 |
| Радонеж | Игорь Шафаревич | 02.09.2004 |
Основная идея заключается в том, что мир сейчас переживает закат, упадок — ну, словом, конец мощной цивилизации, до сих пор диктовавшей ему свою волю (а в значительной мере, и сейчас диктующей). Она сложилась в Западной Европе, а сейчас ее силовой центр находится в США. Ее часто называют американо-центристской. Книга Бьюкенена так и называется: «Смерть Запада». И это очень точное описание ее направления. В США она вышла в 2002 году, а на русский переведена в 2003 году, так что это совершенно недавняя работа. Такое совпадение взглядов полностью независимых наблюдателей делает справедливость этих взглядов значительно вероятнее, как мне кажется. Поэтому мне и хочется рассказать о книге Бьюкенена поподробнее.
Бьюкенен пишет: «Вероятно, как бывает с любой цивилизацией, время Запада, действительно, на исходе. Его смерть предрешена обстоятельствами, и нет уже никакого смысла в предписывании больному новых лекарств. Пациент умирает, тут уже ничего не поделаешь. Спасти его может только возрождение веры и всеобщее пробуждение». Конкретнее: самой очевидной опасностью, грозящей Западу, он считает упадок рождаемости и вымирание народа. Он пишет: «Подобно тому, как прирост населения всегда считается признаком здоровья нации и цивилизации в целом, депопуляция есть признак болезни народа и общества. В нынешних условиях отсюда следует, что западная цивилизация, несмотря на все свое могущество и богатство, находится в глубочайшем упадке.» И он приводит много фактов, например, таких: за 40 последних лет население Земного шара увеличилось вдвое: с 3-х до 6 миллиардов человек. Но европейские (в широком смысле) народы перестали воспроизводиться. Из 47 европейских стран только одна — мусульманская Албания — демонстрировала в 2000 году уровень рождаемости, достаточный для сохранения народа. Остальная Европа вымирает, прогнозы на будущее весьма печальные. К 2050 году население Земного шара возрастет еще на 3 с лишним миллиарда, однако это 50-процентное увеличение населения произойдет исключительно за счет Азии, Африки и Латинской Америки, а 100 миллионов европейцев исчезнут с лица Земли. В 1960 году люди европейского происхождения составляли четверть мирового населения, в 2000 году — одну шестую, а к 2050-му году будут составлять всего лишь одну десятую. Из 20 наций с наименьшим уровнем рождаемости 18 наций — европейские. Уровень рождаемости в Европе упал до 1,4, а для сохранения населения требуется 2,1 ребенка, рожденного каждой женщиной. За 50 лет население Европы, по прогнозам ООН, сократится с 700 миллионов до 600 или 550 миллионов. Последний раз такое сокращение европейского населения наблюдалось во время так называемой «черной смерти» — эпидемии чумы 1347−1352 гг. То есть, при сохранении теперешнего уровня рождаемости к концу XXI века европейское население сократится до 207 миллионов человек, то есть до 30 процентов от сегодняшнего. В самих США на вид положение не столь катастрофическое: видимо население сейчас не сокращается, но в его структуре происходят радикальные изменения. После кризиса 30-х годов (так называемой «большой депрессии») впервые в Америке смертность превысила рождаемость. Но после войны произошел всплеск рождаемости (так называемый «бэби-бум»). Период с 1945 до 1965 считается золотым веком семейной жизни США: 95 процентов населения жило в семьях, состоящих в браке, но в 1965 году вновь возобновилось падение рождаемости. Выросшее поколение так называемых «бэби-бумеров» (рожденных в «бэби-бум») не захотело воспроизводить себя. Сейчас население США не сокращается, благодаря фактору, радикально влияющему на все западные страны: радикальной иммиграции: притоку представителей совершенно другого типа цивилизации. Казалось бы, для США как раз именно это не так заметно, потому что почти все их жители — или эмигранты, или потомки эмигрантов. Но на протяжении последних веков все же сформировался определенный доминирующий этнический тип, определяющий и тип американского общества. Основой было то, что большинство эмигрантов происходило из Европы, благодаря чему США и рассматривался сначала как ответвление западно-европейской цивилизации, а потом даже и ее лидер. Этот доминирующий человеческий этнический тип даже получил в Америке особое название: «белый протестант англо-саксонского происхождения». Но теперь этот термин, как правило, носит укоризненный и обвинительный характер. Сейчас положение радикально изменилось. Если в 1960 году было 16 миллионов американцев не-европейского происхождения, то сейчас их 80 миллионов! И каждый год в США прибывает 1 миллион легальных иммигрантов и 500 тысяч нелегальных. Количество живущих сейчас в США нелегальных эмигрантов определяется как 9,11 миллионов человек и подавляющее большинство из них происходит из Латинской Америки или Азии. Наиболее наглядно этот поток течет через границу США и Мексики. За 1990 годы количество американцев мексиканского происхождения возросло вдвое: до 21 миллиона человек. Это легальные, учтенные эмигранты. А число нелегальных неизвестно, но оценивается примерно в 6 миллионов. Это явление, конечно, прежде всего, затрагивает южные штаты, куда эти эмигранты обычно и попадают. В 90-е годы штат Техас, например, принял более 3 миллионов новых жителей, и доля испаноязычного населения выросла с 25 до 33 процентов. В четырех крупнейших городах Штатов так называемые «латинос» (эмигранты из Латинской Америки) составляют большинство. Бьюкенен приводит суждения одной газеты: «При продолжении такой же политики к 2050 году белые составят меньшинство в Техасе». С другой стороны, за 90-е годы белое население Калифорнии уже уменьшилось на 100 тысяч человек, но число «латинос» там увеличилось на 1 миллион. В 2000 году белые уже стали там этническим меньшинством. Каждый год штат покидают 100 тысяч англосаксов. Как утверждает Бьюкенен, новые эмигранты, как правило, не ассимилируются и даже не стремятся к этому. То есть США перестал быть «плавильным котлом наций», чем американцы так гордились и что считали одной из фундаментальных черт своей цивилизации. Эмигранты мексиканского происхождения рассматривают южные штаты США как незаконно у них отнятые (что исторически совершенно и верно), а Мексику — как свою истинную родину. В Техасе есть города, объявившие испанский язык официальным. В Калифорнии в ряде школ преподавание ведется на испанском. В штате Нью-Мексика несколько раз уже вносился на обсуждение закон о переименовании его в Нуэво-Мексико, как он назывался до американской аннексии. Функционирует организация, ставящая целью создание нового государства под названием Арстлан, с мексиканским населением и столицей в Лос-Анджелесе. Президент «Лиги единения латиноамериканцев» сказал: «Калифорния станет мексиканским штатом, мы займем все органы власти. Если это кому-то не нравится, пусть уезжает!» Этого человека Президент Клинтон наградил медалью Свободы…
Конечно, не только эмигранты из Латинской Америки задают эту проблему. В США сейчас 28,5 миллионов некоренных американцев. Половина из них — выходцы из Латинской Америки и стран Карибского бассейна, четверть — из Азии, остальные (четверть) — эмигранты из Африки, Ближнего Востока и Европы. В 1990-х годах эмигранты и их дети обеспечили весь прирост населения в таких штатах, как Калифорния, Нью-Джерси, Нью-Йорк, Иллинойс и Массачусетс. Такая ситуация типична не только для США, но и для стран Западной Европы. Такая же проблема в Германии возникает с турецкими эмигрантами, во Франции — с арабами из Алжира, в Великобритании — с выходцами из Пакистана и других стран Британского содружества и т. д. В 1999 году число нелегальных эмигрантов на территории Евросоюза составляло полмиллиарда: в 10 раз больше, чем в 1993 году. То есть, оно выросло в 10 раз за 6 лет. В 1995 году численность Европы (включая Россию) была примерно соизмерима с населением Африки. К 2050 году, согласно расчетам, на каждого европейца будет приходиться более трех африканцев. Автор пишет: «Как кажется, Европа не может остановить эмиграцию и помешать пришлым занимать рабочие места, освобождающиеся по мере того, как сходит с исторической сцены военное поколение.» Эти два явления — сокращение коренного населения и эмиграция — тесно связаны. При сокращении рождаемости растет процент стариков, а кто-то должен работать, чтобы их содержать. Как говорит Бьюкенен, при сохранении теперешнего уровня рождаемости, Европа к 2050 году должна будет принять 169 (т.е. почти 170 миллионов) эмигрантов, если, конечно, она желает сохранить сегодняшний процент работоспособного населения. Если же европейцы решат восполнить естественную убыль населения, им придется принять более миллиарда эмигрантов из стран Африки и Среднего Востока. Иными словами, либо Европа увеличивает налоги, радикально снижает пенсии и льготы на лечение, либо она становится континентом Третьего мира. Таков выбор, его придется сделать…
Книга Бьюкенена, как мне кажется, ценна тем, что она не только живописует драматический кризис западного мира, но и анализирует его причины. Среди них есть и чисто материальные. Прежде всего, это заинтересованность предпринимателей в дешевых рабочих руках, а их в большом числе предоставляют как раз эмигранты, особенно нелегальные. Сложившееся положение стали обыгрывать в свою пользу и политические партии. Голоса эмигрантов стали важным фактором предвыборной борьбы (особенно это заметно в США). Проигрышным считается теперь требование хотя бы контроля над эмиграцией или хотя бы какого-то ее учета. Добавляет число голосов призыв легализовать (или, как это попросту пишут, «простить») всех нелегальных эмигрантов и приравнять их к легальным гражданам.
В 2000 году Конгресс профсоюзов США, до того выступавший против массовой эмиграции, изменил свою позицию и предложил легализовать так называемых «нелегалов» (т.е. нелегальных эмигрантов) в надежде получить новые миллионы членов, платящих членские взносы. Это уже подводит нас к социальным причинам кризиса. Общество потребления воспитывает своих членов в идеологии максимального потребления и комфорта. Сохранение прежнего уровня комфорта требовало сокращение рождаемости, и общество предложило пути этого сокращения — прежде всего, идеологические. Перелом приходится на 1960-е — 1970-е годы, когда оформилось поколение, воспитанное на идеях общества потребления.
Как пишет Бьюкенен, в детстве у них у всех была телевизионная нянька, с которой было куда веселее, чем с родителями. А у этой няньки, спрятавшейся под личиной телевизора, всегда ответ на любой вопрос, на любую просьбу был: «хочешь, так бери!». Возникла идеология жизни «для себя», в которой дети только мешают. Прежде всего, конечно, был сформулирован тезис, что дети и брак порабощают женщину. Если в XIX веке профсоюзы боролись против привлечения женщин к труду, а требовали зарплаты, на которую рабочий мужчина мог бы содержать всю семью, то к концу XX века такая точка зрения была объявлена дискриминационной, противоречащей конституционному принципу равенства мужчин и женщин. Ее заменили принципом одинаковой оплаты за одинаковый труд. И действительно, десятки миллионов женщин переместились в офисы, тем более что и тяжелые физические формы труда в значительной мере сократились в объеме. Они вытеснили там мужчин с их рабочих мест. Средняя зарплата женщины, действительно, значительно повысилась. Но, соответственно, понизилась и зарплата мужчин. Это сопровождалось укоренением феминистского положения, что «брак — это пережиток рабства». Как сформулировал один из идеологов феминизма, для феминизма не существует разницы между проституцией, браком и сексуальным домогательством (т.е. различными формами насилия). Другой пишет: «свободы для женщины не завоевать, пока существует брак». Действительно, появились миллионы так называемых «свободных женщин». Это специфическая для Запада (отчасти, для узкого слоя и у нас) прослойка, которую трудно описать. Они могут состоять и в браке, который для них, однако, не является центром жизни. Центром же жизни является их работа. Они даже могут завести ребенка без риска разрушить свою карьеру. Но это может быть один, от силы два ребенка, что недостаточно для воспроизводства населения. Число невенчанных пар сейчас составляет пять с половиной миллионов человек (в десять раз больше, чем в 1970 году), а именно они производят меньше всего детей! Одинокие американцы составляют 26 процентов населения. Как пишет автор, «брак вышел из моды». В США более половины всех браков кончаются разводом. Общество чутко восприняло эти тенденции и пошло им навстречу. Были созданы чрезвычайно эффективные противозачаточные таблетки, о которых автор пишет: «Однажды историки назовут их «таблетками, погубившими Америку». Они поступили в продажу впервые в 1960 году. В 1963 году ими пользовалось 6 процентов американок, а в 1970-м — 43 процента. Но, тем не менее, стремительно росло и число абортов: еще в 1966 году делалось 6 тысяч абортов, а в 1970-м, за четыре года, это число увеличилось до двухсот тысяч, в 1973-м же — до шестисот тысяч! То есть, в сто раз за семь лет! Такие штаты, как Калифорния и Нью-Йорк принимали все более либеральные законы на этот счет, пока Верховный суд не признал права на аборт одним из конституционных прав. В результате за десять лет число абортов в год выросло до полутора миллионов. С тех пор было сделано 40 миллионов абортов, сейчас каждая третья беременность кончается абортом…
Католическая церковь всегда резко выступала против любого вида контроля над рождаемостью. Римский папа назвал растущее число абортов «победой культуры смерти». И, действительно, существует какое-то загадочное течение на Западе, основанное на симпатичности смерти. Прежде всего, это так называемая эвтаназия. Это, оказывается, одно из прав человека: право на достойную смерть. Предполагается, что речь идет о помощи самоубийству неизлечимых больных со стороны врачей, но обычно так же обсуждается и тот случай, когда больной не может сам принять решение (например, находится без сознания). Закон, легализующий эвтаназию, уже принят в Голландии, но правительственная проверка показала, что в большинстве случаев, как говорится в документе, «смерть никак нельзя признать добровольной». Дети от 12 до 16 лет должны для самоубийства получить разрешение родителей, после 16 лет его уже и не требуется! Автор считает, что решающим в происходящем грандиозном процессе является не материальный стимул. Он пишет: «В нашей стране идет религиозная война, война за душу Америки». Явно это относится не только к Америке, но и ко всему Западу. Все более влиятельной в общественном сознании становится пропаганда всех форм жизни, альтернативных традиционной семье и рождению детей. Так, в распространенном «Коммунистическом манифесте» 1973 года говорится: «Многие разновидности сексуального поведения не могут и не должны считаться дурными по определению». Автор приводит множество фактов. Например, политик, соблазнивший 16-летнего подростка, был с триумфом переизбран в Сенат. Возражения одного сенатора против назначения нового посла (поскольку тот был известным гомосексуалистом), были осмеяны другими сенаторами. Супруга президента Клинтона приняла участие в параде геев и т. д.
Корреспондент газеты «Нью-Йорк Таймс» пишет: «Три четверти людей, решающих, что поставить на первую полосу нашей газеты, оказались ярко выраженными гомосексуалистами». Когда организация бойскаутов подтвердила запрет гомосексуальных отношений в их среде, против них началась травля: начиная с газет и вплоть до Верховного суда. Калифорнийский университет отстаивает право гомосексуалистов возглавлять скаутские отряды и право Северо-Американской «Лиги мужской любви» публиковать «пособия по подбору партнеров». Верховный суд штата Нью-Джерси постановил, что отказ бойскаутов принимать гомосексуалистов «противоречит устранению дискриминации в обществе».
В ряде штатов в результате этой истории власти запретили скаутам доступ на территорию общественных школ. В некоторых штатах уже признана законная регистрация браков лиц одного пола, а в штате Техас — даже и человека с животным.
Бьюкенен связывает происходящий сейчас перелом в духовной жизни Запада с пережитой в 1960—1970 гг. так называемой «культурной революцией». Этот чрезвычайно интересный момент в жизни Запада мало, как мне кажется, исследован. Это время более всего запомнилось волнениями, прокатившимися по всему Западу: протестами против войны во Вьетнаме, негритянскими волнениями в США, захватом Сорбонны французскими студентами, терактами «Красных бригад» и т. д. Идейным фундаментом этого, как говорилось, было стремление «разрушить старый мир»: репрессивную буржуазную демократию, буржуазную семью… Бросающимся в глаза аспектом была сексуальная революция, которую сразу чутко воспринял деловой мир. Выпуск порнографической литературы, число соответствующих ночных клубов и т. д. возросло в десятки раз. В самых почтенных газетах можно было встретить объявление желающих вступить в групповой брак и т. д.
Все это движение было небезыдейным: оно имело свою идеологию, и очень даже разработанную. Автор видит истоки ее в учении марксиста и коммуниста Антония Грамши (он писал «О захвате культуры»). Реальными властителями умов в 1960—1970-е годы оказались идеологи так называемой «Франкфуртской школы», созданной сначала в Германии выходцем из Венгрии Лукач, а затем Хорхаймером, Адорном, Фроммом, Райхом и Маркузи. После прихода к власти Гитлера школа перебазировалась в Америку. Как мне кажется, их критические высказывания против современной им жизни Запада содержат много верного, читаются с интересом. Но используются ими, как снаряд, направленный на разрушение национального государства, общества, семьи и человеческой индивидуальности. Поразительным образом вся эта революция прекратилась, как по сигналу, причем она не была ни подавлена силой, ни побеждена идеологически. В частности, на выпады идеологов «Франкфуртской школы» не были найдены сколько-нибудь убедительные возражения. Тогда казалось поразительным, как вдруг сошло на нет все это течение! А теперь (или, может быть, десять лет назад) те, кто молодыми людьми воспитывался на тогдашних идеях, пришли к власти, заняли влиятельные посты в теперешних элитарных слоях Запада. Типичный пример — супруги Клинтон. И эти-то слои и продолжают атаку на те же самые ценности! В частности, об этом рассказывается в главе книги под ярким названием «Война против прошлого». «Сейчас на Западе, — как подробно рассказывает и иллюстрирует конкретными фактами Бьюкенен, — влиятельные идеологические круги стараются из сознания вытравить все, что можно было бы найти положительного в американской истории (то же самое, собственно, относится и ко всему западному миру)». Это очень похоже на пережитую нами в 20-е годы концепцию «проклятого прошлого», более или менее сохранившуюся до сих пор.
Так вот, он пишет, что в 1992 году было пятисотлетие высадки Колумба на американском континенте, и под влиянием этих влиятельных кругов оно прошло незамеченным. Например, в ООН предполагалось сначала отметить это событие, а потом это было аннулировано: Национальный Совет Церквей призвал верующих не отмечать его. Школьный совет Нового Орлеана постановил лишить одну из школ имени Вашингтона, которое она носила. Многие штаты вынуждены были отказаться от своего флага, так как он был похож на флаг Конфедерации южных штатов во время гражданской войны. Были осквернены и разрушены памятники генералов, имевших неправильные взгляды, с точки зрения современной политической элиты. Даже книга Марка Твена «Приключения Гекльберри Финна» была удалена из школьной программы, так как образ негра Джима в ней был признан неправильным и расистским.
Но это относится не только к Америке. И в Великобритании происходит такая же чистка памятников исторических деятелей. Во Франции все левые партии протестовали против того, чтобы в 1998 году было отмечено 1500-летие крещения короля франков Хлодвига. Но вот (замечу от себя) 200-летие Французской революции отмечалось как национальное и государственное торжество, с участием лидеров других стран.
Согласно разработанному плану исторического преподавания, в школах США не следует упоминать имен Вашингтона, Эдисона, братьев Райт. В некоторых университетах курс по истории западной цивилизации заменен на курс: «Культуры, идеи и ценности». Автор пишет: «Нигде более не найти такой всепоглощающей ненависти к своей стране у образованных людей, как в Америке» (тут, я думаю, мы сделали бы, вероятно, оговорку по поводу современной России).
Наконец, автор касается самого фундаментального вопроса — в главе под названием «Дехристианизация Америки». Он говорит, что, согласно Грамши, 2000 лет христианства сделали западного человека невосприимчивым к марксизму. «Прежде, чем Запад будет завоеван, следует лишить его веры», — пишет Грамши. Это сейчас успешно и происходит. Например, в Северо-Западной Европе нет ни одного крупного города, где крестят хотя бы половину новорожденных. 39 процентов французов не придерживаются никакой религии, только 56 процентов англичан верят в Бога. Президент Чехии В. Гавел сказал: «Мы создаем первую атеистическую цивилизацию в истории человечества». Видимо, он прав…
Автор видит здесь прямую связь, это непреложная закономерность: «Лишите народ веры, и он перестанет воспроизводить себя, а на освободившиеся территории придут иностранные солдаты и эмигранты». Подробнее раскрывается процесс дехристианизации именно в самой Америке. По решению Верховного суда, из публичных школ и библиотек были изъяты все Библии, сочинения Отцов Церкви, кресты и другие христианские символы. В 1948 году в школах запретили добровольное изучение религии. В 1992 году в школах и колледжах запретили все молитвы, в 2000 году объявлен запрет молиться (или хотя бы креститься) во время студенческих спортивных соревнований. В 1996 году суд 9-го округа постановил, что большой крест на Мемориале в честь павших воинов в Юджине (штат Орегон) противоречит Конституции. В 2000 году суд постановил убрать из всех документов штата Орегон девиз штата: «Человеку это невозможно, Богу же все возможно». В 2001 году суд постановил: «Убрать в штате Индиана с лужайки перед мэрией города Эллхарта стеллу с высеченными на ней Десятью заповедями» (хотя эти заповеди даже не христианские, а Моисеевы). Допущенные в некоторых случаях гимны должны быть отредактированы в духе господствующей идеологии, например: «Отец, Сын и Дух Святой» должно быть заменено на: «Творец, Искупитель и Опора», что делает текст (как говорится) «более приемлемым в гендерном отношении» (в переводе на нормальный язык, «в отношении полов»). Термин «Христовы воины» должен быть удален как слишком воинственный, «Господь наших Отцов» заменено на: «Господь и Бог», «Господь» — на «Высшее Существо» и т. д. Параллельно этому — изобилие кощунственных изображений и текстов…
Как мне кажется, трудно расположить весь этот ряд явлений в цепочку причин и следствий. Скорее, это похоже на разные проявления единого процесса. Как, например, когда мы видим, что появляются первые цветы и тает снег, то трудно сказать, что что-то является причиной, а что-то — следствием. То, что речь идет о едином и быстро набирающем темп процессе, представляется небесспорным. Причем к тем признакам, которые описывает Бьюкенен, можно было бы присоединить и ряд других.
В 2001 году Сретенский монастырь в Москве предложил мне прочесть несколько лекций, а потом их содержание издал в виде книжечки. Она называется «Духовные основы Российского кризиса XX века». Там я привожу длинный список признаков, указывающих, как мне кажется, на несомненный закат Запада. Из них я приведу здесь только два. Во-первых, упадок духовного творчества. Ведь западная цивилизация была поразительно продуктивной (и в этом для всех нас ее привлекательность). Она создала великую живопись, литературу, музыку, стройную систему естественных наук… Но сейчас все это — в прошлом. Творчество продолжается, собственно, только в одной области: технике. Но без развития своей научной базы техника тоже вряд ли сможет долго развиваться. Ведь совершившийся переворот не случайно называется «научно-технической революцией». То есть, это было возникновение некоего смешанного, совместного развития науки и техники, и вряд ли может одно развиваться без другого. Второе — это экономика. Специфика экономики Запада — в ее неразрывной связи с акциями, банками и биржей, то есть, говоря старыми фразами, с истоками ростовщичества. Теперь эта ее сторона приняла гипертрофированную, уродливую форму. В спекулятивной экономике, как пишут, вращаются в десятки, а то и в сотни раз большие средства, чем в реальной экономике. Часто современную экономику Запада называют «экономикой казино», то есть грандиозные суммы, практически ничем реально не обеспеченные, вложены в эту экономику. В 1944 году, когда кончалась Вторая мировая война, состоялась конференция в Брекенвуде, где основные капиталистические страны согласились признать основной своей валютой доллар, который был обеспечен золотым запасом США. Но в 70-е годы США отказались от этого обеспечения. Таким образом, речь идет о реально ничем не обеспеченных денежных документах. В нашей перестроечной жизни такое явление называлось «пирамидой». Естественный конец таких пирамид — это финансовый крах, к которому неизбежно движется и Запад.
Вся совокупность таких признаков показывает, как мне кажется, настолько убедительно, насколько это вообще возможно, что мы переживаем колоссальной важности исторический период — настолько значительный, что его масштаб трудно даже охватить. Это действительно «смерть Запада», т. е. конец цивилизации, складывающейся и подчинявшей себе соседние страны в течение последних пятисот лет. Она, видимо, обречена. Автор формулирует мысль так: «Смерть Запада — не предсказание, не описание того, что может произойти в некотором будущем. Это — диагноз, констатация происходящего в данный момент. Нации Первого мира вымирают, они оказались в глубоком кризисе — не потому, что случилось с Третьим миром, а потому, что случилось что-то у них самих, в их собственных домах. Нам трудно это себе даже представить, но, по-видимому, через несколько десятков лет не будет существовать современных французов, немцев (именно как нации), из мира исчезнет агрессивность западных народов, их фаустовский дух, исчезнет западный индивидуализм и западная предприимчивость. В какой-то степени весь процесс умирания Запада можно рассматривать как расплату за его грехи. Его стремительный материальный рост основывался на идеологии общества потребления, а эта идеология с неизбежностью привела к той войне против детей — депопуляции — которая сейчас губит Запад. Эмигранты в целом — это жертва западной цивилизации, разрушившей их традиционное общество.
Современная западная элита рисует прошлое своих стран сплошь черной краской, но там ведь и правда достаточно мрачных эпизодов. Например, переселение мексиканцев в южные штаты — это как бы наглядная расплата за захват их земель, когда-то принадлежавших Мексике. Основная установка развивающегося Запада по отношению к остальному человечеству, да и природе в целом, была установкой хищника или потребителя, рассматривающего то, что вокруг него, как свое сырье. Наконец, все эти научные достижения, так эффективно сводящие на нет население Запада: все совершенствующиеся методы абортов, все более эффективные таблетки и т. д. Мне кажется, все это приводит людей к неразрешимым вопросам. Действительно, трудно спорить на тему о том: нужно ли давать жизнь нежеланному ребенку или нет. Мне кажется, основная порочность этой ситуации в том, что человек ставится перед проблемой, которую он, собственно, и не должен бы решать. Так же и врач: должен ли он действительно оставить страдать неизлечимо больного пациента или помочь ему умереть? Такие проблемы не должны решаться человеком! То, что современная западная цивилизация ставит их перед человеком, и является признаком ее упадка — того, что она завела людей в какой-то тупик. Но мне представляется, что главное — не оценка степени виновности этой цивилизации, а то, что явно надвинулся ее конец, и человечество должно не только осознать это, но и начать уже размышлять о том, как оно будет жить следующий пост-западный период. Конечно, для нас наиболее существенным вопросом является то, как этот исторический сдвиг отразится на России. Безусловно, очень многое из того, о чем рассказывается в книге Бьюкенена, кажется как будто сказанным о современной России. Прежде всего, это касается демографического положения. У нас уровень рождаемости даже ниже, чем в любой из западных стран. Но сверх того — еще катастрофически сократилась продолжительность жизни. Население в России уже сократилось до 145 миллионов, прогноз на 2016 год — 123 миллиона, а в 2100 году русских будет менее 80 миллионов человек! Не менее остра и проблема эмиграции со всеми ее последствиями: ростом преступности, наркоманией и т. д. Такое же чувство ненависти, как в США, вызывает у наших передовых слоев и христианство. Достаточно вспомнить выставку кощунственных и грубых изображений в центре им. Сахарова, обсуждавшуюся, в частности, и на радио «Радонеж».
В том же, что Бьюкенен формулирует как «ненависть образованного слоя к своей стране» современная Россия, пожалуй, может потягаться с Америкой. И все же наша катастрофа имеет некоторые собственные оценки. Западная Европа была колыбелью западной цивилизации. Для России же эта цивилизация была в значительной степени чем-то привнесенным. Россия восприняла некоторые элементы этой цивилизации, но в значительной степени сохранила и свою самобытность. В ряде публикаций я аргументировал такой взгляд, что, начиная с революции 1917 года происходило массовое насильственное подчинение России принципам западной цивилизации. Во-первых, через чисто западную идеологию марксизма. Во-вторых, через разрушение всех традиционных для России элементов общества: Православия, монархии, индивидуального трудового крестьянского хозяйства. И, наконец, что важнее всего, через принятие основного принципа развития Запада: индустриализацию за счет разрушения деревни. Эта подражательность, или вторичность по отношению к Западу, подчеркивалась тогда господствующим лозунгом: «Догнать!» А догнать можно только того, кого признаешь лидером. Тогда это было оформлено другой фразеологией, коммунистической, но потом обнаженно проявилось, особенно за последние пятнадцать лет. Таким образом, если для Западной Европы и Америки западная цивилизация представляет собой их сущность, то для России — это насильственно натянутая на нее оболочка, причем сравнительно в недавних исторических масштабах времени. Даже депопуляция, цифры которой у нас страшнее, чем на Западе, имеет другой оттенок. Там женщины не хотят рожать в погоне за комфортом и независимостью. У нас, как мне кажется, такие аргументы действительно действуют, но только разве что в узком слое «новых русских». В большинстве у нас женщины не хотят рожать просто из-за нашей страшной нищеты, так как боятся, что не смогут прокормить детей. Конечно, посмотрев наше телевидение, какие-нибудь дебаты об однополой любви и т. д., можно подумать, что это просто копия Запада. Так оно точно и есть — но именно на телевидении и в прессе, там, где нам показывают собственное представление. От силы это отображает взгляды тех, кто отобран в качестве публики для подобных дебатов или для довольно узкого слоя новых русских. Но совсем не таковы взгляды другого народа, который мерзнет в нетопленых домах, стоит в очередях к водной колонке, не имеет денег купить лекарств и т. д. Мне кажется, что западный тип развития у нас широко внедряется, начиная с 30-х годов, а если говорить со всей откровенностью — последние пятнадцать лет. В разных публикациях я аргументировал мысль, что Советский Союз, по существу, стал окраинной цивилизацией по отношению к Западу. Основные принципы западной цивилизации у нас внедрены под давлением громадного насилия, и сравнительно недавно. В результате образовалась малоустойчивая, не укорененная в народе, концепция жизни. Такова, как мне кажется, и была глубинная причина столь неожиданного краха коммунистического общества. Все это отнюдь не указывает на какой-то предопределенный сценарий будущего в России. Конечно, очень возможно, что Россия окажется так привязана к Западу, что рухнет вместе с ним. Но это — наихудший вариант будущего. Оно будет тем менее катастрофичным, чем меньше Россия будет привязана к обреченному Западу. Можно надеяться, что с расширением кризиса Запада в России возникнет власть, меньше от него зависящая и стремящаяся не усилить, а ослабить путы, привязывающие нас к нему. Мне представляется, что очень многое зависит от осмысления теперешней ситуации в той мере, в которой она отчетливо видна. А видна несомненная обреченность Запада, так аргументировано очерченная, например, в книге Бьюкенена. Это дело вновь складывающейся русской интеллигенции — осознать и сделать более широким достоянием все отчетливее проступающую историческую картину. И я не вижу, каким другим путем можно было бы сейчас повлиять на будущность России и тех наших потомков, которые станут в ней жить. Мне кажется, что большее отличие России от Запада проявлялось в том, что она до 30-х годов XX века оставалась, в основном, крестьянской страной (80 процентов населения были крестьянами, с совершенно специфической идеологией, проистекающей из характера индивидуального трудового крестьянского хозяйства). В 30-е годы это было с колоссальным насилием сломано, сейчас уже, может быть, треть или четверть населения только живет в деревне, но переселившиеся в город крестьяне в значительной степени еще сохранили эту идеологию. Изменение экономических отношений происходит гораздо быстрее, а идеология — она гораздо инертнее. И благодаря этому, мне кажется, Россия гораздо менее, так сказать, пропитана тем духом, который губит Запад. Мне кажется, это же относится и к депопуляции. То есть, у меня такая надежда, что сейчас чуть лучше положение материальное, и средние женщины будут рожать детей. Это вопрос не стремления к комфорту. Да, среди них есть такие, которые хотят заработать деньги на какие-нибудь поездки заграницу и т. д., но это относится к узкому кругу тех, кто полностью усвоил западный стиль жизни и кто на этом перевороте оказался выигравшим. А подавляющее большинство народа — в другом положении. Мне кажется, если поддерживать российскую экономику, если поддерживать независимость развития России, как государственную, так и экономическую, и идеологическую, то этот страшный переворот, который Россия пережила в XX веке — эта язва может и зарасти, будет преодолена организмом.
