Живая сила языка

Многим участникам, приезжающим на Рождественские чтения со всей страны, не говорю уже о питерцах, имя Нины Павловны Саблиной хорошо известно. Она — настоящий подвижник, служитель церковно-славянского языка, автор прекрасного учебника «Буквица славянская», преподаватель с почти 50 летним стажем, серьезный ученый-языковед.

«По своей прежней работе (20 лет я была научным сотрудником в музее А. Блока) мне очень много приходилось общаться с учеными, участвовать в различных конференциях, симпозиумах и семинарах. Однако в последнее время при взгляде на то, что происходит в научном сообществе, все чаще стали вспоминаться слова Достоевского: «Без сомнения занятие наукой требует великодушия, даже самоотвержения. Но многие ли из ученых устоят перед язвой мира? Ложная честь, самолюбие, сластолюбие захватят и их. Справьтесь, например, с такою страстью как зависть: она груба и пошла, но она проникнет и в самую благородную душу ученого. Захочется и ему участвовать во всеобщей пышности, в блеске. Что значит перед торжеством богатства торжество какого-нибудь научного открытия…Много ли останется истинных тружеников, как вы думаете? Напротив, захочется славы, вот и явится в науке шарлатанство, погоня за эффектом, за какой-нибудь утонченностью. Простые, ясные, великодушные и здоровые идеи будут не в моде; понадобиться что-нибудь гораздо поскоромнее…»

Нина Павловна Саблина — одна из тех, кто не поддался и не поддается духу мира сего, потому каждая встреча с ней радость: не смотря на возраст она жизнерадостна, легкокрыла, улыбчива, добросердечна. У нее юная, живая душа — и потому так радостно общаться с ней. Думаю, что есть и таинственная причина ее силы душевной и духовной: много лет она изучает Псалтырь — духоносную книгу, дающую человеку особую, Божию силу.

БОГОДУХНОВЕННАЯ КНИГА -ПСАЛТЫРЬ

Одна из самых потрясающих статей Нины Павловны о Псалтыри посвящена царской теме в псалмах пророка Давида.

«Царем в Священном Писании именуется и человек как сотворенный по образу и подобию Божию, то есть царскому. В православной гимнографии царем именуется и всякий человек, царствующий над своими грехами. Путь преподобных, уходящих из мира на борьбу со своими страстями, называется царским. Так, в Житиях и Акафисте святым братьям Кириллу и Мефодию, просветителей славянских, избравших путь монашества, чтобы безстрастия достичь, говорится, что они ушли из царских палат, от земной славы, царским путем, чтобы поработать в преподобии единому Царю-Богу.

В Псалтири, в псалме «О возлюбленнем», составленном по случаю брака Сына Царева, Который есть Бог и Царь, пророчествуется и о прекрасной Царице, сияющей добродетелями Невесте: Предста Царица одесную Тебе в ризах позлащенных одеяна преиспещрена (Стих 10). Царица — это и Церковь Христова, и Пресвятая Богородица — Невеста Неневестная, и каждая уневещивающаяся Христу душа христианская. Сравните тропарь мученице, глас 4: Агница Твоя, Иисусе, имя рек, зовет велиим гласом: Тебе, Женише мой, люблю….

В Псалтири яркими красками играет антиномия числа, противопоставленность Божественного единства и раздробленного грехом земного человеческого множества. С одной стороны — Бог, Царь, Господь, Судия как высший правитель; с другой — бози, царие, господие, судии как властители земные, а также — беси, идоли, властвующие человеческими душами. Переложению псалма 81-го, который начинается так: Бог ста посреде богов, да боги разсудит, Г. Р. Державин дал разъясняющее название «Властителям и судиям». С одной стороны — Бог Вышний, с другой — бози земнии, начальники и идолы: Яко вси бози язык бесове (Пс. 95:5). С одной стороны, Царь Небесный, с другой — царие богоборцы, возглавляющие людские мятежи: Предсташа царие земстии, и князи собрашася вкупе на Господа и на Христа Его (Пс. 2:2). С одной стороны — Судитель праведный: Яко Бог Судия есть (Пс. 74:8). С другой — судьи, неправедные, деяния которых Господь разрушает как сосуды скудельничьи: И ныне, царие, разумейте, накажитеся (т. е. вразумитесь) вси судящии земли (Пс. 2:10).

Итак, мнози бози, бесове, идоли, царие, князие, но — Един Бог, Един Господь, Един Царь, Един Судия.

Этот художественный прием антиномии числа встречается и в творчестве поэтов, составляющих славу нашего православного отечества. Так, у А. С. Пушкина в стихотворении «Поэту»:

Поэт! Не дорожи любовию народной…

Ты царь: живи один. Дорогою свободной

Иди…

Сравним послание «К Н. Я. Плюсковой»:

На лире скромной, благородной

Земных богов я не хвалил…

Я не рожден царей забавить

Стыдливой лирою моей».

Я специально привела довольно большой отрывок из статьи Нины Павловны, чтобы вы почувствовали: насколько ее сознание, ее мировоззрение укоренено в православии. И этому всем нам нужно учиться.

Читая Псалтырь, исследовательница находит параллели с прочитанным и в православном богослужении, и в светской поэзии, и в реалиях политической, общественной жизни. Нина Павловна — не кабинетный, отвлеченный ученый. И недаром, казалось бы, такая специальная тема, как изучение Псалтыри и в целом церковно-славянского языка получила великую популярность у слушателей «Православного радио Санкт-Петербурга» — на протяжении нескольких лет Н.П.Саблина ведет передачи по этой теме, и слушатели каждый год просят их повторять. В прошлом году за это служение «радиоприхожанам» Н.П.Саблина удостоилась премии С.А.Нилуса.

ЖИЗНЬ И СУДЬБА ЛИЧНОСТИ И ПОКОЛЕНИЯ

Слушатели «Православного радио», многочисленные ученики Нины Павловны — а преподает она на различных курсах в Петербургской Консерватории, в подмосковной гимназии в Плесково — попросили расспросить своего любимого преподавателя о ее личной судьбе, о том, как к ней пришло настоящее увлечение наукой.

Когда я задала этот вопрос Нине Павловне в радиоэфире, она поначалу очень смутилась, сказала, что «она человек маленький», но потом все-таки начала рассказывать, — и рассказ ее оказался не просто историей одного человека, а рассказом о судьбе русских людей в трагическом ХХ столетии.

«Для меня всегда был образцом отец, я считала его самым лучшим и самым честным человеком в мире. Он был японистом-разведчиком, знал много языков, вообще очень любил язык. Он служил в тех частях советской армии, которая освобождала Сахалин. И вскоре после войны был репрессирован. Так наша семья из рязанской области попала в Южно-Сахалинск. Отец в 1953 году был реабилитирован, и главная его радость состояла в том, что теперь его дети смогут получить высшее образование. Нас в семье было четверо, и все действительно получили высшее образование.

В Южно-Сахалинске у меня были прекрасные учителя, — так в 4 классе у нас был открыт языковедческий кружок, который я с удовольствием посещала, тогда уже у меня появилось ощущение, что язык — это живой организм. И изучать его очень интересно.

Потом я поступила в Московский областной педагогический институт, и там у меня были прекрасные учителя, — стоит назвать хотя бы известного академика В.В. Виноградова. Теперь я понимаю, что все мои старые преподаватели были глубоко верующими людьми. Конечно, они не говорили о своей вере, но то как они вели себя со студентами и преподавателями, как относились к своему делу, — было настоящим исповеданием веры. Так же и мои родители не говорили о вере, церквей у нас на тысячи километров не было, но то, как они жили, и как умерли — было настоящим христианством. Всех нас крестила бабушка, она учила нас молиться. Но, как известно, дети очень чуткие, и мы знали, что говорить вслух о своей вере нельзя, как-то явно проявлять ее нельзя.

И такое сокровенное существование нашей веры продолжалось еще очень долго — до средины 80-х годов. Мы переписывали друг у друга молитвы от руки, за размножение (на печатной машинке) только одной молитвы «Отче наш», люди иногда попадали в лагеря и тюрьмы.
Конечно, ни о каком церковно-славянском языке в институте тогда не было и речи, был курс истории языка, и в него, как составная часть, входил старо-славянский язык (слово «церковный», конечно же, было недопустимо). А я тогда увлеклась диалектами. Каждый год мы отправлялись в экспедиции. Мне удалось объехать весь север. Теперь я понимаю, что меня водили русские святые. И Богу благодарна за эти поездки, потому что тогда мы увидели, что такое — русский народ. Видели мы природную красоту, разрушенные храмы, слушали удивительную русскую речь, поражались силе русского характера, сохранившегося не смотря на все исторические катаклизмы.

У нас было великое горение тогда — каждый год мы отправлялись в экспедиции и готовы были много километров шагать по бездорожью, по дремучим лесам (иногда даже медведи нам встречались!). Это было знакомство с исконной Русью, — и это не могло не наложить отпечаток на нашу судьбу: все мы полюбили нашу Родину, увидели ее красоту, многообразие речи. Мы почувствовали тогда, что русский язык — облагодотатствованный язык. «Простая чадь» — так о славянах говорится в житии свв. Кирилла и Мефодия. «Простая» — значит ясная, прямая, не лукавая, не искривленная, не искаженная. И у этой «простой чади» был и язык такой — готовый сосуд для благодати Божией.

Потом, когда я поступила в аспирантуру я выбрала тему «Русские говоры Камчатки». Так я стала и одна, и со студентами ездить на Камчатку, и полюбила этот удивительный край. Мы познакомились с «детьми природы» — коряками, камчадалами и другими исконными племенами этого края, и видели следы ласковой руки русского Царского правительства. Оно никогда не принуждало народы к крещению, так коряки не приняли крещения, они так и остались язычниками, а камчадалы приняли крещение, приняли русскую культуру, при этом сохранив детскость души. Это прекрасно описано Лесковым в повести «На краю света».

Тогда я получила ощущение живой плоти русского языка и никогда не поддавалась, ставшим вскоре модными, увлечениями структуралистскими теориями, когда язык стали разбивать на сегменты и препарировать, как мертвую ткань. К сожалению, эти западные теории докатились даже до общеобразовательных школ, где у детей с раннего детства стали отбивать органическое чувство языка, заменяя его насильственным зазубриванием различных схем.

После аспирантуры я вернулась в свой родной город Южно-Сахалинск и 30 лет преподавала там в Педагогическом институте. Тогда вместе со студентами мы пережили удивительное явление: мы вместе разбирали тексты хрестоматии, в которой содержались отрывки из Евангелия, и ощутили на себе удивительное воздействие священного текста. У нас в столовой был единственный тихий отсек, где можно было собраться на факультативные занятия, потому что весь институт был очень переполнен. Но этот отсек был очень холодный — руки застывали от холода. И вот, когда мы читали Евангелие, мы не чувствовали холода, и устанавливалась удивительная тишина: — мы почти ничего не понимали в этих текстах, но знали, что с нами что-то происходит.

В это же время в нашем институте преподавал теперешний архимандрит Виктор (Мамонтов). Тогда он был преподавателем литературы, и мы нашли друг друга. Он стал мне рассказывать о Пюхтицком монастыре, куда в то время часто ездил. А потом мы и вместе стали ездить в московские храмы. Когда же он принял монашество и священство, то стал моим первым духовником. Но первое причащение я, после долгого перерыва, приняла у дорогого и любимого всей Россией батюшки — протоиерея Александра Шаргунова.

Наш Южно-Сахалинский пединститут состоял из преподавателей московских и питерских, а так же и из местных, которые были партийно-хозяйственными кадрами института, и жить нам не давали. Всегда гоняли, бесконечно пытались уволить. Мы были на грани того, что нас не изберут по конкурсу. Когда грянул 1968 год — события в Чехословакии, введение советских войск и подавление восстания, — у нас в институте, как и по всей стране, стали громить лучшие педагогические кадры. КГБ занималось этим вопросом очень серьезно. Нас с В.О.Мамонтовым оставили в институте, но гоняли с кафедры на кафедру и урезали часы. Но мы радовались жизни, потому что очень любили студентов, и уже умели возможность ездить в храмы и молиться.

Потом наступил момент, когда надо мной в институте устроили настоящее судилище. Виктор Мамонтов в это время уже стал батюшкой и уехал из города, а со мной решили разобраться. Меня вызвали на общее собрание института. А до этого в квартире произвели обыск, муж мой как чувствовал, он сказал мне накануне: «Убери иконы». И я все убрала, оставила только одно большое глиняное распятие. И это распятие послужило криминалом. Но, на самом деле, Господь ослепил проверявших, и иконы они не нашли. На собрании мне заявили, что «вера в Бога не совместима с преподаванием в институте». Секретарь парторганизации спросила меня: «Кого вы обманывали — Бога или комсомол?» Надо сказать — к славе Божией — что теперь и эта женщина, и другие тогдашние «гонители» все стали верующими людьми, ходят в церковь, а я не поминаю зла…

Все это происходило в 1985 году. В это время, я, кстати, уже написала докторскую диссертацию, я ею занималась 11 лет. Защитить мне ее тогда не дали, но я теперь вижу, что и хорошо, что я ее не защитила — она была посвящена влиянию западно-европейских языков на русский научный стиль. И в ней я слишком перехваливала Европу. Господь этого лукавства не допустил.

После институтского собрания меня лишили специальности, профессии и диплома. Один год мне пришлось работать вахтером в местном архиве. Но через год произошло чудо — все обвинения были с меня сняты, я была восстановлена в ВУЗе. Это произошло на Пасху в 1986 году. Но преподавать в этом институте мне уже не очень-то хотелось. У нас открылся приход св. бл. Ксении. Это было такое счастье, когда ты не за 11 тысяч километров летишь в церковь, а идешь по своему городу к храму, и он — твой. Это такая радость, больше которой уже ничего не нужно было. Я уволилась из института, мы организовали воскресную школу, и я стала преподавать в ней церковно-славянский язык. А как раз в это время приехал на Сахалин митрополит Питирим (Нечаев) с архимандритом Иннокентием (Просвирниным), и он мне тогда сказал очень важные слова: «Когда молишься Иисусовой молитвой, говори «Помилуй нас, грешных», — и показал на весь народ, собравшийся в тот день на городском стадионе (там тогда проходило богослужение, чтобы вместить всех желавших исповедоваться и причаститься). С этой молитвы все и началось, отец Иннокентий так же благословил меня работать над новым учебником по церковно-славянскому языку.

В 1992 году я перебралась в Питер. Здесь у нас тогда началась очень бурная православная жизнь: возрождались новые приходы, братства, различные курсы. Митрополит Иоанн (Снычев) благословил нас на занятие духовным просвещением. И это благословение такое теплое, живое. И до сих пор в нас живо ощущение, что мы движемся в своей работе под его благословением. В это время я написала работу «Православное мировоззрение, как основа научных знаний». До сих пор она для меня программная.

ИЗУЧЕНИЕ ЦЕРКОВНО-СЛАВЯНСКОГО ЯЗЫКА СПАСИТЕЛЬНО ДЛЯ ДУШИ

Мы начали проводить конференции по церковно-славянскому языку и организовали всероссийское «Общество ревнителей церковно-славянского языка» при отделе катехизации Московской Патриархии. Это общество объединяет тех ученых, которые преподают в светских ВУЗах. Так Господь все поставил на свои места: нас когда-то считали псевдоучеными и религиозными фанатиками, а теперь когда проводятся серьезные международные конференции то основной группой, которая задает тон на этих конференциях, — выступают те ученые страны, что входят в наше «Общество ревнителей».

В начале 90-х годов и был написан учебник «Буквица славянская», в котором я постаралась сообразовать наш благодатный язык с современностью. Постаралась основываться на том опыте, который имеет современный человек — прежде всего, на русской классической литературе, которая сохраняет церковную основу.

И вместе с тем, показать людям, что церковно-славянский язык, именно сам язык противостоит духу обмирщения, который агрессивно насаждается повсеместно. Хотя всякому преподавателю церковно-славянского нужно опасаться, чтобы начать препарировать язык, к нему нужно относиться, как к живому. Помнить, что церковный язык — это язык высокого слога. Отказавшись от него, мы понизили планку русской культуры, потому-то в язык и ринулись муть и мат.

И сейчас мы добиваемся, чтобы вводить в школу церковно-славянский язык, и есть уже учителя, которые это уже делают. Мы пишем методические пособия для учителей, ориентированные именно на современного человека.

Надеемся, что в скором времени сбудется наше пожелание — создать в Петербурге Университет, подобный Свято-Тихоновскому Университету. Сейчас уже создана материальная база для этого начинания, созданы программы, уже формируется преподавательский состав, утвержден состав факультетов. Подготовительная работа идет уже второй год, и мы очень надеемся, что на будущий год мы уже сможем принять студентов и на экономический, и на исторический, и на филологический, и на музыкальный факультеты.

Так наша христианская прослойка в обществе будет увеличиваться и так разрастется, что начнется истинное духовное возрождение России, в которое мы свято верим».