 |
| ОВЦС МП | Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл | 18.08.2004 |
досточтимые отцы, уважаемые участники конференции!
Тема нашего собрания, на первый взгляд, может показаться отвлеченно-исторической, не представляющей особого интереса для большинства наших современников. Однако это совершенно не так: ведь вспоминаемые нами события, будучи достоянием далекого прошлого, своими последствиями продолжают влиять на сегодняшний мир, на нас с вами.
Провозглашение в июле 1054 года кардиналом Гумбертом анафемы Константинопольскому Патриарху Михаилу Керулларию и всем, кто был с ним в общении, запечатлело разделение христиан Востока и Запада. Взаимному анафематствованию предшествовало долгое, постепенное удаление друг от друга двух христианских цивилизаций. Церковные разногласия Запада и Востока были известны в предшествующие века. Длившаяся более тридцати лет Акакианская схизма, раскол при Патриархе Фотии и множество других событий меньшего масштаба сотрясали христианский мир. Однако до времени всё то, в чем позже будут справедливо усматривать вехи на пути к разрыву, еще укладывалось в рамки принципа, который хорошо известен нам из патристики: «В главном — единство, во второстепенном — разнообразие, и во всем — любовь».
Видимое же разделение лишь проявило глубинные противоречия, коренившиеся в разном понимании догматов христианства и принципов духовной жизни, особенно духовного авторитета, в различных взглядах на природу Церкви и власть в ней. Произошедшее тогда является серьезным уроком всему христианскому миру: и православным, и католикам, и протестантам. Этот урок заключается в следующем: когда среди христиан начинает господствовать дух любоначалия, когда распри из-за лидерства нарушают привычный ход церковной жизни, когда оскудевают любовь и забота о единстве Церкви, — возникает реальная опасность повторения трагических событий тысячелетней почти давности, омрачивших весь последующий ход христианской истории. И сегодня мы отнюдь не застрахованы от подобного рода явлений.
Полтора века, прошедшие со времени раскола 1054 года до IV Крестового похода, не были использованы для уврачевания ран, нанесенных церковному единству. Наоборот, за это время были посеяны семена разделения христиан на «правильных» и «не вполне правильных», на настоящих европейцев и «недоевропейцев». Христианский мир для латинян оказался совершенно отождествленным с Римской Церковью, то есть с Западной частью тогдашней империи. Все же, что оказывалось за пределами этого своеобразного «Европейского союза», выглядело чужым и подозрительным, нуждающимся в «возвращении домой», в перестройке и перекройке по западному образу и подобию, пусть даже посредством силы. Если для латинских паломников конца XI века Константинополь был городом храмов и христианских святынь, то участникам IV Крестового похода он уже представлялся гнездом «восточных схизматиков», о котором жители Западной Европы говорили: «Град Константинополь, так долго бывший безбожным:».
Захвату Константинополя предшествовала идеологическая подготовка крестоносцев со стороны латинского клира, целью которой было исключить у осаждавших всякое сомнение в том, что по ту сторону городской стены были «враги Господа», как об этом вспоминал участник похода Роберт де Клари. 12 апреля 1204 года крестоносцы ворвались в Константинополь. Город стал добычей захватчиков, которые учинили в нем погром, сравнимый с разорением Рима вандалами и потрясший современников своей жестокостью. Византийский историк Никита Хониат, бывший очевидцем происходившего, оставил нам описание этих событий. «Увы, — пишет он, — вот бесчестно повержены достопоклоняемые иконы! Вот разметаны по нечистым местам останки мучеников, пострадавших за Христа! О чем и слышать страшно, можно было видеть тогда, как божественное Тело и Кровь Христовы повергались и проливались на землю. Расхищая драгоценные вместилища их, латиняне одни из них разбивали, пряча за пазуху бывшие на них украшения, а другие обращали в обыкновенное употребление за своим столом». Автор этого текста имеет в виду не что иное, как евхаристические сосуды. В городских церквах франки жгли и разбивали иконы, выкладывали ими полы, по которым латинские священники ходили, совершая богослужение. В завершение крестоносцы подожгли город, и огонь уничтожил сотни тысяч хранившихся в нем бесценных рукописей и произведений искусства. Описание событий, составленное Хониатом, подтверждается и свидетелями из числа самих крестоносцев. Один из них, Жоффруа де Виллардуэн, в таких словах описывает разграбление Константинополя: «Ратники, которые разбрелись по всему городу, захватили изрядную толику; и добыча была столь велика, что никто бы не мог сказать вам, сколько там было золота и серебра, и церковной утвари, и драгоценных камней… И велика была радость из-за чести и победы, которую им дал Бог, ибо те, кто находился в бедности, теперь пребывают в богатстве и роскоши». В грабежах и убийствах участвовали и пришедшие с крестоносцами священнослужители. Так, современник событий Гунтер Перисский повествует о некоем аббате Мартине, который с оружием в руках угрожал смертью старому греческому священнику, если тот откажется выдать хранимые в храме святыни.
Разгром Константинополя произвел сильнейшее впечатление на многих людей по обе стороны разделившегося христианского мира. И греческие хронисты, и Папа Иннокентий III выражали свое возмущение бесчинствами крестоносцев. «Греческая Церковь, — писал Папа, — претерпела столько бедствий и преследований, что она видит в латинянах лишь пример ужаса и творения тьмы, так что ныне, и справедливо, она почитает латинян хуже псов». Однако Римский епископ сожалеет лишь об имевшем месте насилии и приветствует цель, достигнутую в результате этой страшной трагедии. Едва получив весть о взятии Константинополя, Папа Иннокентий III назвал это событие «великим чудом». И позже, осуждая кровопролитие, он особенно сожалел, что это кровопролитие повредит возвращению Греческой Церкви «к церковному единству и к послушанию Апостольскому престолу».
События 1054 и 1204 годов оставили глубокий и болезненный след в коллективной памяти целых наций, что заставило многие поколения людей переживать случившееся как свою личную трагедию. По замечанию британского историка Стивена Рансимана, «крестоносцы принесли не мир, но меч, и этот меч разрубил христианский мир». Можно смело сказать, что две трагические даты, о которых мы сегодня вспоминаем, рассекли живое тело Европы, и именно с того времени Европа перестала быть единой и цельной.
Оба трагических события взаимно связаны, и второе, то есть крушение Константинополя, явным образом приуготовлялось первым. Однако именно IV Крестовый поход стал тем моментом, который реально разделил Европу и Церковь. До той поры проявлявшееся лишь на страницах полемических сочинений, разделение не выходило за рамки интеллектуальной дискуссии. IV Крестовый поход это разделение запечатлел кровью тысяч невинных людей, нанеся рану, которая доныне продолжает болеть, а иногда и кровоточить.
Между событиями разделения Церквей и разорения Константинополя много общего, ибо и то, и другое являют собой пагубные последствия оскудения любви, ложного понимания духовного авторитета, стремления утвердить свой частный взгляд на окружающее в качестве единственно верного, что неизбежно приводит с столкновениям и конфронтации. Для православного Востока 1204 год обозначил начало новой реальности, тень которой простирается над Европой до нашего времени.
Несмотря на всю секуляризацию и либерализацию общественной жизни в современной Европе, несмотря на постепенное вытеснение религиозного фактора из ее общественной и политической повседневности, границы Евросоюза до недавнего времени с поразительной точностью совпадали с границами Римской Церкви 1054 года. Совпадают они и теперь, исключая отдельные и небольшие географические районы.
Разумеется, не богословские идеи определяют парадигму объединения современной Европы: не католическая и вообще не христианская доктрина, не религиозные ценности как таковые лежат в основе европейской интеграции. Эту роль выполняет политический и экономический прагматизм, использующий в качестве идейного фундамента либерально-гуманистическое мировоззрение. Таким образом, либерально-гуманистический принцип является идейной основой и краеугольным камнем политико-экономической интеграции нашего континента.
Представляется очень важным, чтобы возрождение единой Европы не сопровождалось повсеместным тотальным утверждением мировоззренческих постулатов, явившихся результатом сугубо западноевропейского развития. В противном случае это стало бы очередной экспансией Запада на Восток. Весьма существенно, чтобы европейская интеграция предполагала готовность всех ее участников к построению поликультуральной модели, которая гармонизировала бы традиционные, в том числе религиозные, ценности с ценностями светского гуманизма, принятыми сегодня в странах Западной Европы.
Часто возникает вопрос: а возможна ли подобная гармонизация в принципе? Я глубоко убежден в том, что возможна. Причем не через построение некоей искусственной синкретической модели, когда что-то берется от гуманизма, а что-то — от христианства, но путем сочетания систем ценностей.
Недавно мне довелось выступать на конференции «Культурное и духовное многообразие — богатство Европы», организованной Богословской академией в Варшаве, где обсуждалась эта тема. В результате состоявшейся дискуссии была выработана прекрасная формула, органично объединяющая две вышеупомянутые ценностные системы: участники конференции заявили о своей готовности «утверждать идею прав человека в свете Евангелия». Ибо если мы утверждаем человеческое достоинство и гуманитарные права в отрыве от евангельской системы ценностей, то тем самым раскрепощаем греховное начало в человеке и превращаем мир в хаос, управляемый инстинктами и соблазном. Если же мы отстаиваем достоинство человеческой личности в контексте христианской нормы, то мы делаем дело Божие.
Некоторые критики на Востоке, оценивая деяния Второго Ватиканского Собора, утверждают, что он допустил ошибку уже одним только упоминанием о правах человека в своих документах. Полагаю, что ошибку допустили не участники Второго Ватиканского Собора, а его толкователи вкупе с некоторыми западными богословами, пребывающими под сильным влиянием либерально-гуманистической концепции вообще и светского философского стереотипа относительно прав человека в частности.
К сожалению, нередко в западном богословии мы видим не стремление показать человеку, что означает быть христианином в условиях современной секулярной цивилизации, но намерение богословски интерпретировать идеологию либерального светского гуманизма и представить доказательства ее состоятельности. Это же зачастую отличает и деятельность международных христианских организаций, в частности, Всемирного Совета Церквей. Участвуя в работе того или иного межхристианского форума, я не раз ловил себя на мысли, что вместе с близкими мне по взглядам людьми оказываюсь в роли ученика, которому дают практические уроки, как нужно подгонять под светские либерально-гуманистические стандарты традиционные христианские убеждения и взгляды, христианское благочестие и христианскую практику.
Но если мы таким образом и такими методами станем гармонизировать две упомянутые модели видения мира, две системы ценностей, то совершим великое преступление, ибо отречемся от нашего христианского призвания и окажемся на пути, ведущем к апостасии. А ведь можно попытаться творчески и одновременно пророчески взаимодействовать со светской гуманистической системой, содействуя ее обогащению не только христианскими нравственными ценностями, но и традиционным религиозным мировосприятием в широком смысле слова. Такой подход понятен и близок также буддистам, и иудеям, и мусульманам.
Итак, наша готовность содействовать соприкосновению, контакту и взаимодействию традиционно-религиозной и либерально-гуманистической парадигм поможет современной цивилизации обрести путь к полноте и гармонии ее ценностей.
Послу одной западной страны, бывшему гостем студии радиостанции «Голос России», ведущий задал вопрос: «Что Вы считаете самым важным в отношениях Востока и Запада?» Посол не раздумывая ответил: «Вопрос о ценностях». И был совершенно прав. Только, к сожалению, он подразумевал при этом необходимость для Востока принять ценности Запада. Но путь насаждения извне чужих ценностей — это путь IV Крестового похода, итоги которого показывают, что люди никогда не согласятся, расставшись со свободой, жить по чужим законам. И общий с другими народами европейский дом будет восприниматься ими как свой собственный только в том случае, если им не придется сознавать себя гражданами второго сорта.
Мы предлагаем другой путь: не цивилизационный империализм, не культуртрегерская агрессия, не «крестовый поход» против «восточных схизматиков», но реальный диалог цивилизаций и культур, прежде всего, — по проблеме ценностей. И мы предлагаем ключ к этому диалогу, в рамках христианского мировоззрения определяя его как права человека в свете Евангелия.
История учит, что навязанная идеология не может стать прочным фундаментом единения стран и народов. Порочность и неэффективность подобных иллюзий, некогда приведших западных крестоносцев под стены Константинополя, в наши дни следует признать очевидной.
Находясь с визитом в Греции в 2001 году, Папа Иоанн Павел II принес покаяние за насилие, в свое время учиненное крестоносцами в Константинополе. Мы, безусловно, с удовлетворением воспринимаем и приветствуем подобные жесты и видим в них стремление перевернуть одну из скорбных страниц нашей общей истории. Но в связи с этим считаем очень важным, чтобы отношения между католиками и православными навсегда освободились от инерции исторически дискредитировавших себя подходов, от таких действий, которые сегодня могут быть восприняты как рудименты экклезиологии эпохи крестовых походов.
Иначе говоря, заявленная позиция католической стороны, осудившей исторический конфликт, обретет черты культурно-политической реальности только в том случае, если за осуждением порочной практики прошлого последует отказ от образа мыслей и действий, породивших трагедию. Лишь при таком условии опасность рецидива может считаться преодоленной.
Необходимо сделать следующий шаг на этом, безусловно, верном пути: реализовать сделанные заявления в практической плоскости, претворить их в жизнь, положить в основу межхристианских отношений. Уверен, что только таким образом может быть начато совместное написание новой главы истории православно-католических отношений.
Развитие православно-католического диалога имеет большое значение для истории, современности и будущности многих европейских народов, оказывая непосредственное влияние на жизнь и судьбы людей. Наши Церкви разделяют общую ответственность за религиозно-нравственный образ Европы.
Вступив в третье тысячелетие по Рождестве Христовом, мы должны оставить в прошлом, в минувшем тысячелетии все те причины, поводы и мотивы, которые привели нас к столь долгому разделению. Убежден, что если мы направим свои силы на поиск реальных путей к осуществлению плодотворного диалога и взаимодействия между христианами, тема церковных противостояний и крестовых походов со временем станет волновать лишь историков.
