Беспорядок

Член Киевского религиозно-философского общества священник Евгений Гордейчик опубликовал на сайте «Консерватизм в России…» статью, посвященную критике догматических ошибок Льва Тихомирова в его «Эсхатологическом этюде» — сравнительно малоизвестной вещи, носящей к тому же характер беллетристики. При этом автор признает, по его собственному выражению, «провиденциальный гений Тихомирова». Этот гений, как мы знаем, выявился в его трудах, носящих отнюдь не художественный, а подлинно богословский характер. Предложенный Тихомировым принцип чтения Апокалипсиса оказался столь органичным и столь точно соответствующим святоотеческой традиции, что прочно вошел в Церковное Предание ХХ столетия. Но не об этом ведет речь о. Евгений из Киева, а об ошибках Тихомирова в сравнительном богословии.

Странное время.

Одной из его ключевых характеристик является, как мне кажется, такое смещение акцентов в восприятии современной истории, когда правильное, но в данный момент второстепенное занимает место насущного, а не слишком актуальное претендует на главенство.

Из примеров подобного сбоя состоит, кажется, все зло сегодняшнего дня.

Борются, например, депутаты со «сценами насилия на телевидении» — и не хотят пальцем пошевелить против сцен блуда и бесстыдства, порнографии и растления, затопивших телеэфир. От беспорядочной постановки вопроса — вынужденная дурацкая дискуссия: оставить или запретить сцены убийства?

Но позвольте!

Если речь о нравственности, то далеко не всякое насилие и убийство, а также и показ его безнравственен. Сцена убийства разведчиком Штирлицем провокатора Клауса, например, глубоко нравственна и поучительна — и для взрослых, и для детей. А вот показ полового акта абсолютно аморален. И поэтому запрет на похабные сцены не наполнял бы души обывателей сомнениями, а внес бы четкую нравственную вертикаль. Внес бы порядок, но его-то и избегают. Сознательным беспорядком добивают иерархично устроенные, все еще стремящиеся к порядку, души живых людей.

Вот еще примеры индуцируемого «элитой», в т. ч. православной, тумана, мешающего духовной ориентации.

Беспощадная война со страшным злом: курением. На фоне законной проституции. (Незаконны, по современному УК, лишь организация и вовлечение в занятие проституцией, но не она сама) И вот начались дебаты: не узаконить ли и публичные дома, не легализовать ли и сутенеров? Разные мнения высказывают по этому поводу граждане. Но в одном они убеждены твердо: курение — зло абсолютное.

Крестные ходы против ИНН! Священники покидают свои приходы и уходят в катакомбы!

Но хоть бы один крестный ход против раздачи Богом данной Родины, против уничтожения армии, науки, образования, против лишения льгот ветеранов войны, наконец! Или несчастные штришки важнее крови, пролитой за всех нас?

Тот же процесс подмены первого десятым и накачивания этого десятого (хорошего и нужного, но — на своем, десятом месте) пафосом и значением первого затронул, по-видимому, и богословскую науку, и православную литературную критику!

Например: разве не великий христианский поэт Пушкин? Разве мало сбрасывали его с корабля истории богоборцы — начиная с РАПП, кончая Швыдким? Зачем колебать его треножник? Но нет, теперь каждое новое издание стихов о. Романа Матюшина предваряется академической статьей профессора Королькова, где он, приводя экзальтированную цитату из «Выборных мест» Гоголя, а именно: «нет, не Пушкин, и никто другой должен стать теперь в образец нам: другие времена пришли», — относит это к стихам о. Романа, долженствующими теперь заменить стихи Пушкина. Отлично! Другого подножия для утверждения нового поэта не нашлось, кроме как Пушкина — единственного великого русского писателя, зрелое творчество которого, в отличие от того же Гоголя, по-настоящему и навсегда принято церковным сознанием!

То же видим в статье о Тихомирове. Другого объекта для разженных стрел ученого священника не нашлось, как только богослов христианской истории Тихомиров. Не богослов — догматист, не богослов — экклисиолог, а писатель, имеющий иную благодать: чувство истории и дар слышания Слова Божия.

Тихомирову принадлежит ясное обоснование и доказательство от Писания и Святых Отцов предположения о том, что семь асийских церквей, наставления которым составляют содержание 2-й и 3-й глав Апокалипсиса — суть семь периодов жизни Церкви на земле. «Кажется несомненным, — пишет он, — что асийские церкви имеют тут символическое значение, являются некоторыми прообразами, и что в лице их Спаситель обращается ко всей Вселенской Церкви в семи проявлениях и моментах существования ее. Неизбежно предположить, что поименованные асийские церкви имели типические особенности тех состояний Церкви, которые она будет переживать, пока Спаситель будет ходить посреде ее проявлений, то есть до скончания веков».

Тихомирову принадлежит и замечательная мысль соответствия эпох, обозначаемых семи асийскими церквами и исторических периодов, изображенных в Откровении картиной снятия семи печатей. А 20-ю главу он понимает как общий повторный взгляд на мировую историю. По Тихомирову, таким образом, тайнозрения дополняют друг друга. В системе чтения Апокалипсиса, предложенной им, «части исторического содержания вкраплены в другие созерцания, которые представляют как бы повторный взгляд на те же события с дорисовкой их».

Постоянно прибегая к авторитету Предания — святых Андрея Кесарийского, Мефодия Потарского, епископа Феофана Затворника, он в то же время принимает во внимание мнения западных толкователей 19 века — Оберлена и других — и критически пользуется ими. Свободное исследование Тихомирова, его сопоставления и экстраполяции подчинены одному коренному принципу: следовать общепринятому в Церкви. Но это общепринятое он парадоксально обретает в тех текстах Писания и Святых, которые «обычным», т. е. упрощенным, мирским способом чтения Апокалипсиса постоянно приводили к ошибкам и заблуждениям. Например, к хилиазму.

В сущности, это великая по простоте и убедительности популяризация святых отцов, замечательно дополненная рядом прозрений. Чего стоит одно лишь пророчество Тихомирова о переходе мира от атеизма к сатанизму в последние времена! «Делающий ныне такие завоевания в народных массах материализм и атеизм, явятся уже пережитыми, господство же получит демонический мистицизм, соединенный с крайней развращенностью и безнравственностью».

Понимание Тихомировым семи исторических периодов укоренилось в сознании Церкви.

Приведем, для примера фрагменты записок выдающегося молитвенника и аскета 20 столетия, протоиерея Понтия Рупышева.

«Третьим периодом Святая Церковь была вознесена на высоту, а верующий возгордился и оплотянел, поэтому для смирения низвергнут был на землю. На западе — католичество, на востоке — телесно-душевная Русь и порабощение древних Церквей плотяными Турцией и магометанством. С окончанием четвертого периода жизни Церкви на земле окончилось телесно-душевное ее состояние, которое нужно было руководствовать к духовному, окончилось и порабощение извне плотию как очистительное для духа» (1928); «Русской революцией закончился четвертый период жизни Святой Церкви на земле — патриархально-воспитательный» (1935); «Теперь нужно беречь святыню духа (пятый период), чтобы быть носителями истины, что уже наступает (шестой период)» (1924); «С силою духа соединяются господство его над телесно-душевной жизнью. (Период апостольский и четвертый — царствование Иисуса Христа над миром в славянах и России). (1938)

Не надо делать из Тихомирова Оригена и искать в его учении какие-то неправославные взгляды. Если он и заходил в костел — то ведь не в Сергиевом посаде, где он поселился после революции и где умер — а в Париже, где он из революционера сделался христианином!

И поэтому внесем порядок в поставленный киевским священником с ног на голову вопрос о православии Тихомирова.

Он православный. Его труды по эсхатологии авторитетны в Церкви.

В заключение хочется сказать еще об одном проявлении беспорядка. О. Евгений пишет в своей статье: «все чаще возникает интерес к богословию мирян». У кого же может возникнуть такой интерес, позвольте спросить? Неужели у лиц в сане, считающих себя представителями богословия священнослужителей? Но в Православии нет богословия мирян и не мирян, а есть богословие Церкви. Оно вбирает в себя то написанное монахами ли, мирянами ли, что соответствует Св. Преданию, что помогает устоять в пустыне мира.

Это и литургическое богословие мирян Юстиниана и Царя Феодора, и нравственное богословие Тихона Задонского, и мистическое — Епископов Игнатия Брянчанинова и Феофана Затворника. Богословие мирян к. 19 — н. 20 в.в. занимает в Церковном богословии довольно скромное место. Так как еретические взгляды на природу Церкви мирянина Хомякова, например, в него не вошли и не войдут. Равно не войдут туда еретические мнения о. Павла Флоренского, посвященные «богословию имени», софиология о. С. Булгакова, и т. п. Не войдет туда «сострадательный» морализм архиерея Антония Храповицкого, отрицающий Искупление Крестом, равно как и мирянина Достоевского, учащий о совместимости греха и добродетели. В противовес нравственному богословию мирянина первой половины 19 в. Пушкина, прочно вошедшему в сознание православных утверждениями: «гений и злодейство — две вещи несовместные» и: «поздно, мы обвенчаны!» Вошел туда «византизм» Леонтьева, вошло толкование Апокалипсиса Тихомирова. Вошли не те части наследия, на которых не делали упор, не настаивали авторы, вошли не их родовые пятна, а то, что составило суть их учения, что помогло Церкви.

Не видеть за деревьями леса — значит видеть не мозгом, а сетчаткой.

Такое изображение всегда перевернуто.

Царь Николай курил. Но в истории Церкви записан не как курильщик.

Он, как и Тихомиров, был мирянином. И оставил Церкви богословие Царского служения — того дела, которое считал важнейшим, и которое свято исполнил.

А вот будь он монах, дело его было бы иным, и он не курил бы.

Потому что в голове у этого Святого всегда был порядок.

Дай же Бог и нам, священникам и мирянам, иметь Царя в голове.