Вставай, страна огромная?

Тема очередного круглого стола «ЛГ» — война, объявленная России. Сможет ли страна мобилизоваться на борьбу с терроризмом, угрожающим жизни людей, политической стабильности и целостности государства?

— При нынешней слабости России, при инфантильности, равнодушии, расхлябанности нашего населения мы просто не сможем противостоять бесконечным террористическим актам. При слабом духом и волей обществе не могут быть сильные и эффективные службы безопасности. Наш противник, и внутренний, и внешний, отличается не только поразительной, запредельной жестокостью, но и расчётливостью, волей, умением мыслить наперёд, просчитывать каждый свой шаг.
Я делаю акцент на внутреннюю природу потрясших Россию террористических актов, ибо все эти разговоры об арабском, а тем более международном терроризме смазывают картину, мешают выработке адекватных мер. Международный терроризм приходит только туда, где его ждут, в нём нуждаются. Нам нужна консолидация, мобилизация населения на борьбу с терроризмом, который базируется прежде всего на территории Чечни и Ингушетии. Надо осознавать, что без консолидации вокруг власти, вокруг федерального правительства народов Северного Кавказа, подавляющей части населения Чеченской Республики мы не сможем победить в борьбе с терроризмом.
Речь идёт о политике идейной, политической интеграции мусульманских народов России в сообщество народов и наций нашей страны. Речь идёт о союзе православных и мусульман России.
Многонациональная элита страны может быть консолидирована прежде всего на патриотической, государственнической идеологии, способной объединить все традиционные конфессии России.
Но мобилизация населения на борьбу с терроризмом, консолидация его вокруг власти хотя бы на время войны невозможна без консолидирующей экономической политики.
Трагедия в Беслане побуждает нас трезво и честно оценить экономический курс президента, исходя из задачи политической и духовной мобилизации населения на борьбу с терроризмом. Все проводимые в последние годы экономические реформы — и здесь, к сожалению, эпоха Путина не является исключением — служили прямо противоположным целям, служили разлому и без того разломанного общества.
Громадный вред самой идеи консолидации России нанесла крайне несвоевременная кампания по монетизации льгот. По крайней мере, сейчас надо подумать о том, насколько наша экономическая и социальная реальность побуждает простого человека, даже человека в погонах, бороться за Россию, служить России, умирать за Россию.
Здесь мы выходим на вопрос о причинах кризиса наших служб безопасности. Подобные вопросы никогда не задают себе наши штатные разоблачители «государственничества» и «силовых структур». Но мы-то понимаем, что без укрепления духа государственничества, без укрепления ценностей патриотизма очень трудно воссоздать эффективные силовые структуры. Идея служения, практика служения Отчизне нуждаются ещё в моральной и идеологической политике.

Сулиета КУСОВА, президент Центра этнопроблем в СМИ.

— Каждый новый теракт мне добавляет пессимизма в ощущении того, что проблема чеченского военного очага решится в ближайшем будущем. Этот вопрос очень важен прежде всего для республик Северного Кавказа, и каждый раз, когда слышу дискуссии о чеченском сепаратизме (быть ли Чечне в составе России или не быть?), хочу задать сторонникам этого варианта простой вопрос: вас интересует мнение на этот счёт населения всего региона Северного Кавказа?
Нужно было свершиться кровавой трагедии в Беслане, чтобы наконец на правительственном уровне обратили особое внимание на ситуацию в северокавказских республиках. А она там драматична уже многие последние годы. Безработица, идеологический вакуум, «бесхозная» молодёжь, угасание национальной культуры, ослабление межэтнических связей, нивелирование национальных традиций, разрыв взаимодействия и взаимовлияния Центра и регионов — всё это скоро сделает северокавказский суперэтнос неуправляемым. При сегодняшнем состоянии российской государственности это чревато геополитической трагедией как для всей России, так и для Северного Кавказа.
Взять Адыгею, некогда бывшую в составе Краснодарского края. Там сегодня абсолютный управленческий кризис. Президент Адыгеи практически не бывает в республике, к нему не попасть на приём — нет приёмных дней. Спросите его о проблемах простого гражданина республики — уверена, он не ответит. Достаточно посмотреть его прямые телеэфиры, и всякая иллюзия о перспективах развития Адыгеи исчезнет. Экономика в абсолютном упадке, при этом аграрная Адыгея не обеспечивает сельхозпродукцией себя: в магазинах мясо-молочные продукты из Краснодарского края.
Даже не зная пограничной межи между краем и республикой, вы легко её определите по состоянию земель. Как кончатся вспаханные и ухоженные угодья и начнётся бурьян, знайте — вы въехали в Адыгею. Говорю об этом с горечью, Адыгея — моя родина. Адыгея в отдалении от военного очага в Чечне, что существенно, ибо развитие других республик Северного Кавказа тормозится именно этим.
Инвесторов пугает соседство Чечни. В Дагестане — постоянные вооружённые разборки, отстрел должностных лиц, добавьте к этому нападения боевиков, и получите удручающую бесперспективную картину. Вселяет ли оптимизм вмешательство в ситуацию на Юге России президента Путина? В некоторой степени — да! Озвучены конструктивные идеи, поручены конкретные задания. Но, как все инициативы в нашей стране, и эта может погибнуть в коррупции и дебрях бюрократического аппарата.
Пока на Северном Кавказе живёт поколение, выросшее в условиях советского интернационализма и ощущающее потребность связи с Россией, до тех пор есть возможность проведения именно через них разумной деликатной национальной политики интегрирования северокавказского общества в российскую государственность. Следом идёт поколение, выросшее в эпоху идеологического безвременья, в эпоху экспансии радикальных исламистских течений, не имеющее плацдарма для реализации своих возможностей. Эти молодые люди видят вокруг себя коррупцию, лицемерие местных «вождей».
В Горном, районе Нальчика, выстроились в ряд роскошные многоэтажные дома чиновников правительства. Что при этом должен испытывать простой гражданин, с утра до вечера думающий, как прокормить семью в условиях большой безработицы в республике? Что должен он чувствовать к своим политическим лидерам и к федеральным чиновникам, которые этих лидеров опекают? Эта электоральная протестная масса при условии появления определённого «режиссёра» и при накопленной агрессии может выплеснуть эмоции, не разбирая, где свои, где чужие.
Теракт в Беслане выявил очень важные тенденции состояния современного северокавказского общества. Это прежде всего его разобщённость и отсутствие национальных лидеров.
Через кого федеральная власть будет сегодня транслировать свои идеи и осуществлять политику на Северном Кавказе, где вопрос сильной пассионарной личности имеет первостепенное значение?!

Михаил МАЛЮТИН, руководитель проекта Научно-благотворительного фонда Экспертного института РСПП.

— Все самые мрачные прогнозы полностью оправдались. Первое и самое главное. Шахидизм стал индустрией. Могли быть ещё какие-то сомнения, сейчас же совершенно очевидно, что соответствующее производство так или иначе поставлено на поток. Международный терроризм — это мерзкая объективная реальность. Нам жутко повезло, что возник Ирак. Благодаря этому и основное финансирование, и основные кадры более или менее подготовленных бандитов, в том числе и из Чечни, оказались сконцентрированы там. Как бы выглядела ситуация без Ирака — боюсь фантазировать. Кадыров всё же боролся с бандитами. Это приостановило формирование шахидизма. К сожалению, после убийства Кадырова ситуация стала резко поворачиваться не в ту сторону.
Деградация «силовых ведомств» идёт просто лавинообразно. Сейчас их непрофессионализм, разложение просто бросаются в глаза. И самое фантастическое другое: они раз за разом наступают на одни и те же грабли и даже не пытаются делать вид, что что-то меняется к лучшему. По одному и тому же сценарию события в Назрани, по одному и тому же сценарию — события в Грозном и, наконец, самое чудовищное. После взрыва на «Рижской» было ясно, что запущен сериал. Впервые на Путина началась атака не разовыми, пусть и довольно мощными ударами, а серийными.
Что произошло за последние годы на Северном Кавказе как наиболее пассионарной и кипящей части страны? Выросла молодёжь «в условиях синдрома длительного унижения». Причём выросли советские люди, привыкшие к социальным гарантиям, к системе высшего и среднего образования, привыкшие к какой-то карьерной перспективе. Если в других регионах страны по целому ряду причин эти возможности нашли новую форму реализации в условиях «демократии» и «рынка», то в условиях этой бедной, клановой системы это не удалось, и положение обострилось.
Ситуация жутко напоминает советское Закавказье горбачёвских времён, где вроде бы всё до поры до времени было под контролем, а потом мгновенно взорвалось.

А. ЦИПКО.

— Разговоры о непрофессионализме имеют под собой почву. Особенно это ощущается в идеологической сфере. У президента нет профессионального идеолога, нет человека, который бы выстроил идеологическую вертикаль. Но не вижу другого клана, который хотел бы, мог, придя к власти, выражать и отстаивать интересы России. Нет сейчас в России альтернативной политической силы, которая бы хотела, могла бы потрудиться на ниве укрепления российской государственности.

Константин ЗАТУЛИН, депутат Государственной Думы.

— Лично я категорически против использования трагедии в Беслане для того, чтобы заниматься отменой мажоритарных округов. Кто согласен, что план мобилизации современной России, избранный президентом, правильный?
То есть кроме того, что мы действительно допустили много ошибок и натворили много бед, мы ещё напрочь утрачиваем всякое представление о том, по какому пути нам дальше развиваться.
Если б мы стали более бдительными — в этом смысл призыва к обществу — и стали гораздо больше сотрудничать со спецслужбами и государством, это можно было бы приветствовать. Но я должен быть уверен, что цели государства прозрачны, что государство предлагает мне отказаться, может, от каких-то свобод во имя меня самого, а не своего благополучия.
Должно быть доверие к власти. Только тогда можно к чему-то призывать, требовать жертв. Я готов жертвовать, и очень многие люди, особенно после Беслана, готовы идти навстречу власти, но есть одно немаловажное обстоятельство: они должны доверять тому, к чему их призывают.

Последние предложения, наоборот, посеяли сомнения в том, что на самом деле является целью. Цель, как я понимаю, — решение собственных проблем власти, а для кого-то, может, уход от критики или отставки. Генералы на вопрос «Считаете ли вы нужным уйти в отставку за то, что вы чего-то не сделали?» отвечают: «Это решает президент, а я человек военный». То есть они прикрываются тем, что президент берёт на себя всю полноту ответственности. Подчеркну: он её вроде бы взял, но вопрос в том, что этот продукт нереализуем. Можно подумать, что прежде у президента не хватало полномочий или все спецслужбы уже прежде не были зацентрализованы.
Происходит подмена целей: используют трагедию, чтобы решить кажущиеся насущными политические задачи или, чтобы кому-то чувствовать себя комфортно.
Было бы совершенно правильно, если бы создался климат взаимоотношений власти и населения, при котором я первый пойду доносить на соседа, если он мне покажется подозрительным. Но чтоб быть настолько законопослушным, как гражданин Германии или Англии, где это происходит сплошь и рядом, я должен доверять. А для того я должен узнать всю правду о событиях, то есть надо провести публичное, прозрачное, действительно парламентское расследование и наказать виновных, пусть даже они будут, скажем, близкими друзьями президента. И если станет видно, что президент, невзирая на лица, готов подчинённых, дорогих и близких ему людей, отставить от должности, тогда российский гражданин может сказать: да, я могу доверять власти в этом вопросе. Сталин не захотел обменять сына на Паулюса, это знали все, Сталин доказал, что государственный интерес для него прежде всего.
Если же с обществом играют в игру, называя парламентским расследование Совета Федерации, который парламентом не является… Так мобилизовать Россию на борьбу с терроризмом трудно, потому что в России есть думающие люди. Президент должен призвать умных, одарённых, гибких, толковых и уважаемых, а они призовут остальных. Он должен расширить базу своей социальной поддержки. А не уходить от этого, считая главным отменить выборы по мажоритарным округам и «укрепить партии».
Искусственно надуть можно только мыльные пузыри. Хотите на самом деле укрепить партии — давайте откажемся от запаха административного ресурса на выборах, начнём сажать за теневое финансирование, законом обеспечим внутрипартийную демократию — альтернативное выдвижение кандидатов на партийные должности, возможность внутрипартийных групп, особенно в парламентских партиях. Тогда к членству в партиях граждане отнесутся всерьёз, поверят в партийную систему. И нынешняя смешанная система даёт партиям все возможности для укрепления и роста, если только с ней не лукавить.
Пока же восстанавливается порядок, который существовал и падение которого все мы пережили. Когда была внешне мощная страна, и всё решали сверху, и мы все были на это согласны, а потом, когда её кто-то где-то, в какой-то Пуще приговорил, поскольку никто за неё не отвечал, никто за неё не вступился. Воссоздаётся страна, где за всё отвечает один.

Валерий СОЛОВЕЙ, эксперт Горбачёв-фонда.

— Вопрос о возможности мобилизации общества на борьбу с терроризмом равносилен вопросу о возможности в России настоящей политики. В классической политической мысли есть два понимания политики. Первое сводится к банальному афоризму о политике как искусстве возможного. Или, по-другому, политика понимается как средство сохранения статус-кво, поддержания существующего порядка тривиальными и известными способами и средствами. Но настоящая политика, Политика с большой буквы начинается там и тогда, где и когда радикально меняется обстановка, возникает ситуация, требующая нетривиальных и неожиданных ответов на кардинально новые вызовы и угрозы. Эта политика — искусство невозможного.
В качестве блестящего примера такой политики, выходящей за привычные рамки и ограничители, можно привести сталинскую политико-идеологическую линию накануне и в годы Великой Отечественной войны. Ради главной цели — победы, ради мобилизации общества были сняты (пусть на время) все ограничения и сметены все барьеры, мешавшие консолидации страны: классовый принцип уступил место национально-патриотическому, была восстановлена русская историческая и культурная традиция, реабилитирована Русская православная церковь — в общем, сделано всё, что противоречило духу и букве марксизма и к искоренению чего сам Сталин ранее основательно приложил руку.
Если современная Россия находится в состоянии войны — это, безусловно, экстремальная ситуация, требующая нетривиальных шагов.
Никто, нигде и никогда не сможет обнаружить, как война против терроризма связана с отменой выборности губернаторов и одномандатных округов. Возразят: война требует политической централизации. Но мы столкнулись с неклассической, сетевой, дисперсной войной. Адекватным (и одновременно нетривиальным) ответом на эту угрозу будет не бездумная централизация, а расширение ответственности общества, стимулирование его к самоорганизации, поскольку террористическим нападениям на Россию не могут противостоять только власть и силовые структуры, это задача общества в целом.
Но для этого общество должно знать ответ (и верить, что он правильный) на главный вопрос всякой войны — почему и за что должны умирать наши дети, а люди подвергаться риску? Чтобы акции Газпрома выросли в цене? Чтобы Абрамович или Богданов по дешёвке прикупили немного ЮКОСа? Чтобы список русских миллиардеров в «Форбсе» увеличился ещё на дюжину человек? Чтобы официальная Европа сквозь зубы посочувствовала нашему горю: де, мол, и восточные варвары страдают, когда их детей убивают?
Власть не даёт никаких внятных разъяснений по поводу смысла и целей войны, а то, что ею говорится, носит заведомо пораженческий характер. Никогда, нигде и ни одна война не выигрывалась народом, который только защищался. Пассивная, оборонительная позиция — путь к поражению. Если у нас есть враг, мы должны нанести ему удар в его логове, если он запугал какие-то народы, мы поможем им освободиться от страха. Война должна быть перенесена на территорию противника, а угроза России — выкорчевана с корнем.
Разве не такой была русская стратегия в Великой Отечественной войне, обеспечившая нам победу в самом страшном испытании мировой истории?
Власть в России обращается к народу, призывает его сплотиться и объединиться с властью только тогда, когда плохо власти, а не народу.
Но как можно доверять призывам тех, кто не взял на себя ответственность за потерянные в Беслане сотни жизней и тысячи искалеченных душ, кто не принёс публичных извинений народу и стране? А ведь этого не сделал ни один из высших государственных чиновников… И теперь эти люди хотят, чтобы мы объединялись с ними.
Народ России не раз демонстрировал готовность к жертвам. Мы и сейчас готовы к ним, но при условии, что жертвовать будут все, а не по принципу: с нищего рубашка, с толстосума — нитка. Где госпитали и реабилитационные центры, построенные для героев и жертв войны на деньги российских нуворишей? Где созданный ими антитеррористической фонд?
Если они рассчитывают спрятаться за спинами телохранителей и в бронированных лимузинах, отсидеться на средиземноморских курортах, то нам не нужны такие соотечественники и сограждане. Как не нужен министр, автор реформ, отдыхающий на самом дорогом курорте Европы, когда в России льётся кровь.
Аксиома войны — нельзя воевать одновременно на два фронта. Но как тогда понять нашу власть, открывшую в стране фронт против собственного населения, угрожая лишить и без того нищий народ крох социальных льгот, бесплатной медицины, образования и жилья? Создаётся впечатление, будто она специально подготавливает в стране системный кризис, добавляя к террористической угрозе социальную, лишая общество последних иллюзий насчёт государства, которое в перспективе массового мнения выглядит всё более аморальным, циничным, некомпетентным и корыстолюбивым.
Начавшаяся в конце 80-х годов прошлого века «русская смута» приближается сейчас к апогею, к поворотному пункту отечественной истории.

Леонтий БЫЗОВ, социолог.

— Социологи не видят явных причин утверждать, что что-то рушится, что происходят катастрофические перемены в массовом сознании, на поверхности удивительно позитивная, благостная картина, рейтинг Путина совершенно не колеблется ни от Беслана, ни от «Норд-Оста». Кампания с отменой льгот никак не повлияла на позиции президента и общее социальное самочувствие. Не просматривается реальных шансов у оппозиции, как справа, так и слева. Причём не только потому, что её давят, просто такое настроение общества. Никаких бунтов, губернаторы демонстрируют лояльность. Всё схвачено, политика кончилась…
Но с другой стороны — внутреннее тревожное ощущение, что всё разваливается, это видно при работе с малыми аудиториями, да и просто нам, как специалистам, интуиция подсказывает. Отмена губернаторских выборов и одномандатников — не катастрофа. Но это симптом того, что руководство страны плохо понимает, в чём корень зла, и упорствует в заблуждениях.
Мне как аналитику в 1989-м году приходилось сталкиваться с Управлением КГБ по защите конституционного строя, которое занималось национальными движениями, я поражался некомпетентностью и удивительной эйфорией, в которой они пребывали в ситуации, когда всё валилось. Им казалось, что всё идёт как надо — «народные фронты», всюду «наши» (в смысле «комитетовские») люди, все Гамсахурдии и Ландсбергисы, «всё нами контролируется, мы отстраняем от власти КПСС, заменяя её послушными нам народными фронтами».
Неэффективность государства стала проявляться гораздо раньше, с середины 70-х годов, когда вся энергий людей начала направляться на частную жизнь, на дачки, садовые участки, а всё, что было государственное, становилось «ничейным», занималось почти исключительно имитацией, включая «компетентные органы». Когда пришёл к власти Путин, казалось, что для консолидации общества и власти требуется очень немного: просто не делать того, что делал Ельцин, не разваливать сверху государство, не поджигать собственный дом. Чтобы возникла большая бюрократия, сконцентрированная вокруг власти, чтобы возникла квазипатриотическая официальная идеология, и этого достаточно, чтобы мы вернулись к традиционному для России соотношению общества и власти, которая есть некая русская традиция, проявляющая себя в более или менее явной форме на протяжении всей русской истории.
Казалось, стоит только задвинуть демократов на задворки политической сцены, и всё само собой начнёт утрясаться. На деле ничего не утрясается, развал продолжается, а решение проблем власть ищет в противоположной стороне от той, в которой её надо искать.
Власть упорствует в ложно понятой идее, в чём состоит слабость России. Ей кажется, что это административная слабость, недостаточность её бюрократического аппарата, слабость централизации, хотя на самом деле именно этот аппарат — главный источник слабости и неэффективности государственной власти. У нас долго складывалась система, когда каждый на своём пятачке пытался проводить реформы, и огромная серая зона ничейной ответственности, которая из-за отсутствия общенациональных субъектов стала ничейной, и служила только материалом для расхищений.
Бюрократия, даже выстроенная в «вертикаль», так и не стала общенациональным субъектом.
Наши исследования, связанные с проблемой роста национального самосознания, показывают: происходит компенсаторная самоорганизация общества из-за того, что отсутствуют механизмы самоорганизации на общенациональном уровне, нация продолжает разрушаться. А власть, вместо того чтобы приложить какие-то усилия, чтобы способствовать самоорганизации, выталкивает все позитивные силы на локальный уровень.
Наиболее вероятный сценарий будущего — большой системный кризис, напоминающий кризис 80−90-х годов. В рамках нового системного кризиса родится новая, кризисная элита, которая будет рекрутирована из более-менее дееспособных локальных структур, которая будет выстраивать что-то заново. Хотя в рамках этих процессов Россия может оказаться потерянной.

Николай СИЛАЕВ, Институт кавказских исследований МГИМО.

— Северокавказский терроризм за последние несколько лет — этот процесс активно начался после 1999−2000 года — утратил географическую и этническую привязку. Это уже не сугубо чеченский терроризм: в Беслане чеченцы были в меньшинстве; при вторжении в Ингушетию они входили только в командный состав. Само по себе урегулирование в Чечне проблему терроризма не решает.
Сплочение — во многом это вопрос доверия власти. Может, сейчас настала именно та ситуация, если говорить о Политике с большой буквы, когда нам для того, чтобы выйти за рамки ситуации, нужно не столько сплочение, сколько споры и открытая общественная дискуссия. Специально оставляю это под знаком вопроса, ибо это пока вопрос, на который сложно найти однозначный ответ. И может, именно здесь и лежит основа укоренившегося равнодушия, о котором идёт речь в вопросах, поставленных на обсуждение организаторами круглого стола. В чём основная идея политики власти? «Отойдите, я сделаю сама». Не надо обсуждать ситуацию в Чечне, экономическую политику, не надо обсуждать действия Кремля на выборах. Общество отвыкло от того, что у него что-то спрашивают. И при этом последовательно уничтожают институты, которые могут высказывать мнения общества. Стремление власти задачи решать с помощью теневых технологий — одна из причин общественного равнодушия.

А. ЦИПКО.

— Путин призывает страну к мобилизации, но при этом не хочет изменить политику Кудрина и Грефа!

Н. СИЛАЕВ.

— А есть ли у нас экономический курс? Загадочная история с монетизацией льгот, когда явно поторопились и провели реформу во многом с расчётом на символический эффект, чтобы продемонстрировать, насколько либеральную политику ведёт власть.

К. ЗАТУЛИН.

— Определённый курс есть, он может казаться неправильным, но этот курс вышел за рамки экономического, он социально-экономический. Президент воодушевлён идеей догнать и перегнать, быть не нахлебником в «большой восьмёрке», а полноправным участником, а ещё желательнее — решать судьбы мира вместе с американцами на равных с ними. Я вполне его в этом понимаю. Но как достичь цели? Путин видит проблему в том, что экономику тянут назад социальные обязательства государства. Эти издержки надо бы минимизировать. Этому есть аналоги в нашей истории. Прямой предтеча — Пётр I. Надо жёстко провести модернизацию. И всё, что мешает, должно быть отвергнуто.
Но проблема в том, что Россия сильно настрадалась за 200 лет. В ней по-прежнему тяжело жить — особенно после уравнительных советских 70 лет, которые теперь на дистанции представляются чуть ли не раем.

Алексей ПУШКОВ, автор и ведущий программы «Постскриптум».

— Созданная Путиным система устойчива. Первое. Сейчас нет противостояния власти и левых. Они нейтрализованы тем, что власть взяла их лозунги и на виртуальном уровне «съела» их посылы, воплотив их в собственные формулы, и коммунисты ничего этому противопоставить не смогли. Идёт операция по постепенному отколу от Зюганова всё новых кусочков партии.
Второе. Уже не олигархи определяют политический, экономический и внешнеполитический курс страны. Бюрократия восстановила себя как источник принятия политических решений. Олигархи придавлены, отсюда их раздражение и нервозность. Путин серьёзно изменил соотношение сил между правящей бюрократией и олигархическим станом.
Третье. Говорят: «Единая Россия» не берёт на себя ответственность. Но у неё другая функция. Она в том, чтобы создавать видимость какого-то парламента. Но в чём социальное значение «Единой России», почему за неё проголосовала часть электората СПС, «Яблока» и коммунистов? Над этим стоит задуматься. «Единая Россия» — это представитель новой бюрократии и нового предпринимательского класса. Интерес этих людей — чтобы ничего не менялось. Говорили, что экономически активные слои населения ненавидят бюрократию. Это и так, и не так. Они с ней сработались, сжились, знают, кому что дать. Они, конечно, не любят бюрократов, но они понимают, что когда это было видано, чтобы в России была создана небюрократическая система, где не будут брать взяток.
Только самый мелкий, начинающий бизнес страдает, а средний бизнес бюрократию подкармливает. Да, он недоволен, но он был недоволен и другим. Мне говорил представитель среднего бизнеса: «Хорошо, что с Ходорковским разделались, а то они всё гребли под себя».
Средний бизнес поджимает бюрократия с одной стороны, а олигархи, как наиболее сильные экономические игроки, с другой. Но это не значит, что средний бизнес пойдёт в атаку на олигархов и на бюрократию. Произошло некое сращивание — и в Центре, и на местах. Не говорю, что это нормально с точки зрения функционирования общества, но это жизнеспособная система.
Консолидация произошла. В 99-м году элита была расколота на две части, каждая боролась за власть. Одна — под лозунгами перемен, другая — под лозунгами преемственности. Путин постепенно отошёл от Ельцина, убрал Волошина, Касьянова, взял на вооружение патриотическую риторику и идеологию Примакова-Лужкова, и получилось, что раскалываться элите более не из-за чего.
Реальная угроза для Путина одна — терроризм и Чечня. Именно здесь вся созданная Путиным система, в значительной степени виртуальная, начала давать сбой, ибо надо действовать, а для действий она не приспособлена. Она приспособлена для максимизации власти, прибыли, для консолидации элиты, для того, чтобы народ держать в состоянии относительного спокойствия, проводя при этом либеральную политику.
Часть крупного капитала на самом деле ждёт политического кризиса и жаждет реванша. Если чеченская ситуация усугубится, если терроризм пойдёт вразнос, капитал сможет этим воспользоваться. Но сама по себе, без чеченского фактора, олигархия не способна противостоять Путину.
Идёт дальнейшее усугубление виртуального начала в действиях власти. Разве ей не хватает власти? Что, губернаторы у нас избирались до сих пор в пику Центру? Дарькин, пожалуй, да, но он тут же встроился. В чём же смысл назначения губернаторов? Был достаточно эффективный контроль над регионами, но при этом сохранялась видимость демократии, видимость, которая и является её сутью. Демократия — это всегда видимость, просто в разных обществах — разные степени видимости. У нас уничтожаются последние степени видимости демократии. Вот что мне кажется неправильным. В Америке что, демократия не виртуальная? Тоже виртуальная, но она обставлена таким количеством видимостей, что все считают, что она существует.
Это попытка уйти от проблемы, которую президент, наверное, не знает, как решать, — повышение эффективности госаппарата в чрезвычайных условиях. Нужна длительная программа реорганизации спецслужб. Проблема терроризма — не столько общественная, сколько узкопрофессиональная проблема спецслужб и связанных с ними политических структур. Это проблема власти.

Вагиф ГУСЕЙНОВ, директор Института стратегических оценок и анализа.

— В чём причина удручающей слабости посткоммунистической России? Тут и исторические причины, и ошибки последних советских правительств, и политика российского руководства в 90-е годы… Однако в контексте нашего разговора о сплочении общества для борьбы с терроризмом я бы отметил следующие главные причины:
— огромное социальное неравенство в обществе, которое с каждым днём всё нарастает;
— не до конца продуманная социальная политика государства. На пике нефтяных цен вдруг затеяна монетизация льгот, которая вызвала недовольство в обществе, накал которого до сих пор не спадает. А на подходе реформа ЖКХ, здравоохранения;
— неэффективная экономическая политика в целом, которая препятствует развитию инициативы по созданию предприятий малого и среднего бизнеса, подавляет интересы наиболее предприимчивых представителей низших классов общества;
— отсутствие гражданского общества, о чём в своём заявлении упомянул и президент, которое могло бы своевременно указывать власти на промахи и неверные решения, добиваться их отмены и т. д.;
— наконец, отсутствие, как бы это громко ни звучало, того, что принято называть национальной идеей, того, что могло бы сплотить большую часть общества на решение стоящих перед ним задач.
Многонациональная Америка, в отличие от нас, консолидирована, ибо у них есть всё, чего нет у нас. В западном мире существует развитое гражданское общество, которое осознаёт, что даже если президент ошибся, то виновато в этом и само общество, поскольку выработаны механизмы обратной связи, общество само выбрало президента и вовремя не указало на возможность ошибки. А возможности для этого есть.
В экономической области этих стран есть мощные социальные программы, поддерживающие жизненный уровень беднейших слоёв населения, смягчающие отрицательные эмоции.
Короче говоря, общество ощущает, что власть и простой человек имеют, пусть опосредованные, возможности для общения, что власть слышит общество. Ничего подобного в России нет.
Властные элиты, истеблишмент отгородились от общества стеной. И это ещё раз особенно ярко высветилось во время последних терактов — связь между людьми и властью разорвана. Чего же удивляться результатам.
Не уверен, что нынешней власти удастся сплотить российский народ. Хотя попытаться, конечно, стоит. Прежде всего не на словах, а на деле продемонстрировать, что власть повернулась лицом к народу. Развитие демократических начал, поддержка ростков гражданского общества, поощрение среднего и малого бизнеса и, наконец, борьба с коррупцией. Причём с верхов. Надо на деле доказать обществу, что широко распространённое мнение о том, что дело ЮКОСа затеяно лишь для захвата собственности, ошибочно, что многие люди, пришедшие во власть вместе с президентом, напротив, прежде всего думают о благе общества. И одних слов здесь будет мало, нужны конкретные шаги.
Неплохо было бы развернуть в обществе дискуссию по поводу национальной идеи, относительно того, какие цели ставит перед собой современная Россия и как их достичь. Только всё это должно осуществляться не в виде очередной кампании, нужно разбудить «живое творчество масс». Россия нуждается в открытом и честном диалоге о судьбах и перспективах страны, она ждёт от президента честной оценки шоковой терапии, результатов приватизации. Мне думается, что нынешняя элита не в полной мере учитывает психологию русского народа. Вот почему, на мой взгляд, пофигизм русских людей — это во многом миф.
Те явления, которые позволяют говорить о пофигизме, во многом вызваны нерешённостью тех вопросов, о которых я говорил выше. Если человек почувствует, что от него что-то реально зависит, то этот пофигизм как ветром сдует, что уже не раз доказывала русская история. И лучше в этом направлении начинать работать уже сейчас, не дожидаясь, пока «живое творчество масс» перерастёт в негативные явления.
Не согласен с теми, кто утверждает, что при Ельцине служба безопасности была более эффективна, чем сейчас. Система национальной безопасности и особенно внутренней безопасности была разрушена при Ельцине и сейчас находится в тяжелейшем состоянии. По-другому, впрочем, и быть не могло: переход от одной общественной формации к другой, да еще столь затянувшийся, как в России, когда спецслужбы долгое время были деморализованы, подвергались обструкции и гонениям, не видели своего места в общественной жизни страны, объективно должен был привести к сегодняшнему состоянию.
Другое дело, что процесс этот слишком затянулся, с одной стороны, и совпал с тяжёлым периодом кавказской войны, с другой. Другая важнейшая причина состоит в том, что спецслужбы не могут работать эффективно в условиях, в которых сегодня находится наше общество. Пока страна не решит общих вопросов (национальная идея, эффективно работающая экономика, развитое гражданское общество, способное реально контролировать власть, и др.), не удастся решить и частных, в том числе наладить работу спецслужб, которые увязли в решении несвойственных им вопросов. Надо поднять на прежнюю моральную и идейную высоту идею служения Отчизне, идею гражданского долга, гражданской ответственности.
Мне думается, что мы должны посвятить целиком «КС» обсуждению проблем Северного Кавказа. Здесь на эту тему уже много дельного и полезного сказала Сулиета Кусова. Очевидно, что народы Северного Кавказа, как и любые другие народы, могут сыграть большую роль в обуздании терроризма, но борьба с терроризмом — это задача государства и профессиональных структур. Нужно возвращать квалифицированных специалистов, а их немало.
Кроме того, никакого ваххабитского терроризма в природе не существует. Ваххабизм — это течение в исламе, само по себе не более воинственное и «террористическое», чем любое другое.
Терроризм возникает там и тогда, где и когда «элитные» группировки страны (как в Ирландии или Испании) или целого региона, объединённого одной религией (как в настоящее время на Ближнем Востоке), приходят к выводу, что им не досталось подобающего места у пирога произведённых благ, и они не видят другого способа получить свою долю, кроме как подвигнуть массы на террористические действия для решения эгоистических задач этой «элиты».
Что касается Кавказа, то первопричиной нынешней ситуации стал отнюдь не ваххабизм: в 1994 году этой проблемы не было, а была безграмотная, непродуманная политика российского руководства. Если же продолжать закрывать глаза на подлинные причины нынешней ситуации в Чечне, то не только народы Северного Кавказа, но и никто не сможет обуздать терроризм в этом регионе.
Хоть вводи чрезвычайное положение, хоть не вводи, ничего это не изменит: теракты будут продолжаться до тех пор, пока не будут устранены причины, их порождающие. Пока же мы, похоже, даже слышать не хотим о необходимости беспристрастного анализа этих причин, чтобы появилась возможность для их устранения.

Круглый стол «ЛГ» проводится совместно с Институтом стратегических оценок и анализа.
Полный текст стенограммы будет опубликован в ближайших номерах журнала «Вестник аналитики».

6 октября 2004 г.