«Приложись, мать, а то опоздаешь»

Путешествие по России вслед за святыми мощами

В год 140-летия со дня рождения великой княгини Елизаветы Зарубежная Церковь впервые позволила привезти из иерусалимского храма Марии Магдалины в Россию ковчег с частицами ее мощей. Эта акция стала первой совместной акцией Русской (РПЦ) и Зарубежной Православной (РПЦЗ) Церквей за 80 лет, прошедших с момента раскола. После 10-дневного пребывания в Москве святыня была доставлена самолетом на Дальний Восток, откуда отправилась в полугодовое паломничество по России и странам СНГ.

Игарка
Солнце красной точкой дежурит на горизонте, золотом отражаясь в черной воде Енисея. Серое утро. Плюс четыре по Цельсию. На летном поле — местный поп и две прихожанки. Шальные глаза старых зечек, скорых на слезы одиноких баб. «Да не от жизни нашей плачем, от радости. А кто вот этот? — одна из них смущенно кивает в сторону. — Ах, епископ, можно к нему подойти?» С этими словами женщины падают на колени перед владыкой Бостонским Михаилом, который и сам готов упасть перед ними, пришедшими сюда из города пешком. «Народу у нас всего 8 тысяч. Прихожан сколько? Да все, что есть, мои, — частит местный пастырь отец Александр. — Нефти много, добывать никто не решится, с материка не едут. Из Москвы самолет раз в месяц, из Красноярска — три раза в неделю. Оттуда и лес плывет. Здесь его вылавливают и все за границу продают, тем и живут. А вот порт развалился, да и завод деревообрабатывающий тоже, а я тут — Александр Второй, до меня был священник, тоже Александр — Первый». На поле подтягиваются другие прихожане. Охрана пытается не пускать их, потом, сдавшись на уговоры епископа, идет на попятный.

Кто возьмется судить этих людей, кто поймет, зачем они истово кланяются зарубежному епископу, зачем тычутся губами в деревянный ящик?

…Строительство Игарки благословил сам Горький, а возводить этот перевалочный порт великого Северного пути из Воркуты в Колыму зеки начали в 38-м. Когда лагеря закрыли, народ повалил сюда за шальными заработками — в лучшие времена здесь жило 25 тысяч, а теперь остались одна школа, два детсада да полусгнившие деревянные тротуары, выстроенные на метровой высоте: прямо под ними лежат трубы, которые невозможно закопать в вечную мерзлоту.

Якутск
«Как сказали в новостях, что мощи едут из Иерусалима, так у меня сердце защемило — неужели к нам не приедут? — наперебой вспоминают съехавшиеся со всей Якутии тетки, русские и полукровки. — И ночью шли люди, и в три утра». Они счастливы, а почему, объяснить не умеют. Именно в Якутске прихожане впервые пропели здравицу зарубежному епископу Михаилу, скорее всего даже не подозревая о том, что между двумя Церквами — РПЦ и РПЦЗ — был какой-то раскол. Служат в Якутии на двух языках, на якутский службу перевели еще в XIX веке, но большинство якутов с тех пор вернулись в язычество. «И свечку ставят, и к шаману идут», — здешний епископ Герман говорит об этом с привычной усталостью — ничего не поделаешь, традиция. Если уж эти люди, близкие родственники монгол, до сих пор разводят совершенно бесполезных в этих краях лошадок, то наставлять их в чистоте православия — дело пропащее. «Ну прямо Клондайк — они даже деревянные дома реставрируют!» — заезжие паломники с изумлением разглядывают деревянные колоннады и портики Якутска. Они не знают, что еще 200 лет назад пригретый русским царем маркиз Кюстин, поразившись обилию колонн в русской глуши, пошутил на всю Европу: «Не иначе русским они напоминают о лесе». Якуты, живущие в алмазном раю, прозябают, но не унывают: «Работы нет, одна торговля». Русских они считают вялым народом, разбазарившим страну. Кто якутам великая княгиня — Бог знает, но русскую святыню здесь уважили на государственном уровне, а местная администрация даже зачем-то отрапортовала сопровождающим мощи гостям о будто бы имеющих место хозяйственных достижениях.

Чукотка
«Ой, думала не успею! — пожилая женщина со всех ног бежит по мосту к выстроенному прямо возле парома храму, куда только что внесли мощи. — Я ж сутки работала!» Как будто оправдываясь, она поправляет косынку и делает шаг к ковчегу.

В день нашего приезда над Анадырем простер рукава 14-метровый Николай Угодник, издали напоминающий Родину-мать. Говорят, хозяин Чукотки Роман Абрамович с самого начала своего правления предупредил здешних православных иереев, что «сам — другой веры, но поддерживать будет». Статуя Николая по замыслу администрации предназначена для тех, кто еще взыскует веры, а строящийся по соседству с ней громадный бревенчатый храм — для уже обретших. В Анадыре зарыт ключ к разгадке России — потемкинская деревня неистребима, как и народное упрямство. Климат здесь такой, что жить нельзя, — живут. Никаких особых красот — сидят на набережной в обнимку и часами смотрят на линию горизонта. Говорят им — уезжайте, не едут, а если уезжают, то возвращаются. «Зачем?» — «Да люди здесь хорошие». Равнина повсюду, но аэропорт при этом — в часе езды по разбитой дороге и часе же ожидания переправы через лиман. Дорогу поправляют югославы. Русские же печалятся о том, что войска выводят и гулять по улицам некому.

«Что вы все, московские, спрашиваете про Абрамовича? Хорошие времена у нас были при советской власти. Тогда и зарплату платили, и премии, и работа была, и надбавки и все льготы, и мы были героями труда, а не приживалами. А теперь у нас Анадырь — город нахлебников, а во всей остальной Чукотке вид, как в Грозном». Я веду беседу с последними обитателями Угольных Копей, выселяемого военного городка. В одном из бараков устроен Почаевский храм — он топится буржуйкой, в пределах видимости — ни души. «Абрамович, в отличие от других, просто не воровал. Только теперь вместо 25 тысяч человек в Анадыре едва 9 тысяч насчитали, из них 5 тысяч — сезонных и приезжих. Вся добыча закрыта, нефть и газ не разрабатываются, даже добычу золота свернули». «Супермаркет», которым так любят поражать приезжих, на самом деле является обычным продмагом с чрезвычайно скудным ассортиментом. «Московские цены умножай на два — это летняя цена. На три — зимняя, после закрытия навигации». Гостиницы в Анадыре обустроены на вкус новой буржуазии — с тяжелыми драпировками, мрамором, дорогой сантехникой и изысканными блюдами в ресторане. Парламент, счетная палата и прокуратура предусмотрительно гнездятся в одном здании.

Наш приезд совпал с празднованием Дня города. На набережной под ослепительным солнцем толпы людей в черной одежде ели и пили из пластмассовой посуды, курили и громко смеялись. Время от времени кто-то падал, покачивались пьяные русские женщины, рядом с ними в колясках сопели младенцы, никак не реагировавшие ни на громовую музыку, ни на салют. Утром на пустынной площади громоздилась посуда, окурки и прочие следы веселья. Над торжищем витала тень каменного святителя. Дворник крякнул и принялся за дело: «Мощь-то уедет, а Николай останется».

Магадан
Столица Колымского края встретила великую княгиню ковровой дорожкой, администрацией в полном составе, военным оркестром и почетным караулом с иконой. Караул по команде, передавая друг другу фуражки, приложился к мощам вслед за работниками аэропорта.

Губернатор пришел уже к храму. С собой он захватил внучку, которая вообще не понимала, что за праздник творится вокруг, и с особым рвением жевала резинку. Детей вообще было много — они висли на церковной ограде, сидели на травке, свешивались из колясок. Епископ Гурий просветил губернатора относительно того, как следует действовать, подходя к мощам: тот перекрестился и приложился к ковчегу, а потом подробно пересказал народу биографию Елизаветы Федоровны. Выступавшие вслед за губернатором епископы осторожно говорили о единстве Церкви, а прихожане о том, кто тут к кому приехал. «Мученица к мученикам», — проронила какая-то старушка. «Баржи приходили в Ногаевскую бухту с зеками, и отсюда мостили дорогу, строили, умирали — тут все дороги усеяны костьми, все их руками сделано, тут вмерзшие души по всей Колыме, — отозвался какой-то мужик. — Море здесь прогревается только до 4 градусов — в такой воде человек живет две минуты, так что если в трюме зек не умирал, если в море не топ, то был у него шанс пережить своего конвойного. Разные люди тут полегли, всех убеждений и без убеждений вовсе — Колыма их примирила, что ли». К ночи вокруг храма обвивался длинный хвост, метров на триста — люди шли к «своей святой». К святой и равной, пусть и княгине, умершей, как умирали тут, на Колыме — в забвении, в унижении, один на один с собственной совестью. Обо всем этом мне говорили в очереди — говорили очень простым языком, без метафор и красот. Все женщины в косынках — здесь это святое правило, хотя бы и с сигаретой в руке и особым зазывным хохотком сквозь зубы. Тем временем светские власти Магадана стремились всеми доступными путями выразить свою радость по поводу визита к ним «таких важных паломников» — сенаторов, депутатов Думы, банкиров и глав всяческих фондов. Всех их хозяева погрузили на баржу и увезли в море — пировать. Хмель развязывает язык. И тогда самый маленький чиновник самого ничтожного ведомства хочет, чтобы обращались к нему непременно по имени-отчеству, и начинает намекать на «страшную секретность» нищего края, на то, что «все здесь схвачено и все известно». И бабы во власти — все те же колымские хозяйки, только теперь верующие, духовные. Пьяными они становятся быстро, но и хмель у них тяжелый, начальственный. Между чиновниками бродит какой-то монах, невесть как затесавшийся на баржу. Странный монах, неблаголепный — с пеной у рта доказывает, какой, дескать, прекрасной души был человек Николай Иванович Ежов, как оболгали праведника! Пока продолжалось пиршество, сам ларец с мощами путешествовал по невеселым колымским местам. В колонии АВ 261−4, где содержатся 700 заключенных, осужденных на сроки от 5 до 10 лет, никто толком и не знал, ни что к ним привезли, ни что с этим теперь делать. Шли неуверенно, как подневольные, прикладывали к ларцу иконки и крестики. Зато в одной из погранчастей церковное просвещение оказалось на высоте: офицеры явились к ковчегу с иконами, встали почетным караулом, застыли, сняв фуражки. Затем мощи проследовали в дом-интернат для стариков и детей-инвалидов: так они и шли — малые да старые. Вот дряхлая бабуля потрясает перед ковчегом жестяной кружкой: «А где тут у вас суп наливают?» Отцы в ответ втолковывают, что пища духовная куда важнее.

Бабуля обижается.

Камчатка
Казалось бы, что может меняться в людском нраве от ландшафта? А вот поди ж ты, переместишься на Камчатку с Колымы — как будто из одной страны в другую переехал. Тут, правда, к огорчению гостей, в отличие от Магадана — ни ковровых дорожек, ни военных оркестров на взлетной полосе. Даже епископа Камчатского в городе не оказалось, а в теленовостях известие о прибытии мощей следовало уже после информации об ожидаемом визите Чубайса, хотя и до отчета о встрече губернатора с корреспондентом The Financial Times. Сам губернатор Михаил Машковцев свое отношение к мощам разъяснил ГАЗЕТЕ следующим образом: «Будучи атеистом, считаю просто кощунством нарочитое участие в церковных делах. Это все равно что верующему человеку, повстречавшему в былые годы коммунистическую демонстрацию, в нее влиться, да еще и бороться за право нести знамя». Несмотря на это с местным епископом у губернатора, по его словам, сложились самые дружеские отношения. Машковцев даже по-хорошему завидует Церкви, переживает, что столь деятельный человек работает именно на ее благо: «Нам бы такого в компартию — половину проблем бы решили».

В отличие от губернатора сам камчатский народ мощами интересовался довольно активно, хотя после нескольких разговоров с прохожими у меня возникло подозрение, что далеко не все они знают, кому кланяются. «Это ведь старица московская Матрена, так?» — пытала меня какая-то милая женщина. «Это та Елизавета, которая страной правила?» — справлялся другой собеседник. В пригороде же Петропавловска Елизово, где недавно сожгли православный храм, событие расценили как знамение свыше — «отстроимся, переживем, добрый знак». Тут, в Петропавловске, кажется, вообще все знаки — добрые. Даже о плохой погоде сообщается, как о большой милости, а уж хорошая погода — это просто благая весть. На этот раз Бог хорошей погоды не дал. Поэтому членов сопровождающей мощи делегации развлекаться в знаменитую долину гейзеров не повезли.

Сахалин
«Наши отцы передвигаются не быстрее крестного хода, а сахалинские — как метеоры», — подметил кто-то из паломников. Все у них четко, быстро и вовремя — здешние священники подтянуты и скоры на подъем. Оно и понятно: ведь сахалинским православным совсем не так спокойно живется под крылом государственной опеки, как их единоверцам в центральных областях России. Католики и сектанты всех мастей не только понастроили себе на острове шикарные храмы, но и заставили православный народ сплотиться в настоящее Христово воинство. Дорожка к храму устлана душистым сеном — так делается только по самым большим праздникам. Православные по случаю прибытия мощей преисполнены торжественности, их «враги» тоже высыпали на улицы: внимательно наблюдают, что и как.

«Никогда такие святыни не бывали на Сахалине, никогда крестный ход не шел по всему городу и никогда мы не чувствовали такого братского отношения к единственной в России островной епархии», — ликовал епископ Сахалинский и Курильский Даниил, словно не замечая прихожан с иконами Распутина, из-за которого Елизавета рассорилась со своей сестрой-императрицей — не помирились до самой смерти. «Великая княгиня, будучи по рождению немкой, — наставлял Даниил свою паству, — сознательно разделила участь народа, который она считала своим. Ее пример нам дан, чтобы и мы никуда не убегали». На Сахалине, откуда народ бежит куда глаза глядят, это не просто слова. «Когда владыка приехал, он был такой же, как все москвичи — вялый. Это мы его перевоспитали», — смеются местные семинаристы. Ни дождь, ни слухи о том, что накануне в соседней Японии произошел выброс на атомной станции и облако движется прямиком к Сахалину, не остановили тысячи человек, которые готовились к крестному ходу с мощами почти год. Процессия с ковчегом вышла в точно обозначенный срок, обошла весь город и строго по графику подошла к кафедральному собору.

«Наша восточная граница открыта всем. Никакой защиты у России здесь больше нет, — посетовал местный протоиерей, пока мы ехали на юг острова. — А вот, кстати, следы той авиадивизии, летчики которой сбили корейский „Боинг“ 20 лет назад». Мы миновали расположенные прямо вдоль дороги руины с пустыми глазницами окон, где раньше базировалась злосчастная часть. «Этот самолет дважды был предупрежден, к нему вылетели истребители и подавали сигналы, но „Боинг“ не реагировал. Пассажиров в нем, кстати, не было. Но нашего разоружения этим добились», — со знанием дела пояснил отец Сергий, семь лет назад оставивший ради священства вполне успешный бизнес. «Мы здесь не временщики, и это важно показать всему миру. Мы здесь живем, здесь умираем и здесь в землю ложимся», — в разговор включается протоиерей Виктор, юрист по образованию, к слову припоминающий, что именно епископ настоял на том, чтобы погибшего в авиакатастрофе прежнего губернатора Сахалина и всю его команду похоронили здесь, рядом с собором, а не в Москве. На Сахалине, по словам отца Виктора, даже дети понимают, что просто так вертолеты не падают. «Вся нефть шельфа продана иностранцам, здесь у нас самые известные компании мира хоть чем-то, но владеют. А Сахалин ни от нефти, ни от рыбы ничего не имеет. Раньше рыбаки и рабочие за сезон получали хорошие деньги, теперь они нищие». Священники знают, о чем говорят: эти нищие — их паства. Порой они приходят в храмы, чтобы в буквальном смысле слова согреться — в маленьких сахалинских городках люди замерзают в своих домах из-за отсутствия отопления.

Владивосток
Дальневосточная столица встречала мощи Елизаветы Федоровны с поистине столичным размахом. Дети с гвоздиками, командир Тихоокеанского флота адмирал Виктор Федоров, начальник тихоокеанского управления погранслужбы и даже начальник краевого ГИБДД. Всем этим людям и еще многим другим епископ Бостонский Михаил напомнил, что именно из Владивостока Елизавета начинает свое «возвращение в Россию». «Без святыни человек превращается в демона, а у самой Елизаветы нам надо многому учиться», — отозвался епископ владивостокский Вениамин, известный сторонник прославления Ивана Грозного и Григория Распутина. Тем временем прилетевший во Владивосток епископ Сахалинский и Камчатский Даниил без всяких церемоний обратился к супруге приморского губернатора Дарькина: «Приложись, мать, а то опоздаешь!» Заслуженная артистка России Лариса Белоброва беспрекословно подошла к ковчегу.

Великая княгиня Елизавета Федоровна
Родная сестра последней императрицы Александры и жена великого князя Сергея Александровича, генерал-губернатора Москвы и дяди Николая II. Воспитана в немецком протестантизме, приняла православие, после убийства мужа террористом Каляевым постриглась в монахини и основала Марфо-Мариинскую обитель в Москве. В 1917 году Елизавета, внучка английской королевы, отказалась эмигрировать из России. В 1918 году ее арестовали и вместе с пятью членами царской семьи и келейницей Варварой живой сбросили в шахту в Алапаевске. Белые перевезли тела убитых в Китай, а в 1921 году — в Иерусалим. В 1981 году Елизавета и Варвара были причислены к лику святых Русской Православной Церковью За рубежом, а в 1992-м — Русской Православной Церковью (Московским патриархатом). «Оставляю блестящий мир и восхожу в более высокий — мир бедных и страдающих» — так определила свой выбор Елизавета Федоровна, став монахиней. На свои собственные средства она обустроила обитель, два храма, больницу, бесплатную аптеку, лечебницу для женщин-туберкулезниц, приют для хитровских сирот, во время Первой мировой войны сама перевязывала раненых в госпиталях. В России ковчег с мощами Елизаветы Федоровны начал путь по ГУЛАГовским местам, где про остальную Россию до сих пор говорят: «там у них, на материке» и где кусок хлеба для многих значит куда больше, чем какие бы то ни было символы. Тем не менее приезд мощей стал здесь событием для всех. Люди власти надеются на то, что святыня умиротворит население и поспособствует росту патриотизма, простые люди — на то, что «мощь» вылечит их от телесных недугов.

В пути ковчег с мощами сопровождают патриарший викарий епископ Дмитровский Александр, епископ Бостонский Михаил (РПЦЗ), депутаты Госдумы, члены Совета Федерации и сотрудники Фонда Андрея Первозванного, организовавшего эту акцию.

4 октября 2004 г.