 |
| Гудок | Игорь Янин | 09.11.2004 |
А как же? Ведь он хотел реформы (а само слово «реформа» у нас сейчас почему-то чуть ли не святость подразумевает), он хотел предотвратить революцию (а революция — это плохо, вот если, конечно, либеральная революция, «с прихватизацией» — это хорошо, а так — плохо), и вообще он погиб от руки революционера. Что еще нужно, чтобы ставить Столыпину памятники (как это делают в Саратовской области с ее очень прогрессивным губернатором), слагать хвалебные речи, словом, всячески почитать?
Но этот ладан и елей не очень способствуют точному пониманию роли Столыпина в русской истории, и уж точно можно сказать — мешают нам извлекать уроки из столыпинских ошибок и неудач.
Вот это главное — неудача. Почему-то у нас все робеют признать, точнее, констатировать, главное — столыпинские реформы, идеи, начинания потерпели в России крах, окончились неудачей. И в этом смысле Столыпин был неудачливым, неэффективным (как любят говаривать наши «либералы») политиком. Иначе не было бы у нас ни Февральской революции, ни октябрьского переворота, когда ринулись с фронта вчерашние крестьяне, одетые в солдатские шинели, делить помещичьи земли. Так к чему тут памятники? Не лучше ли было бы нам задуматься над опытом Столыпина, извлечь из него уроки, чтобы не повторять прошлые ошибки сегодня. Тем более что История, как известно, повторяется: первый раз в виде трагедии, во второй, как сегодня, в виде фарса.
Так почему бы не присмотреться к нашему прошлому, не извлечь из него полезные уроки?
По праву способного
10 мая 1907 года Петр Столыпин выступил во второй Государственной Думе, где предложил свое решение аграрного вопроса. Всегда были и будут тунеядцы, решительно заявил премьер. Но не на них должно ориентироваться государство: только «право способного, право даровитого создало право собственности на Западе». Способный, трудолюбивый крестьянин — «соль земли русской», и поэтому его надо поскорее освободить «от тисков» общины, передав ему землю в неотъемлемую собственность. Это была та самая речь, которую он закончил фразой, вошедшей ныне в политический оборот, благодаря Валентину Распутину, так удачно процитировавшему ее на Съезде народных депутатов СССР. Премьер сказал: «Им (то есть противникам государственности, радикалам. — Авт.) нужны великие потрясения, нам нужна великая Россия».
И действительно, к этим «противникам государственности» правительство отнеслось со всей жестокостью. 24 августа 1906 года была опубликована правительственная программа, состоящая из двух частей — репрессивной и реформистской. В соответствии с первой в местностях, объявленных на военном положении и положении чрезвычайной охраны, вводились военно-полевые («скорорешительные») суды с их пресловутыми «столыпинскими галстуками», то есть виселицами.
В центре реформистской части был указ 9 ноября 1906 года о выходе из общины с сопутствующими ему законами. Имея в виду этот указ, Столыпин сказал, что «коренной мыслью правительства, руководящей его идеей» будет «не беспорядочная раздача земель, не успокоение бунта подачками — бунт погашается силой, а признание неприкосновенности частной собственности и, как последствие, отсюда вытекающее, создание мелкой личной собственности, реальное право выхода из общины и разрешение вопросов улучшенного землепользования — вот задачи, осуществление которых правительство считало и считает вопросами бытия русской державы».
Из реформ были обещаны реформы местного самоуправления, просвещения, страхования рабочих и т. д. Далее Столыпин провозгласил полную поддержку господствующей православной церкви, политику национализма и обещал проявить «особые заботы» по поднятию на высоту вооруженных сил. И лейтмотивом столыпинских преобразований общественной и государственной жизни стала его не менее известная «историческая» фраза — «сначала успокоение, затем реформы».
В начале начал
Итак, преобразование российской экономики премьер начал с аграрной реформы. Ее задачей было создать богатое крестьянство, проникнутое идеей собственности и потому не нуждающееся в революции, выступающее как опора правительству. Политический подтекст такой реформы ясен, ибо без крестьянства никакая революция в России была невозможна. О чем сам Столыпин и сказал в своей речи от 5 декабря 1908 года «О земельном законопроекте и землеустройстве крестьян», процитировав одно место из постановления съезда эсеров, состоявшегося в Лондоне в сентябре того же года: «…Правительство, подавив попытку открытого восстания и захвата земель в деревне, поставило себе целью распылить крестьянство усиленным насаждением личной частной собственности или хуторским хозяйством. Всякий успех правительства в этом направлении наносит серьезный ущерб делу революции». Это произвело впечатление на аудиторию.
Кроме политических устремлений, в закон 9 ноября правительство заложило и экономический смысл. Столыпин утверждал в речи перед Государственным Советом 15 марта 1910 года, что «…именно этим законом заложен фундамент, основание нового социально-экономического крестьянского строя». Экономические аспекты реформ основывались на том, что без нормального аграрного фундамента, без процветающего сельского хозяйства, без выплескивания из села на рынок труда миллионов бывших крестьян, дешевой рабочей силы, промышленность России будет обречена на чахлую жизнь при постоянной «подкормке» в виде казенных заказов.
Действительно, согласно концепции Столыпина, модернизация страны требовала нескольких условий. Первое — сделать крестьян полновластными собственниками, чтобы «крепкие и сильные», освободившись от опеки общины, могли обойти «убогих и пьяных». И второе — добиться усиленного роста промышленности, подкрепленного развитием внутреннего рынка.
Аграрная реформа включала в себя ряд взаимосвязанных проблем, и все их решения пронизывала красная нить — упор не на общину, а на единоличного собственника. Налицо был полный разрыв с идеологией реформы 1861 года, когда упор был сделан именно на крестьянскую общину как на главную опору самодержавия и, соответственно, государственности в целом.
Разрушению крестьянской общины способствовал не только указ от 9 ноября 1906 года, но и другие законы 1909 — 1911 гг., предусматривающие роспуск общины и возможность его проведения решением простого большинства, а не 2/3, как это было раньше. После принятия указа 9 ноября Государственной Думой он поступил на обсуждение Государственного Совета и также был принят, после чего стал именоваться законом 14 июня 1910 года. Суть этого закона — стремление его автора соединить американский путь развития экономики капитализма с сохранением всех особенностей российской государственности, традиций управления страной.
Важным инструментом разрушения общины и насаждения мелкой частной собственности был кредитный банк. Посредством него государство помогало многим крестьянским семьям в приобретении земель. Банк продавал в кредит земли, скупленные ранее у помещиков или принадлежащие государству. При этом кредит для единоличного хозяйства был вдвое ниже, чем по общине.
Необходимо, однако, заметить, что условия продаж были довольно жесткими. За просрочку платежей земля у покупщика отбиралась и возвращалась в банковский фонд для новой продажи. По свидетельству современников, эта политика была весьма разумной в отношении наиболее работоспособной части крестьян, она помогла им, но не могла решить аграрный вопрос в целом, поскольку крестьяне-бедняки не могли приобрести землю. Более того, выделение в отдельное хозяйство обычно не давало участки, достаточные для эффективной работы, и даже кредиты дела существенно не меняли, и Столыпин взял курс на переселение крестьян на свободные государственные земли.
Похоже, массовое переселение было организовано для того, чтобы, не наделяя крестьян помещичьей землей (радикализм), обогатить одних крестьян за счет других, распустив общину и облегчив переход того, что принадлежало беднякам, в собственность зажиточных мужиков. Оставшихся без земли должен был, во-первых, принять город, а во-вторых, окраины, куда организуется переселение. Словом, Столыпин старался достичь компромисса общественных сил, чтобы, с одной стороны, не ущемлять законных прав помещиков на землю, а с другой — обеспечить землей наиболее сознательную часть крестьянства, как предполагалось, «опору государственности России».
Теория и практика
В ноябре 1910 года Главное управление землеустройства и земледелия направило в Государственную Думу главнейший из тех документов — «Положение о поземельном устройстве крестьян и инородцев на казенных землях сибирских губерний и областей». Суть его была весьма решительна: без всякого выкупа предоставить землю сибирским сельским обывателям в собственность.
Проведение законопроекта в жизнь встретилось с немалыми трудностями. Во-первых, землеустроительные работы в Сибири не завершились (из-за нехватки государственных землемеров), во-вторых — не хватало средств.
Как еще одну причину можно выделить парадоксальную на первый взгляд проблему, которая, как показала история, имела очень важные последствия для всей Российской империи в целом: Сибирь, будучи «страной крестьянской», за правые партии на выборах в Государственную Думу не голосовала (!). Состав сибирских депутатов был представлен исключительно оппозиционными тогдашнему политическому режиму партиями и оказал большое влияние на характер обсуждения законопроекта о землеустройстве крестьян Сибири. Это был факт показательный, многозначащий… Ведь и еще раньше, на выборах в первую Государственную Думу, патриархальный мужик избрал Думу без единого правого (!). Именно здесь и произошел первый серьезный «прокол» в испытанном лозунге «Царь и народ».
Это означало, в свою очередь, крах новой политики государства, заключающейся в том, чтобы воплотить идею единения царя с народом в жизнь, найти опору самодержавию в виде патриархального крестьянского населения, «банкротство цезаризма». Нетрудно догадаться о тех последствиях, которые, быть может, только назревали в тот период, были незаметны, но которые обязательно дадут о себе знать немного позже…
Итак, вышеуказанный проект о землеустройстве оказался сибирским депутатам не по душе: они мотивировали это тем, что «сибирские старожилы, живя своей жизнью, никакого землеустройства не простят». Обсуждение законопроекта затянулось безрезультатно вплоть до прекращения деятельности четвертой Государственной Думы. Правда, до смерти Столыпина работа шла сравнительно споро, но потом, как известно, после смерти премьера законопроект лишился главной своей заводной пружины, и работа затянулась.
Однако еще в 1908 г. правительство приступило к размежеванию наделов крестьянских общин в Сибири. Интересно отметить один циркуляр, отправленный премьер-министром сибирским губернаторам: «Не допуская каких-либо насилий над волею самих старожилов или новоселов, содействовать тому, чтобы сельские общества с общинным землепользованием перешли к владению личному». Местным чиновникам в беседах с населением рекомендовалось проявлять служебный такт и благожелательную настойчивость. Несомненно, в этом предписании отразились новые подходы в попытках правительства провести фермеризацию России. Ведь в центральных областях насилие при создании хуторов и отрубов было обычной практикой.
В европейской России попытки выделиться на хутора и отруба обычно вызывали сопротивление середняцкой части деревни (многие крестьяне психологически не могли освободиться от общинного уклада жизни). В Сибири же община была заметно слабей, и крестьяне охотно шли на отделение. Именно относительная незрелость сибирской общины во многом делала коренного деревенского мужика, не говоря уже о переселенцах, надежным сторонником столыпинских преобразований.
Итак, Столыпин сделал ставку на сильного. И до него правительство тоже старалось помогать богатым крестьянам — достаточно вспомнить льготные кредиты Крестьянского банка. Но Столыпин отводил главенствующую роль в деле государственного поощрения не кредитам (т.е. денежным средствам), а говоря современным языком, вещественным рычагам. Действительно, деньги крестьянин мог попросту пропить, стать жертвой дельцов, финансовых воротил и чиновников. Именно поэтому Столыпин старался реализовать помощь в натуральном виде. Во-первых, путем создания развитой инфраструктуры: в зонах переселения правительство строило железные дороги, водохранилища, колодцы, школы. Так, к примеру, только медицинских пунктов было открыто около 500.
Крестьянин также получал помощь в виде семян, скота, инвентаря — все это можно было использовать только в хозяйстве: продать все это в Сибири было некому. В связке «государство — крестьянин» исключался перекупщик-торговец.
Говоря о методах проведения реформы, нельзя не отметить, что они опирались на нажим аппарата, чиновников, полиции. (Ведь это была революция сверху!). Тем более что реформа проходила в то время, когда в стране царила обстановка расстрелов, виселиц, прямого насилия властей. Понятно, преступник есть преступник, но то, что сама власть с помощью военно-полевого суда, в состав которого Столыпин запретил включать юристов, расстреливает своих граждан, — это было невиданно. За период с 1905 до 1909 год число казненных революционеров не превышало 2 тысяч 400 человек («слуг режима», чиновников, было убито больше — около 2 тысяч 700 человек), но важны здесь уже не цифры, но суть политики, позиция правительства, которое таким образом расстреливало свой авторитет. А это было так — общество было в целом на стороне «жертв царских палачей», и «столыпинский галстук» недаром стал понятием нарицательным. Террор со стороны власти всегда отвращает больше, чем терроризм отдельных революционеров-фанатиков. Словом, в данном случае Столыпин действовал против себя, своего авторитета.
И, надо признать, именно он, Столыпин, создал прецедент — «право» власти карать без объяснений. Именно он утвердил право власти вмешиваться в сугубо экономические отношения, на насилие в экономике. И в этом случае большевики были лишь его учениками — зерно упало на подготовленную почву…
Кто виноват?
Но удалась ли реформа «по Столыпину», которая, объективно говоря, была последним шансом царского правительства сохранить традиционную российскую государственность? Тут ответ однозначен (особенно если иметь в виду именно те политические цели, которые сам Столыпин ставил перед собой) — нет. Реформа не удалась, провалилась.
Наделение крестьян правом частной собственности на землю удалось лишь частично — только около 10 процентов крестьян выделилось из хутора. При этом сохранилось противоречие между крестьянами и помещиками. Случаи полного роспуска общины в целом были крайне редкими (около 130 тыс.). «Свободные» крестьянские землевладения составили лишь 15 процентов общей площади обрабатываемой земли. Собственниками земли смогли стать лишь 8 процентов общего числа тружеников, но они терялись в масштабах страны.
Деятельность Крестьянского банка также не дала желаемых результатов. Высокие цены и большие платежи, налагаемые банком на заемщиков, вели к разорению массы хуторян и отрубников. Все это подрывало доверие крестьян к банку, и число новых заемщиков пошло вниз.
Переселенческая политика также в целом провалилась, попутно подведя под русскую государственность огромную социальную мину, породив крестьян-люмпенов из числа «возвращенцев». Переселенцы предпочитали обосновываться в уже обжитых местах, таких, как Урал, Западная Сибирь, нежели заниматься освоением безлюдных лесных зон. Между 1907 и 1914 гг. 3,5 млн. человек выехали в Сибирь, около 1 млн. из них вернулись в европейскую часть России, но уже без денег и надежд, ибо прежнее хозяйство было продано.
Одним словом, реформа не удалась. Она не достигла ни экономических, ни политических целей, которые перед ней ставились. Деревня в целом оставалась такой же нищей и обозленной, как и до Столыпина.
Большинство крестьян продолжали жить в общине, и это, в частности, предопределило развитие событий в 17-м году. Дело в том, что столыпинский курс провалился политически. Он не заставил крестьянина забыть о помещичьей земле, как рассчитывали авторы указа 9 ноября. Новоиспеченный реформой кулак, грабя общинную землю, держал в уме и помещичью, как и остальные крестьяне. К тому же он становился все более заметным экономическим конкурентом помещика на хлебном рынке, а порой и политическим, прежде всего в земстве. К тому же новая популяция «сильных» хозяев, на которых рассчитывал Столыпин, была недостаточной, чтобы стать опорой царю…
В перспективе, конечно, слой самостоятельных крестьян-фермеров стал бы мощным фактором политической жизни России. Но только в перспективе… А пока лишенная социальной опоры столыпинская реформа оставалась комплексом административных мер, при том что в политической жизни страны по-прежнему действовали силы, выступавшие против реформы — и справа, и слева.
Словом, общество в целом было против столыпинской реформы. А проводить реформы без общества, вопреки ему нельзя. В этом и состоит главный, актуальный и поныне ее урок.
Иными словами, Столыпин понимал и верил в свои реформы. Он был их идеологом. Это — его сильная сторона. Но политически он был одинок. А в одиночку реформы делать нельзя, просто невозможно. Более того — нельзя в одиночку, опираясь только на послушных администраторов-исполнителей, управлять страной, даже не предпринимая никаких реформ. Просто управлять.
Почему бы нам не поучиться на этих уроках?
