 |
| НГ-Религии | Владимир Попов | 18.08.2004 |
Об авторе: Владимир Александрович Попов — преподаватель истории и теологии Московского Богословского института Союза ЕХБ.
Марцинковский родился в 1884 г. в селе Дермань Волынской губернии. Как-то дедушка, пестуя малолетнего внука, обронил многозначительную фразу: «Этот младенец будет великим человеком». Когда родственники рассказывали Владимиру Филимоновичу о словах деда, он смеялся и говорил: «Ну, может быть, на мерку моей деревни это пророчество исполнилось».
Самое важное решение в жизни
После окончания местной гимназии Марцинковский в 1902 г. поступил на историко-филологический факультет Петербургского университета. Годы учебы в столице были не только периодом накопления знаний, но и временем серьезных раздумий о смысле жизни.
В 1903 г. Марцинковский познакомился с руководителем Русского христианского студенческого движения (РХСД) бароном Павлом Николаевичем Николаи (1860−1919 гг.). Он был евангелическо-лютеранским пастором и проповедником, организовавшим в 1903 г. в Петербурге первый студенческий кружок евангелического направления. Эта встреча коренным образом изменила мировоззрение Марцинковского.
Под влиянием бесед с новым другом Владимир из скептика превращается в убежденного христианина. «С его личностью связана самая лучшая сторона моего студенчества, самое важное решение в моей жизни, самое радостное, чем я живу до сих пор, — вспоминал Владимир Филимонович. — Он был способен толкнуть на важные шаги. В народе его называли святым человеком, но специфической святости не было в его лице. Ни елейности, ни благочестивой фразы, ни поучительного тона… Он был душою нашего движения. Он отдал ему свою жизнь, оставив службу в Государственном совете… Он был искренне интерконфессионален, умел принять в свое чувство чужой обряд, чужое толкование».
Пережив глубокую мировоззренческую ломку, студент Марцинковский загорается идеей хождения в народ. В каникулы он путешествует по Волге с ящиком книг библейского и религиозно-нравственного содержания. На долгих стоянках энергичный книгоноша успевал обойти несколько близлежащих сел и деревень.
Завершив в мае 1907 г. с отличием университетское образование, Марцинковский получает место учителя в Гродненской гимназии. Через шесть лет молодой преподаватель вновь оказывается перед проблемой серьезного выбора. Павел Николаи предлагает Владимиру переехать в Москву и посвятить себя студенческому движению. Часть родственников и знакомых, услышав о добровольном уходе Марцинковского из гимназии, сочли его психически ненормальным. Оставить родные края, комфортабельную жизнь, хорошо оплачиваемую работу и перебиваться случайными лекциями — к лицу ли это здравомыслящему человеку?
Евангелие и свобода
Как представитель Христианского студенческого движения Марцинковский активно выступает с лекциями в высших учебных заведениях Москвы, Петрограда, Киева, Одессы. Еще в годы студенчества Марцинковского привлекали люди, искренне желавшие блага Церкви и всему народу. Он посещал собрания Религиозно-философского общества имени Владимира Соловьева, где проводили беседы Владимир Эрн, Александр Ельчанинов, Сергий Булгаков, Валентин Свенцицкий. Живые симпатии вызывали у Владимира Филимоновича и встречи с благочестивыми мудрыми старцами Оптиной пустыни.
«Скажите, батюшка, в чем вы видите главную причину того, что возрождение Православной Церкви так плохо продвигается вперед?» — спросил как-то Марцинковский у приехавшего в Москву старца Анатолия. «На Моисеевом седалище сели книжники и фарисеи», — тяжело вздыхая, ответил старец.
Институт старчества был в какой-то мере духовной оппозицией формальному обрядоверию и, естественно, притягивал к себе все живое, мыслящее, творческое. «Знакомство с такими светлыми личностями дало мне почувствовать в среде Православной Церкви наряду с казенной, официальной ее стороной иную положительную стихию, — писал Марцинковский. — Такое же светлое впечатление я вынес из книги Павла Флоренского „Столп и утверждение истины“. Я целое лето штудировал это значительное, глубокое произведение о православии. После того я ездил в Посад и посетил автора. Его вдумчивый и крайне простой облик, напоминающий обыкновенного послушника, лишь дополнил и оживил многое, прочитанное из этой красиво и вдохновенно написанной поэмы о Церкви».
Революционные события 1917 г. возбудили интерес к проблемам духовного переустройства не только среди рабочих и интеллигенции, но и в массах крестьянского населения. В начале 1918 г. Марцинковский выезжает в села Тверской губернии с чтением лекций на тему «Евангелие и свобода». Являясь христианином, лектор считал, что для улучшения жизни необходим внутренний духовный переворот: «Революция строя и форм требует революции духа. Свобода может привести к анархии и произволу, если она дана человеку, носящему в душе эгоистические навыки и низшие инстинкты. Гражданской свободой может разумно пользоваться лишь человек, нравственно обновленный: он должен иметь новые желания, новые благородные понятия о личности, о собственности, о долге и общественном благе».
Сельские священники просили Владимира Филимоновича проповедовать в храмах. Марцинковский охотно говорил с церковного амвона. Темы подсказывала сама жизнь. «Через самогон русский человек сам себя в ад гонит», — предупреждал проповедник.
Должность профессора на кафедре этики, которую Марцинковский занял в Самарском университете в 1919 г., не приучила его к оседлой кабинетной жизни. Он искал общения с простым народом, будучи уверен в том, что душа каждого человека по своей природе христианка.
От имени верующих Владимир Филимонович много выступает на публичных антирелигиозных диспутах, защищая великие ценности христианства. У сторонников воинствующего атеизма идеалистический характер выступлений лектора вызывал резкое неприятие и противоборство.
«Отнимая у народа веру в Бога, вы разоряете душу народа, режете сук, на котором сами сидите, и подрываете основы того самого общественного идеала, который проповедуете. Этим вы способствуете провалу и краху социализма в России», — резюмировал Марцинковский на открытой лекции в Самаре 11 мая 1919 г. Такие рассуждения для защитников диктатуры пролетариата показались крамольными, и лектор тут же был задержан сотрудниками местного ЧК. «Вы агитировали против власти?» — спрашивал через сутки задержанного следователь. «Нет. Я говорил против атеизма, указывая на его разрушающее влияние, и утверждал, что не дело власти заниматься пропагандой атеизма». Выслушав доводы необычного лектора, следователь сказал, что чтение лекций не возбраняется, но взял подписку о явке в ЧК по первому требованию.
Суд в искренности просителя не сомневается
В условиях послереволюционной неразберихи и Гражданской войны нелегко было установить гармоничные отношения между новой атеистической властью и религиозными организациями. Наиболее гуманным и благородным шагом на пути достижения взаимопонимания с верующими было издание 4 января 1919 г. Декрета об освобождении от военной службы по религиозным убеждениям. До Первой мировой войны Марцинковский освобождался от воинской повинности как штатный преподаватель гимназии. В военное время его отстранили от мобилизации по причине болезни сердца и близорукости. Два года спустя дело о пригодности Марцинковского к службе в армии рассматривал Московский народный суд.
На подобных судебных процессах имели право в качестве экспертов присутствовать руководители религиозных общин и групп. Назначенный экспертом баптистский пресвитер П.В. Павлов представил суду огромную кипу афиш с объявлениями о библейских, научно-популярных, исторических лекциях, прочитанных за 10 лет Марцинковским. Эксперт подчеркнул, что содержание этих лекций направлено на расширение кругозора и содействие внутреннему духовному просвещению различных слоев населения. Частный свидетель рассказывал о самоотверженной работе Владимира Филимоновича с детьми-сиротами и о кружках молодежи, где Марцинковский трудился в качестве организатора-методиста. Суд продолжался недолго и вынес следующее решение:
«1919 г. сентября 17 дня именем Российской Социалистической Федеративной Республики Местный народный суд Бронного участка г. Москвы… нашел, что означенное ходатайство исключает всякую возможность сомневаться в полной искренности и убежденности просителя, как твердо стоящего на пути заповеди Христа о любви и стремящегося многолетними работами заронить своими проповедями среди молодежи и детей улицы ту искру любви, которая только и может обогатить духовную жизнь народа вообще, а в частности, молодежи в период ее неукрепленности и неустойчивости, обуреваемой современной разрухой.
Исходя из вышеизложенного и суммируя доводы экспертизы, суд определяет: гражданина Марцинковского Владимира Филимоновича от несения военной службы во всех ее видах, как активной, так и вспомогательной, освободить, предоставив ему право работать на пользу молодежи и детей улицы, оставаясь организатором и проповедником всюду, где нищета духовная ищет и просит подаяния и пищи духовной».
Родственники и друзья Марцинковского ликовали. Такое завершение судебного процесса было знаком официального признания органами советской власти духовно-воспитательной деятельности Владимира Филимоновича.
Беспризорники с интересом посещали детские кружки и воскресные школы, где Марцинковский устраивал занятия по пению и музыке, сам играя на скрипке. На уроках по русской классической литературе и истории христианства ученики удивляли всех острой смышленостью и духовной жаждой. Когда преподаватели-добровольцы спрашивали у детей, что дает им воскресная школа, самые трудновоспитуемые отвечали: «Воскресная школа для того, чтобы дети воскресли».
Помимо уличной просветительской миссии Марцинковский расширяет тематику и количество лекций для студенческой молодежи и рабочих. Диспуты с Луначарским в большой аудитории Политехнического музея собирали несколько тысяч верующих и неверующих слушателей. Отмечая накал страстей, вспыхнувших на диспуте, толстовцы писали: «Большую искреннюю речь произнес Марцинковский (евангелист), но, к сожалению, он открыл слабое место своих верований, а именно идею искупления, — и на него-то устремился Луначарский со свойственным ему остроумием».
Весной 1920 г. Марцинковский читает цикл лекций в студенческой столовой на Малой Бронной улице. Говоря о соотношении науки и религии, он делает заключение, что знание не противоречит вере. «Мы привыкли думать, что знание сильнее веры. Но на самом деле именно вера сообщает силу знанию… Религия движет науку и в том смысле, что она пробуждает и поощряет дух исследования. В том-то и сила религии, что она пробуждает любовь к жизни, к природе, человеку, освещая их светом вечного, непреходящего смысла».
Тюрьма как академия духа
Против лекций в студенческой аудитории восстали местные партийные органы, и Марцинковский вскоре уехал в Самару, где ему как преподавателю университета беспрепятственно удавалось собирать людей в актовом зале. Возросли и чисто преподавательские нагрузки. Ему приходилось вести семинарские занятия на двух кафедрах: этики и философии.
Через несколько месяцев по делам Христианского студенческого движения Марцинковский вновь оказывается в Москве. С большим трудом он добивается организации открытых лекций в Политехническом музее и университете. Тревожные слухи носились по столице в феврале 1921 г. Говорили о Кронштадтском восстании, о волнениях солдат в Хамовнических казармах. Друзья предупреждают Марцинковского о неизбежности ареста.
Владимира Филимоновича арестовали в полночь 4 марта 1921 г. на московской квартире у матери. Затем последовало кратковременное пребывание на Лубянке, отправка в тюремный подотдел ЧК и перевод 11 апреля в Таганскую тюрьму.
Из подотдела Владимир Филимонович неоднократно писал заявления следователю, прося указать причину ареста. Ответом было глухое молчание, и только на восьмом месяце пришла телефонограмма с Лубянки — вызывали на допрос. Разбор дела Марцинковского, вероятно, ускорили многочисленные ходатайства перед властями различных религиозных общин. Ходоков направляли даже к председателю Всероссийского центрального исполкома РСФСР М.И. Калинину, который приказал рассмотреть дело в срочном порядке.
«Напрасно друзья ваши подняли шум, — говорил следователь, расспрашивая Марцинковского о Христианском студенческом союзе, об отношении к политике и военной службе, о контактах с иерархами Православной Церкви. — Я и сам вижу, что делу пора дать ход».
«В чем же меня обвиняют?» — поинтересовался Владимир Филимонович. «Тут, очевидно, произошло недоразумение… Вы сами понимаете… Был сложный момент Кронштадтских восстаний. Нам вовсе не выгодно держать вас в тюрьме. Я стою за ваше освобождение. На днях я сделаю доклад о вас на очередном заседании коллегии ЧК».
Марцинковского освободили 14 октября 1921 г. Время заключения Владимир Филимонович вспоминал без особой горечи. Там пригодилась его широкая интеллектуальная и духовная подготовка. Он заведовал отделом тюремной библиотеки, руководил чтением арестантов. Один раз даже удалось прочитать лекцию о смысле красоты. «Это была не только академия духа, но и наук, — писал Марцинковский о тюремной жизни. — Самым ценным приобретением для себя из области знаний я считаю ознакомление с древнееврейским языком. Человек 60 евреев было среди заключенных. Они сидели за спекуляцию. Узнав о моем интересе к Библии и к еврейскому языку, они предлагали мне свои услуги безвозмездно».
Сразу после освобождения Марцинковский возобновляет свою лекционную работу, выступая в церковных и светских учреждениях. Читая лекции в Петрограде, он выкраивает время для исследовательских занятий в Рукописном отделе Публичной библиотеки по вопросу о подлинности евангельского текста. Результатом этих трудов явился доклад Марцинковского в Петровской земледельческой и лесной академии в Москве на тему «Достоверно ли Евангелие?».
В эмиграции
В конце 1922 г. Марцинковского пригласили в Одессу, но намеченная лекционная программа была прервана вызовом в Московское ГПУ. На Лубянке следователь вновь задавал вопросы об отношении Владимира Филимоновича к власти. «Я признаю власть, я не анархист. Пока существуют зло и грех, необходима власть. Без нее в обществе царили бы хаос и торжество грубой силы», — объяснял Марцинковский.
Допросы следуют один за другим, почти ежедневно. 2 января 1923 г. во время очередного вызова в ГПУ Марцинковскому объявили решение властей: «Согласно постановлению коллегии вы высылаетесь на три года в Германию», — сказал следователь. «А если бы я предпочел сидеть в тюрьме и остаться в России?» — «Нет, этого нельзя». — «В чем же моя вина?» — «В разложении Красной Армии». — «Но я никогда не выступал в казармах и вообще не агитирую насчет военной службы». — «Так-то оно так, да на ваших лекциях в числе публики бывают и красноармейцы, и из них некоторые потом отказываются от военной службы».
Марцинковский чувствовал, что объяснение следователя похоже на отговорку, и решил обратиться к начальнику отдела. Тот высказался более определенно: «Мы вас не считаем политическим, но линия вашей работы для нас в настоящее время вредна. К вам собирается интеллигенция, белогвардейцы, но самое главное: зло вашей работы в том, что вы работаете среди студентов и стремитесь создать единый фронт из всех религий».
Широта взглядов Марцинковского, которая так испугала работников ГПУ, была естественным свойством его многогранной личности. Принимая в сентябре 1920 г. крещение от меннонитского проповедника Тевса, он поставил условие — не принадлежать официально ни к какой религиозной общине. И это не личная прихоть, а благоразумная позиция, так ясно выраженная великим проповедником христианства апостолом Павлом: «Будучи свободен от всех, я всем поработил себя» (1 Кор. 9: 19).
Процедура оформления германской визы затянулась на неопределенное время. Власти торопили, предупредив Марцинковского, что они могут переменить решение и отправить его в Туркестан. На помощь пришел чешский консул Гире, он сумел быстро подготовить Владимиру Филимоновичу визу в Прагу.
«Кроме старушки Европы я встретил на Западе еще одну старушку с знакомыми и родными чертами — это нашу эмиграцию, — писал Марцинковский, знакомясь с жизнью пришельцев из России на чужбине. — Как трогательна эта жажда сохранить все священное — и язык, и литературу, и обычаи, и религию, и общественные идеалы. В эмиграции я встретил горячую веру в грядущее сочетание Правды Востока и Правды Запада, Правды о Небе и Правды о Земле, старых ценностей и новых дерзновенных откровений».
Свободно путешествуя по странам Европы, Марцинковский воочию наблюдал, что духовные запросы различных народов во многом совпадают. Лектора-евангелиста доброжелательно принимали в университетах и церквах.
«Я верю в духовное исцеление России»
В 1930 г. Владимир Филимонович переезжает на жительство в Палестину. Там он женился на дочери американского археолога Нелли Шумахер. Вскоре супруги купили себе домик у подножия горы Кармил.
Специально для еврейской интеллигенции Марцинковский подготовил серию лекций о связи христианства с иудаизмом. Последовательно освещая эту сложную тему, он несколько докладов посвящает анализу философско-публицистического творчества Владимира Соловьева. Глубоко вникнув в суть взаимоотношений христиан и евреев, философ вывел известную формулу: если евреи на деле будут евреями, а христиане — христианами, тогда они станут братьями. Соглашаясь с выводами русского философа, Марцинковский подчеркивает: «Те же, кто сознательно исповедует Христа, не только не разделяют антисемитизма, но питают к евреям сочувствие, молятся о спасении Израиля, как это делал Соловьев в последние часы своей жизни на смертном одре».
Несмотря на свою приверженность Евангелию, Марцинковский очень быстро нашел контакт с еврейской аудиторией. Его популярные историко-экзегетические очерки «Третий Исход», «Наука и религия», «Сущность христианства» были переведены на иврит.
Умер Марцинковский в 1971 г. в возрасте 87 лет. Похоронили неутомимого исследователя и проповедника на кладбище города Хайфы.
«Россия навсегда была для него первой любовью, мечтой и молитвой, — отмечал его друг Соломон Островский. — Помимо многих статей для разных журналов в разных странах русского рассеянья, он много времени отдал на корректуру нового перевода украинской Библии».
Марцинковский недоверчиво относился к тем эмигрантам, которые утверждали, что в России все плохо. И Россию, и другие страны Владимир Филимонович мечтал видеть духовно возрожденными, очищенными от ложных кумиров.
«Хотите ли вы, чтобы не было тюрем? Тюрем не будет лишь тогда, когда будет устранена главная причина их, то есть грех, все равно чей грех — заключенного в тюрьму или того, кто сажает, — размышляет Владимир Филимонович. — Грех искони построил тюрьму. Хотите ли уничтожить тюрьмы? Тогда освобождайте человека из плена греха. Поднимите его духовно».
Марцинковский верил в духовное исцеление России, ибо не бесплодна издревле Русская земля на подвижников духа, праведников, живущих по одному из самых благородных принципов: «Кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее, а кто потеряет душу свою ради Меня и Евангелия, тот сбережет ее» (Мф. 8:35). Эта же высокая мудрость вдохновляла земное странствование Владимира Филимоновича Марцинковского.
