. Мама-француженка, к сожалению, не поддерживала этого моего желания и даже крестила меня как католичку. Лишь в сознательном возрасте я перешла в православие. Но Россия всегда была главной любовью моей жизни. А «виной» всему: атмосфера детства и рассказы папы, дяди, бабушки — о загадочной, далекой и такой близкой стране.
— Давайте вместе окунемся в атмосферу вашего детства.
— Больше всего детское воображение, конечно, потрясли рассказы бабушки, маминой мамы. Она носила французскую фамилию Бризак, хотя и была замужем за очень уважаемым человеком, издателем самого популярного в России журнала «Сатирикон» Михаилом Корнфельдом. С дедушкой сотрудничал весь цвет русской интеллигенции — писатели Аверченко и Тэффи, художники Серебрякова, Гончарова, Анненков… Но бабушка оставила фамилию Бризаков по очень веской причине. Дело в том, что Бризакам принадлежало в Петербурге элитное ателье, которое обшивало царскую семью. Моя прабабушка дружила с императрицей Александрой Федоровной. Вместе они не только выбирали модели туалетов, но и еще подолгу секретничали, поскольку обе прекрасно говорили по-английски.
— И что гласят ваши семейные легенды: каким человеком была императрица?
— Она жила, как в плену, потому что полиция контролировала каждый шаг семьи, порой запрещая ходить, куда хотелось. Брат моей бабушки написал воспоминания, в которых утверждал, что царская семья жила под постоянным шантажом тайной полиции. Жандармы сами устраивали погромы в гетто, теракты — чтобы показать, что ситуация в стране напряженная и что в ней, полиции, есть острая необходимость.
Однажды сестра Николая II Великая княгиня Ольга самостоятельно, без охраны, пришла в ателье к моей прабабушке. Полиция была в бешенстве. Жандармы нагрянули к прабабке и стали требовать, чтобы она заплатила штраф — за то, что не предупредила охрану о готовящемся визите Великой княгини.
— А можно подробнее рассказать об ателье? Какие вкусы были у царской семьи? Какие фасоны, ткани они предпочитали?
— Ателье по тем меркам было огромным: в нем работали 200 человек. В этом же помещении располагался и модный магазин. Ткани были дорогие, в основном привезенные из-за границы, меха, конечно, русские. Одеваться здесь могли только члены императорской фамилии. Их было много, так что от отсутствия заказов моя прабабка не страдала. А незадолго до революции было сделано маленькое послабление: ателье получило право обшивать великую балерину Анну Павлову. Царская семья предпочитала белый цвет, одевались относительно просто, за исключением, конечно, парадной одежды.
— Ваша прабабушка навещала царскую семью во дворце? Видела, как живут монаршие особы?
— Она всегда подчеркивала, что и императрица, и княжны вели себя чрезвычайно просто. Прабабушка часто приходила во дворец со своей дочерью, т. е. моей бабушкой, и та играла с Великими княжнами. А однажды младенец Алексей, который все никак не мог начать говорить, завидев мою бабушку — свою подружку по играм, кинулся к коробке конфет и протянул ее, произнеся свое первое: «На!» Царская семья чуть не рыдала от умиления…
Моя бабушка хоть и была в ту пору ребенком, но ощущала сложную дворцовую атмосферу. Напряжение просто витало в воздухе. Однажды взрослые, увлекшись обсуждением фасонов платьев, оставили мою бабушку без присмотра. Вдруг послышались шаги, бабушка решила спрятаться за занавеской. В зал вошел Николай II. Услышав подозрительные шорохи у окна, побледнел и остановился как вкопанный. Девочка, выскочившая из-за портьеры, потом всю жизнь вспоминала испуганные глаза государя.
— Как в вашей семье оценивали Николая II?
— Говорили, что он совсем не готов был принять власть, что он был прекрасным семьянином, жил в своем мире и не понимал того, что происходит. Да он и не хотел быть императором, это судьба настояла. Мой дядя — офицер французской армии Бризак — был одним из последних, кто видел Александру Федоровну в Царском Селе. Шла война, дядя в составе союзнических войск воевал на стороне России, и тут у него умирает отец. Николай II выплатил ему хорошее пособие и командировал на родину, в Париж, проститься с отцом. Перед отправкой дядя был вызван императрицей, которая очень интересовалась положением дел на фронте. Она не на шутку была встревожена — судьбой своей семьи в том числе. А через несколько дней царскую семью арестовали.
— После расстрела царской семьи то и дело всплывали слухи о том, что кому-то из отпрысков удалось спастись. Как комментировали эти слухи в вашей семье?
— В нашей семье никогда не обольщались на этот счет. Дядя имел свидетельства двух служанок, которые до последнего дня были с семьей Николая II и которые точно знали, что семью расстреляли. Мы никогда не верили бредням о чудесном воскрешении княжны Анастасии. Хотя всегда с пристальным интересом следили, как развиваются события в стане самозванцев. Моя прабабушка до последних дней переписывалась с Великой княгиней Ольгой, которая, как известно, вышла замуж в Дании. В одном из писем княгиня как раз писала, что объявилась некая мадам Андерсон, которую все почему-то считают княжной Анастасией. Княгиня Ольга ездила лично знакомиться с «мадам», она считала это своим долгом, поскольку была крестной матерью Анастасии. При встрече стало понятно, что мадам Андерсон — безнадежно больной человек, страдает провалами памяти и что, являясь дочерью служанки императрицы, она, конечно, знает о многих деталях жизни, быта венценосной семьи. Кстати, бедняжка никогда не называла себя княжной, она просто рассказывала. Но перечисляемые ею факты были столь ошеломляющими, что кто-то решил ими воспользоваться. Речь ведь шла о наследстве, а это были немалые деньги.
— Про Распутина в вашей семье говорили?
— Мало. У меня ощущение, что в России вообще переоценивают значение этого персонажа. «Виноват», конечно, Феликс Юсупов со своими воспоминаниями. Мой дядя, кстати, играл с Юсуповым в теннис и никогда не считал его серьезным человеком. Что до Распутина, то он лишь ускорил процесс разложения власти. Романовы были обречены, потому что боялись, не хотели власти.
— Волконские всегда отличались бунтарскими (по отношению к правящему режиму) наклонностями. Как отнеслись к событиям 1917 года в вашей семье?
— Вы верно заметили: Волконские всегда сочувствовали революционерам. Например, когда случилась революция 1905 года, мой дед, будучи юристом, выступил на судебном процессе с защитой революционеров. Николай II ему этого не простил и отправил в ссылку — в симбирское имение.
Революцию 17-го года Волконские приняли с пониманием. Будучи сторонниками конституционной монархии, они добровольно отказались от своих имений, дворцов, но их все равно не пощадили — почти всех расстреляли. Мой отец чудом остался жив. Папа служил в кадетском корпусе, воевал на стороне белой армии, был ранен и попал в госпиталь в Одессе. Там и пролежал вплоть до прихода в город большевиков. Раненые, которые могли передвигаться, узнав о наступлении красных, спешно уехали из Одессы. Отец был ранен в ногу. Когда началась стрельба, он выполз из госпиталя, остановил извозчика и помчался в порт. Папа рассказывал, какая вокруг царила паника: в воду, вслед за удаляющимся пароходом, бросались люди, лошади, собаки… Так начиналась эмиграция. Никто не думал тогда, что уезжает надолго, может, навсегда. Отец, как и многие русские, попал сначала в Турцию, потом очутился в Риме. Но и в Италии он не задержался, уж не знаю, по каким причинам, но скоро переехал в Париж.
— И тут наконец ваш отец вздохнул свободно…
— В Париже отец стал работать маляром. Надо же было как-то кормиться. Но приступы астмы вконец измучили его. И он подался в сторожа. Эмигранты жили, как могли, кто был послабее — умирал от голода и холода… Отец выжил.
— В Париже он женился на вашей маме. Почему князь Волконский взял в жены не дворянку?
— Чистота аристократической крови — это такая иллюзия! И потом, как вы уже поняли, семью мамы трудно было назвать «простой».
— В эмиграции ваши родители поддерживали отношения с русской аристократией?
— Мой отец очень плохо относился к аристократам, считал, что каждый из них держался в революционные события за свои привилегии, защищал свои интересы, а не судьбу России. Великого князя Владимира Кирилловича отец не признавал. И вообще считал семью Романовых не достойной занимать престол. Вся жизнь моих родственников как бы остановилась в 1917 году. Они постоянно говорили «у нас в России!..» и постоянно перекраивали историю: «Ах, что было бы, если бы тогда тот поступил так-то и т. д.».
— Извините, Надежда Владимировна, не могу не спросить. У Волконских всегда были особые отношения с религией: кто-то из рода истово служил Богу, а кто-то, наоборот, предавался мистицизму. Вы религиозный человек?
— Девиз рода Волконских «Уповаю на Бога». Но сейчас я уже не принадлежу ни к какой Церкви. Причины — трагические. Я была знакома с Александром Менем, считала его своим духовным отцом. Однажды ночью проснулась от кошмара. Мне привиделось, будто кто-то бьет моего родного отца по голове. Его тело оседает, я пытаюсь его удержать и кричу: «Как же такое возможно, отец, ведь ты уже давно умер?!» Проснулась в холодном поту и поняла: беда с моим духовным отцом. Утром позвонили из Москвы и сообщили о смерти Меня. Я подсчитала: он умирал в тот самый момент, когда мне снился сон.
После сороковин мне было так тяжко на душе, что подруга повезла меня в Псков к какому-то знаменитому старцу. К нему была громадная очередь, но он вышел, взглянул на толпу и ткнул пальцем в меня: «Идем со мной». Я ему призналась, что я — духовная дочка отца Меня. И тут старца понесло: «Я его не жалею. Он получил то, что заслужил. Он еврей… А ты не еврейка?.. Он хотел сближения православия и католичества. А католицизм — это бесовство…» Я была в ужасе: к нему толпа страждущих — и он их этому учит?! Приехала во Францию, пошла в православный храм, а там уже француз-священник стал говорить о вреде католицизма, и ни слова о Боге, любви, об учении. Я в отчаянии ушла. А потом написала брошюру, в которой изложила свои взгляды на религию, на добро и зло. Теперь езжу в Россию, читаю лекции молодежи.
— Муж и сын разделяют вашу любовь к исторической родине?
— У моего мужа — русские корни. Во время Французской революции его предки уехали в Россию. А когда началась русская революция, они вернулись в Париж. Муж говорит по-русски лучше, чем я. Между прочим, семья его матери (они родом из Крыма) владела стамбульской фабрикой по производству табака, и туда с инспекцией приезжал Николай II.
Я не хотела выходить замуж за француза, искала русского. Я знаю своего избранника с детства, его отец был таксистом: все русские в Париже — таксисты, в доме отдыха для шоферов наши родители и познакомились. Муж долгое время работал в Москве во французском посольстве, был советником по науке, сотрудничал с Мосводоканалом, занимался очисткой воды.
— Ну и как ему наша водица?
— (Смеется.) Говорит, вода хорошая, трубы плохие…
А что до нашего сына, то он дольше живет в России, чем во Франции. Пытается сейчас открыть в Москве французскую пекарню.
Возвращаясь же к вашему вопросу о любви к России вот что хочу сказать: во Франции мы поддерживаем отношения лишь с той частью эмиграции, которая признает Россию всякую — советскую, постсоветскую… Политика политикой, но Россия — наша Родина. Я это отлично поняла во время Олимпиады: когда выступали русские спортсмены, я так переживала! Так гордилась победами! Конечно, не все происходящее в России мне нравится. Угнетают масштабы коррупции. И главное — отсутствие идеалов.
— Слушаю вас и ловлю себя на мысли: ощутить себя истинно русским можно, наверное, только находясь вдали от Родины.
— Родина — это организм, и себя надо ощущать просто клеткой этого организма. Мои предки бежали из России по воле обстоятельств, но уезжать отсюда по доброй воле… Я этого никогда не пойму.
— Мария Волконская, жена князя-декабриста, последовавшая за ним в Сибирь, на закате своей жизни сказала: «Нельзя было декабристам поднимать знамя борьбы, не имея сочувствия народа». Интересно, а как вам из XXI века представляется поступок предка-декабриста?
— У декабристов были высокие идеалы, но методы борьбы… Убийство никогда не решает вопросов. В моем возрасте это уже понимаешь ясно: кровь вызывает кровь. Я бы пожелала моей любимой истерзанной стране поскорее это понять.
Россия должна найти себя, вернуть ценности духа и сердца. И тогда все будет. Не надо надеяться. Надо к этому идти.
Беседовала Илона Егиазарова
16.11.2004 г.
