В 1799 году во Франции на смену революции, демократии и анархии пришла твердая власть в лице Наполеона Бонапарта, и Павел, до того ведший за пределами России войну с революционной заразой, резко переменил политику. Он заключил мир с новым властителем Франции и начал активно сотрудничать с ним в целях наведения порядка во взбаламученной французской революцией Европе. «Он делает дела, — сказал русский Император о первом французском консуле, — и с ним можно иметь дело». В качестве примирительного жеста Наполеон возвратил все русские войска, оказавшиеся по воле союзников России интернированными во Франции. Кроме того, французский правитель послал новому союзнику в Петербург «все памфлеты, публикуемые в Англии против него, и даже секретные документы, подлинные и выдуманные, где русский Царь подвергался оскорблениям». Это произошло в декабре 1800 г. После этого русский Император порвал отношения с Англией, вчерашней союзницей в борьбе против Франции, и присоединился к давно замышляемому Наполеоном плану похода в Индию, целью которого было отторжение у Великобритании одной из богатейших ее колоний.
Внешнеполитическая деятельность Павла Петровича, осуществляемая при непосредственном участии первоприсутствующего иностранной коллеги Ф. В. Ростопчина, вовсе не была столь «безумной» и «нелепой», как это пытались и пытаются до сих пор изобразить враги русского императора, но представляла собой «трезвый, не затемненный инерцией прежних лет взгляд на события», что и было характерной чертой павловского мышления. Для Англии же эта политика являлась смертельно опасной. Она и подтолкнула промасонские круги России и Европы организовать заговор против российского Императора.
Хотя английский посол в Петербурге Чарльз Витворт покинул русскую столицу чуть ли не за год до роковых событий, современники и исследователи единодушно считают, что он стоял у истоков заговора против Павла. Первым русским человеком, с которым беседовал сэр Чарльз и намекал на необходимость смещения Царя, был граф Н. П. Панин. Английский посол знал, кого привлечь к сотрудничеству. Молодой чиновник коллегии иностранных дел являлся отпрыском сразу нескольких могущественных масонских семей России — Паниных, Воронцовых и Куркиных; его продвигал по служебной лестнице усердный масон фельдмаршал Н. В. Репнин. Все эти кланы считали себя «обиженными» Павлом и искали случая навредить царю. Молодой Панин вполне годился для этих целей, поскольку действовал в своем ведомстве «почти как агент Англии».
В это время в Петербурге появился иностранный масон О. М. де Рибас, мальтийский испанец, авантюрист, при Екатерине уличенный в крупном подлоге. При Павле в силу нелюбви императора к матушке, вице-адмирал снова пошел в гору и даже был приближен ко двору. Панин немедленно сошелся с «полуиспанцем». «Можно считать исторически установленным, что уже в конце 1799 г. Витворт, Панин и де Рибас сочли нужным обсудить вопрос, нельзя ли устранить Павла от правления и объявить Императором Александра Павловича» — писал в 1907 г. профессор Шиман.
Но без, как сказали бы теперь, «силовых структур» никакой заговор состояться не мог. К тому же «штатские» его участники вскоре выбыли из игры: Никита Панин был уличен в выдаче государственных секретов прусскому послу и выслан в подмосковное имение (его место в коллегии занял Ростопчин), а де Рибас внезапно умер в возрасте 50 лет, чему предшествовало раскаяние мальтийца: он признался в своих коварных намерениях самому государю. Как всегда в подобных случаях, связанных с масонством, скоропостижная смерть де Рибаса вызывает подозрение. «Есть известия, — замечает по этому поводу Шумигорский, — что де Рибасу было подано „по ошибке“ вредное лекарство, и один высокопоставленный масон неотлучно находился при умирающем, чтобы не дать ему проговорится даже на исповеди».
Но Н. П. Панин успел до своей отставки продвинуть на очень важный пост будущего главу заговора, графа П. А. фон дер Палена. Сей курляндец, будучи в отставке и большой немилости у Павла, жил в своем рижском имении, когда, вдруг, был прощен и возвращен в Петербург, где сделал головокружительную карьеру. К 1801 году Петр Алексеевич сосредоточил в своих руках огромную власть: он стал военным губернатором столицы, начальником тайной полиции, а после отставки Ростопчина — фактическим министром иностранных дел и управляющим почтовым ведомством. По словам Н. А. Саблукова, у Палена были «ключи ко всем государственным тайнам. И никто не мог ступить шага без его ведома». Остзейский граф и масон удовлетворял многим условиям в затеваемом антипавловском заговоре, и недаром французский историк А. Сорель так отзывался о Петре Алексеевиче: «Это Талейран, Фуше и Бернадот в одном лице».
Скоро у Палена появился надежный помощник — немец Л. Л. Бенигсен. Если о масонстве всесильного временщика известно мало (хотя Курляндия и ее столица Митава буквально кишела вольными каменщиками), то генерал Бенигсен слишком знаком не только военным специалистам (преимущественно как неумелый и неудачный военачальник), но и исследователям масонства: вступив в ложу на родине в Ганновере (год его вступления неизвестен), он уже в 1776 г. открыл в Москве собственную тамплиерскую ложу Искренности (стрикт-обсерванского ритуала). Масонский стаж Леонтия Леонтьевича, таким образом, к описываемым временам составлял примерно тридцать лет! В 1798 г. Бенигсен был отставлен Павлом и жил в минском имении, но был прощен в 1800 г. и служил на Кавказе в чине генерал-поручика. Въезд в столицу ему был по-прежнему воспрещен. Но Пален пренебрег волей царя, всякими правдами и неправдами «вызволил» Бенигсена с Кавказа, дозволил ему вернуться в Петербург, но велел жить пока на конспиративной квартире и под чужим именем — до времени.
Ударное звено в заговоре (роль непосредственных исполнителей) составили братья Зубовы — Платон, Валериан и Николай. Эти люди пронесли ненависть к Павлу через все его царствование и считали себя незаслуженно потерпевшими. Ведь еще совсем недавно, при Екатерине, они были в фаворе. Расположение Павла они потеряли из-за Платона, которого в 1789 г. влиятельные силы «назначили» любовником императрицы, невзирая на то, что молодец был на 38 лет (!) моложе царицы. Омерзительно читать описание житья-бытья Платона Зубова в те годы. Он, как мог, оскорблял Павла Петровича, тогда наследника престола, и мучил его любимую собачку.
Узнав о смерти «любовницы», Платон так струсил, что на него жалко было смотреть. Временщик лишился всего, с такой легкостью приобретенного, и был вынужден вместе с братьями уехать в деревню. Но Павел оставался верен своей манере прощать опальных и, в конце концов, Зубовы вновь оказались в Петербурге на приличных должностях. Но им этого было мало. Они жаждали большего.
Размышляя об амнистии, прощениях и прочих милостях, великодушно дарованных Павлом своим недоброжелателям, следует сказать, что государь вернул и простил всех их на собственную гибель. И они — очернители русского Царя — еще твердят о его деспотизме и жестокости! Эти качества как раз были присущи заговорщикам, прямо-таки изливавшим злобу на Павла.
У Зубовых была сестра О. А. Жеребцова, имевшая в столичном обществе особое положение, в том числе и за счет своих любовных связей с… английским послом Витвортом. Сэр Чарльз давно уже, следуя известному правилу, использовал женщин для достижения тайных целей. При Екатерине прием этот не приносил успеха, но как только воцарился мужчина, испытанное средство пригодилось. Гостиная Жеребцовой сделалась средоточием недовольных и заговорщиков, через нее шли сношения с английским посольством. Есть основания утверждать, что Ольга Александровна полномочно представляла в Петербурге милорда Витворта, когда тот был вынужден покинуть берега Невы. Павел заподозрил Жеребцову, но она, вовремя извещенная Паленом, ускользнула за границу. Впрочем, Н. Эйдельман считает отъезд великосветской дамы «плановым»: «для обеспечения операции из-за рубежа, для сохранения казны и явок на случай провала».
«Народ» в заговоре представляли гвардейские офицеры: полковник Н. И. Бибиков, князь Л. Н. Яшвиль, поручики Татаринов, Скарятин, Горданов, Волконский, родственник А. Н. Радищева поэт С. Н. Марин и др. Большую роль в событиях 11 марта сыграл другой родственник Радищева, адъютант Павла А. Аргамаков, проведший злоумышленников в Михайловский замок. Всего заговорщиков было около 60 человек. Без преувеличения можно сказать, что мотивы у большинства заговорщиков были своекорыстные: «один грубо обижен царем, другой сидел в крепости, третий мстит за собственный страх». «Павел, — продолжает исследователь, — возбуждал недовольство и ненависть в худших элементах гвардии и дворянства, развращенных долгим женским правлением». Среди них-то и выбирали масоны исполнителей своих грязных дел. Вся операция щедро финансировалась из английских денег — в этом вопросе источники единодушны.
Без устранения некоторых людей из окружения Павла об успешной операции нечего было и думать. Мешал Федор Васильевич Ростопчин. Он был устранен как якобы обманувший Государя.
В октябре 1800 г. были казнены, а еще раньше удалены от Царя его телохранители братья Грузиновы, офицеры лейб-гвардии казачьего полка, самые доверенные и любимейшие приближенные Павла.
В роковую для России ночь с 11 на 12 марта в Михайловском дворце должен был нести караульную службу эскадрон полковника Н. А. Саблукова. Этот офицер не только не был заговорщиком, но, напротив, симпатизировал Павлу и его царствованию. Более того, и весь конногвардейский полк, в котором служил Саблуков, никак не был причастен к заговору. В этом была заслуга полковника. «Служаку надо было удалить из дворца. Удивлению полковника не было предела (ибо это граничило с чрезвычайным происшествием), когда именем великого князя Константина Павловича, шефа конногвардейцев, ему приказали в этот день быть дежурным при штабе. «Это, — вспоминал Саблуков, — было совершенно противно служебной рутине, ибо полковнику, чей эскадрон стоит на карауле, следует осматривать посты и поэтому на него не возлагается никаких иных обязанностей. Я заметил это сообщившему мне офицеру раздраженным тоном и собрался немедленно пожаловаться великому князю Константину». Но и тут его ждало чрезвычайное происшествие: великого князя нигде не было! Как сквозь землю провалился! Жаловаться было некому. Дисциплина есть дисциплина, особенно при царствующем императоре, и Саблуков подчинился, оставив свой эскадрон без командира, а царя без верного охранника.
К подготовительным операциям, предшествовавшим убийству Павла, следует отнести и историю с генералиссимусом Суворовым. Так писал об этом О. Михайлов: «Суворов, явившийся в Петербург в ореоле европейской славы, был страшен заговорщикам. Один его авторитет, одно его присутствие делали невозможным государственный переворот. Хитроумно вызванная немилость императора к Суворову была, таким образом, лишь одним из звеньев в цепи заговора». Напомним, что Александр Васильевич, как и многие видные деятели того времени, был вовлечен в масонскую ложу, но злоумышленники даже и не мечтали привлечь его по вольнокаменщической линии. В 1797 г. он уже отказал смоленским заговорщикам возглавить путч против Павла, ежели таковой откроется. Единственное, что оказалось по силам «братьям», это устроить великому полководцу обструкцию, в чем они и преуспели: вместо триумфального въезда в Петербург после возвращения из Швейцарии, Суворов был вынужден отправиться в Кончанское. Скорая смерть русского патриота и человека (в мае 1800 г.) окончательно развязала руки ненавистникам России.
Совещания заговорщиков накануне 11 марта происходили ежедневно на квартире генерала Л. И. Талызина, командира Преображенского полка, который с некоторых пор играл роль вдохновителя и покровителя «недовольных» Императором гвардейских офицеров. Генерал не принадлежал к числу «пострадавших»; его, капитана караульной службы, давно высмотрел Н. П. Панин и рекомендовал Царю; последний вознес Талызина до командира главного полка страны. Секрет карьеры молодого генерала прост: он получил образование в Штутгарте и подобно многим мыслящим деятелям той поры, был мистиком, масоном.
Сведения из дворца поступали от А. П. Лопухиной, фаворитки государя, и от… М. И. Кутузова, бывшего в то время приближенным к особе императора.
Все было готово к перевороту. Готово до такой степени, что Трощинский (чиновник коллегии внутренних дел) уже писал манифест об отречении Павла в пользу сына, и второй — «на случай» смерти Императора и воцарения Александра. Готово до такой степени, что госпожа Жеребцова, находившаяся в это время в Берлине, предсказала за несколько дней события 11 марта. Первоначально покушение планировалось на 1 марта, день убийства Юлия Цезаря (какие романтики!), но сроки были сокращены в виду возможного возвращения в столицу Ростопчина, Аракчеева и Линдерера — верных Павлу людей, ранее отстраненных от дел, а накануне развязки вызванных обратно в Петербург.
Настала ночь. Бенигсен с помощью Аргамакова беспрепятственно провел братьев Зубовых и других злоумышленников в спальню Императора. По дороге оказывали сопротивление камер-лакеи, но с ними расправлялись быстро: приказывали молчать или били. Так же поступали и с некоторыми поднявшими панику солдатами из «проверенного» Семеновского полка. (Конногвардейцев Саблукова, оставшихся без командира, тоже вывели из дворца как «ненадежных».) Большинство из пытавшихся сопротивляться было в недоумении и в растерянности: как можно было не подчиняться толпе полковников и других высших офицеров, предводительствуемой Бенигсеном.
«Что вы здесь делаете?» — были первые и последние слова Павла, когда он увидел Бенигсена, зная, что тот не должен сейчас находится в Петербурге. После некоторого замешательства началось безжалостное избиение Царя. Здоровый («как бык») детина Николай Зубов ударил его зажатой в руке табакеркой так сильно, что тот упал. (Таким образом, косвенно, уже посмертно, был вовлечен-таки в заговор и А. В. Суворов, поскольку Николай Зубов являлся зятем знаменитого полководца.) Яшвиль, Татаринов, Горданов, Скарятин и другие яростно набросились на лежащего Павла, топтали его ногами, шпажным эфесом проломили голову, но справиться с физически здоровым Императором было не так просто; тогда его задушили шарфом (шарф — часть формы кавалергарда).
«…в лентах и звездах,
Вином и злобой упоенны,
Идут убийцы потаенны,
На лицах дерзость, в сердце страх.
Молчит неверный часовой,
Опущен молча мост подъемный,
Врата отверсты в тьме ночной
Рукой предательства наемной…
О стыд! О ужас наших дней!
Как звери вторглись янычары!..
Падут бесславные удары…
Погиб увенчанный злодей».
Как точно и красочно описал события в Михайловском дворце семнадцатилетний Пушкин! Интересно, что по его замыслу, а также вдохновителей этого стихотворения масонов Тургеневых, ода «Вольность» должна была обличать тиранов, вообще и Павла в частности, но получилась уничтожающей для убийц-янычаров.
Руководство действиями заговорщиков во дворце принадлежало Бенигсену. Он сам и его мемуаристы старались сделать генерала (позднее участника Отечественной войны) непричастным к самой грязной и кровавой сцене в спальне. «С начала этой гнусной истории, — писал Михаил Фонвизин, — Бенигсен вышел в другую комнату и со свечкой в руках преспокойно рассматривал картины. Удивительное хладнокровие». Да, в крови свои руки Леонтий Леонтьевич не замарал, зато из слов Фонвизина ясно, что генерал был именно тем человеком, который требовался для приведения в исполнение смертного приговора над русским Царем, и недаром Пален «выписал» его в Петербург инкогнито. Но Бенигсен не только «рассматривал картины», он делал свое дело в холле. Рядом, в другой спальне, находилась Императрица Мария Федоровна. Услышав шум и почуяв недоброе, она бросилась к мужу. Но все было предусмотрено: славные гвардейцы заблокировали Царицу в одной из комнат дворца и освободили ее уже после окончания операции.
На Палене лежали все заботы вне Михайловского замка. Этот хитрый человек и здесь выбрал себе благую часть. Он оставлял за собой право, в случае неудачи в императорских покоях, арестовать всех пьяных офицеров и предстать перед Царем защитником и спасителем Отечества от супостатов.
Наследник престола Александр Павлович в эту ночь не ложился спать и встретил сообщение о смерти отца «мужественно», в мундире, хотя и со слезами на глазах. Вызванный во дворец Трощинский быстро составил требуемый для такого момента манифест, и Царем был провозглашен Александр. Павел же, согласно этому документу, умер от апоплексического удара (в висок табакеркой). Другой взрослый сын убитого Царя, Константин Павлович, в те дни походил на больного психически. Как-то в порыве откровенности он сказал Саблукову знаменательную и важную для объяснения грядущих событий декабря 1825 г. фразу: «Если престол когда-нибудь должен будет перейти ко мне, я, наверное бы, от него отказался». Настолько его поразила бесцеремонность и жестокость заговорщиков, которым не потрафил русский Царь.
26 октября 2004 г.
