 |
| Седмицa.Ru | Олег Курбатов | 14.07.2004 |
Их зарождение относится к самому началу Смутного времени, когда служилые люди степной окраины, а также многочисленные беглые холопы поголовно переходили на сторону «доброго Государя» Дмитрия Ивановича и, вступая в его армию, вливались в ряды донских и украинских казаков. Нередко к ним присоединялись и шайки настоящих разбойников, число которых? внутри страны, резко увеличилось в голодные 1602 — 1604 гг. Впоследствии казаками становились и вконец разоренные дети боярские — наименее родовитые из служилого сословия «по отечеству» (дворян), — и служилые татары, поселенные в Поволжье и Мещерской земле, и, наконец, мирные жители городов и деревень Русской земли. Одних на эту службу вела вера в «истинного Государя», других — стремление нажиться или просто выжить в огне гражданской войны, третьих же забирали в станицы насильно. Причем, казачьи отряды можно было встретить не только у «Тушинского вора» и иных самозванцев, но и на стороне Царя Василия Шуйского или среди защитников Новгорода от шведов (1611 г.); стоило полякам оказаться в Кремле, как все они откликнулись на призыв Патриарха Гермогена и объединились в рядах Земского (Первого) ополчения. Вообще, в то время не нашлось в стране более принципиальных противников любого иноземного владычества, чем казаки!
Однако какой бы высокий идеал не отстаивали эти ратники, сами по себе они оказались страшным бедствием для своей Родины, своего рода воплощением Смуты. Опьяненные примером жизни разгульной вольницы, нахлынувшей с окраин Дикого поля, и порвавшие с вековым укладом жизни предков, многие из них быстро теряли нравственные ориентиры и превращались в настоящих разбойников. Правда, в целом уход из обычной общественной жизни вел не к полному отрыву от всяческих традиций, а к резкой их перемене. Большинство вольных казаков 1610-х гг. никогда не бывали на Дону или Волге, что не мешало им строжайшим образом относиться к соблюдению привнесенного оттуда внутреннего уклада жизни и организации своих новых семей — «станиц». Из этих отрядов, как с Дона, «выдачи не было»; существовали они за счет грабежа или поборов с мирного населения, жалованья от того или иного государя или, в крайнем случае, ремесла и рыбной ловли — при строгом запрете на обработку земли и отказе от семейной жизни.
Военная организация их была довольно проста: во главе станицы стоял выбранный казаками атаман, власть которого в походе была непререкаемой; в помощники себе тот назначал есаула из опытных воинов, а также знаменщика или хорунжего. Иногда эти отряды делились на десятки, члены которых были объединены круговой порукой; у многих казаков имелись т. н. «помощники» — «чуры», из молодых, насильно взятых в станицы людей, не имевших права голоса. Численность станиц колебалась от нескольких десятков до полутора — двух сотен человек (не считая «чуров»); в «земской рати» несколько отрядов могли составить «воеводский полк» какого-либо знатного дворянина, а в случае самовольного ухода со службы — «войско» во главе с походным атаманом.
Казачий образ жизни, вполне оправданный и жизнеспособный в Диком поле, в пределах охваченной Смутой страны привел к дикому насилию и жестокостям. Казалось бы, защищавшие великое «земское дело» и само Православие ратные люди безжалостно разоряли и убивали крестьян и помещиков, грабили на дорогах и даже не щадили, зачастую, Божьих церквей и монастырей. Именно «очищение Московского государства от воров» провозгласил своей главной задачей воевода Второго ополчения кн. Д. М. Пожарский, и это сразу привлекло к нему симпатии и мирных, и служилых людей. Летом 1612 г. казаки отступили перед силой «Всея земли», частью перейдя на ее сторону, частью же с Заруцким и последним самозванцем («Иваном Дмитриевичем») откатившись на юг страны. И все же, после очищения Москвы от поляков организованная и сплоченная масса этих воинов оставалась весьма грозной силой — силой, которая не замедлила заявить свой взгляд на судьбу Московского государства на Земском соборе 1613 г.
Во многом под их напором делегаты собора заранее целовали крест на том, чтобы не присягать никому из иноземных претендентов на престол, а также «не хотеть» на царство Ивана Дмитриевича и других самозванцев. Когда совещания затянулись, казаки решительно потребовали от бояр и церковных властей: «Дайте нам на Россию Царя-Государя, кому нам служить!», — и отказались выступить в новый поход, пока не решится вопрос с избранием Царя. И это понятно — ведь, по общему убеждению современников, не могло быть победы без «государева счастья». Так что, хотя «обирание на царство» Михаила Федоровича Романова произошло по единодушному решению «Всей земли», продержка его вольным казачеством сыграла важную роль [1].
Столь активное участие казаков в выборе Государя показывает, что и они в массе своей жаждали прекращения Смуты. Только часть из них продолжала бесчинства по давней порочной привычке: остальные же были вынуждены обирать население, чтобы самим не умереть с голоду и остаться в строю. Выход из этого положения заслуженные атаманы и казаки видели в признании их государевыми служилыми людьми и назначении «справедливого, полного» жалования. Яснее всего они высказали эти требования митрополиту Крутицкому Ионе [2] в начале февраля 1613 г.: «Дай нам, митрополит, Царя-Государя на Росию, кому нам поклонитися и служити, и у ково нам жалованья просити, и до чево нам гладною смертию измирати!» [3]. Со своей стороны, вольные люди были готовы верой и правдой служить истинному Государю и не замедлили подтвердить это делом: едва присягнув юному Михаилу (после 21 февраля 1613 г.), большинство казачьих отрядов выступили в поход к западным границам России.
Сбор воеводского полка кн. С. В. Прозоровского
Узнав о результатах Земского собора, казаки отряда, посланного зимой на Русский север в погоню за украинскими казаками («черкасами»), 19 марта написали из Бежецкого Верха с просьбой принять и у них присягу новому Царю и назначить на государеву службу. Это были девять станиц, ранее принадлежавшие к «полку князя Дмитрия Трубецкого» (остатки Первого ополчения) [4]. По шведским сведениям, они потребовали не только «привести их ко кресту» Михаилу Федоровичу, но и разрешить отправиться в Новгородскую землю «совершать набеги»: ее мало разоренные области давно привлекали внимание казаков. Однако бояре приняли решение отправить их во Псков, который оказался тогда под угрозой шведского нападения. В Москве понимали, что это вряд ли придется по вкусу казакам, и возникла большая трудность в назначении воеводы: «Никто из знатных бояр не хотел идти с ними за начальника» [5]. Сперва возглавить войско и привести его ко кресту поручили простому дворянину Владимиру Аничкову, и только через месяц, в Неделю жен-мироносиц (18 апреля), уже сам Государь назначил в этот поход более знатного человека — своего старшего сверстника, стольника князя Семена Васильевича Прозоровского.
Как и иные знатные дворяне, князь Семен начинал свою службу стольником, бывал рындой, а затем даже чашником и кравчим у Царя Василия. В 1608 г. был «поезжанином» на царской свадьбе, а затем впервые отличился в бою — с отрядом из Москвы выручил от «тушинцев» Коломну, через которую проходила единственная связь с верной Шуйскому Рязанью. Через год князь ездил к воеводе Федору Шереметеву, передать «государево милостивое слово» за победы и — одновременно — царский выговор за нерадение, что со своей «низовой ратью» слишком «неспешно» идет на выручку Москвы. Важность и деликатность всех этих поручений указывает на особую близость Прозоровского к Царю Василию.
После сведения Шуйского с престола бояре назначили его воеводой в Торопец, но вскоре князь Семен присоединился к Земскому ополчению и получил под команду станицы вольных казаков, расположенные в окрестностях Ростова и Углича. Правда, осенью 1611 г. его отряд не только не смог помешать здесь «сбору кормов» для польского гарнизона Москвы — «казаки князь Семенова полку Прозоровского» сами довершили опустошение этих уездов [6]. Весной 1612 г. Второе ополчение достигло Ярославля, и князь Семен — возможно, со своим отрядом — перешел на его сторону, а затем по приказу кн. Пожарского занял Углич. Вторым воеводой у Прозоровского был в то время представитель старого московского рода, также молодой стольник Леонтий Андреевич Вельяминов. Подобно князю Семену, он тоже бывал рындой при Василии Шуйском, а затем выступил с отрядом из Новгорода против правительства «Семибоярщины» (1611 г.) [7]. Очевидно, давние связи обоих воевод с казаками и послужили причиной их назначения во главе новой, в основном казачьей рати весной 1613 г.
Из Ярославля вместе с Прозоровским выступили казачьи станицы атаманов Ивана Микулина, Добрыни Степанова и Максима Чекушникова, а из Белоозера прибыли казаки Федора Аршина и Ивана Анисимова [8]. Из Москвы в поход отправились 200 казаков атамана Астафия Петрова [9]. Все эти лучше обеспеченные станицы Второго ополчения («полка князя Пожарского») составили необходимый противовес остальным самовольным отрядам и опору для царского воеводы: какие-то из них и прежде входили в «княж Семенов полк Прозоровского». Из атаманов стоит отметить Максима Чекушникова, который находился в рядах правительственных сил начиная со времен Василия Шуйского: «сидел в осаде» в Москве от Лжедмитрия, сражался в рядах «низового войска» Федора Шереметева, а затем — в Первом земском ополчении. В бою под Угличем против отрядов Второго ополчения (апрель 1612 г.) Максим, вместе с тремя другими атаманами, решительно перешел на сторону кн. Пожарского [10].
Всего, таким образом, собралось не менее 15 станиц казаков (до полутора — двух тысяч бойцов). Одни отряды были конными, другие — пешими [11], с самым разнообразным снаряжением: известно, что в них встречалось немало служилых татар и «поляков» (возможно, бывших тушинцев). Большинство этих бойцов было вооружено «вогненным боем» (самопалами), однако некоторые стремились приблизиться к нормам «дальней конной службы» поместного войска: одвуконь, с саадаками (принадлежности для лучной стрельбы), саблями и прислугой-чурами [12].
Вместе с тем, воеводы получили в свое распоряжение и «природных» служилых людей, выживших в огне гражданской войны. Весной 1613 г. большая часть дворян и детей боярских получила назначение в полки на юг страны, где еще сопротивлялся Иван Заруцкий с последним самозванцем, и для похода ко Пскову удалось выделить только небольшой отряд. Основу его составили новгородские помещики, а также дети боярские из Кашина, Бежецкого Верха и захваченной поляками крепости Белой. Новгородская земля находилась под контролем шведов, поэтому из новгородцев в поход выступили в основном те воины, что за заслуги «были пущены в Четь» — т. е. наделены ежегодным жалованьем из московских финансовых приказов. Некоторые из их былых соратников служили новгородскому правительству Якоба Делагарди (т. е. шведам), другие отъехали во Псков, а большинство попросту отсиживались в поместьях или прятались по лесам. Из Ярославля с Прозоровским выступило какое-то количество поселенных здесь служилых татар, а из Ростова подошли бывшие слуги Филарета Никитича Романова — «дети боярские ростовского митрополита», и в итоге воеводам удалось сформировать несколько конных «боярских» сотен.
Вся сила этого отряда заключалась не в численности, а в более высоких нравственных качествах. На этих «природных государевых холопов» воеводы могли положиться в гораздо большей степени, чем на казаков (обоих ополчений), продолжавших свои бесчинства даже в походе: «Те казаки… едучи дорогою, по нашему указу кормы емлют, а сверху кормов воруют, проезжих всяких людей на дорогах и крестьян по селам и по деревням бьют и грабят, из животов (чтобы добыть имущество — прим. авт.) на пытках пытают и огнем жгут и ламают и до смерти побивают…» Узнав об их преступлениях, Михаил Федорович даже прервал свое шествие к Москве и оставался у Троице-Сергиева монастыря с 23 по 29 апреля — пока воеводы и сами атаманы и казаки не приняли мер к прекращению бесчинств [13].
Одной из причин этой остановки стало самовольное бегство из столицы нескольких сот казаков, которые с целью разбоя обосновались в лесах у Троицкой дороги. Вскоре и Прозоровскому пришлось столкнуться с той же проблемой. В конце зимы 1613 г. — видимо, когда в городах стало совсем голодно — не меньше 170 казаков ушли из своих станиц и двинулись в сторону Новгородской земли. Как уже было сказано, подобное же стремление проявилось в ту пору у значительной части вольных людей.
Состоял этот отряд в основном не из старых заслуженных воинов, справедливо ожидавших наград и жалования от нового Государя, а из всякого сброда. Таким был казак Смирной Иванов, чья судьба вообще характерна для эпохи Смуты. Холоп «служки» Троице-Сергиева монастыря [14], он попал в плен к «тушинцам» в 1608 г. при защите обители. В качестве слуги польских панов жил в Тушинском лагере, затем перебрался в Калугу, а к 1611 г. оказался уже в Новгороде, где некоторые поляки поступили на службу к шведам. Оттуда «Смирка» выехал в Москву с представителем новгородцев Л. Бутурлиным, а затем примкнул к казакам — к станице атамана Ивана Алексеева, расположенной в Угличе [15]. Возможно, что именно недавнее знакомство с поляками, шведами и новгородцами подвигнуло Смирного зимой 1613 г. присоединится к самовольному «походу за зипуном», а позже даже привело его к измене. Кстати, в казачьих отрядах, состоящих из таких случайных людей, нормальное боевое оружие (самопалы или саадаки) имелось только у немногих бойцов — остальные же были снаряжены «чем попало, чаще всего лишь орудьями грабежа беззащитных крестьян» [16].
Достигнув Торжка, эти казаки вступили в переговоры с бежецким дворянином Леонтием Степановичем Плещеевым, чтобы тот возглавил их поход «на немцев». Представитель захудалой по службе ветви знатного боярского рода, Леонтий только что прибыл в Торжок в надежде вступить здесь во владение вновь полученным поместьем, но встретил препятствие со стороны воеводы — «для того, что теми поместьями владел он сам». Плещеев почти год находился в плену в Тушинском лагере [17], так что казаки, скорее всего, хорошо знали и его, и его родственников — воевод Лжедмитрия. Леонтий принял их приглашение и 3 марта повел отряд на север, к Удомле, занятой шведами. Здесь, на границе Новоторжского и Новгородского уездов, находились два небольших монастыря — они-то, видимо, и были целью вольных людей.
Должно быть, шведы не ожидали нападения: по словам Плещеева, новоторжцы давно уже «с немцами ссылались и всякими товары торговали без ведома бояр». Изгнав их из Удомли, казаки укрепились в остроге и, по своему обычаю, обложили поборами местное население [18]. По-видимому, они готовились выйти летом на стругах в р. Мсту для нового набега на Новгородскую землю.
Однако, московские «бояре и воеводы» были озабочены прекращением разбоев и защитой крестьян во всех уездах страны. Получив известие, что Плещеев, бежав из Торжка, «прибрал к себе воров, и стал в острошке в Новгороцком уезде… и крестьян грабят, и насильства чинят великие», они распорядились выслать на Удомлю карательный отряд — «дворян, и детей боярских, и стрельцов, а велели б» этих воров, «переимав, к себе привести» и посадить в тюрьму (18 марта) [19]. Правда, новоторжские воеводы не выполнили этот указ, а Прозоровский, проходя с полком недалеко от Удомли, решил действовать иначе. С целью привлечь казаков к своему походу, он отправил к ним, пожалуй, самого авторитетного и надежного атамана своей рати — Максима Чекушникова. Атаман успешно справился с поручением, причем на казачьем кругу ему пришлось действовать не только убеждением, но и угрозами: по словам Смирного Иванова, Максим вместе с казаком своей станицы Левкой Золотовым «силой» привели их отряд к присяге Михаилу Федоровичу [20]. Леонтию Плещееву пришлось поступить под начало Прозоровского, хотя впоследствии он заносчиво писал, что это «князь Семен и Левонтей сошлись со мною в Усть-реке"…
Таким образом, сбор полка кн. Семена Прозоровского продолжался до самого начала боевых действий в мае 1613 г.; к этому времени его численность должна была превысить 2 тысячи конных и пеших ратных людей.
Взятие Тихвина
В период Смуты шведы завладели Новгородской землей постепенно, искусно пользуясь обстановкой: вначале под видом борьбы со сторонниками Лжедмитрия, а затем, «в безгосударное время», прикрываясь именем шведских королевичей — претендентов на Московский трон. Эти уловки оказались убедительными для верхушки местного дворянства, тогда как служилые и посадские люди новгородских городов, включая Тихвин, оказали упорное сопротивление захватчикам. Так, упорной партизанской борьбой, в которой деятельно участвовали и тихвинцы, им удалось вернуть захваченную было шведами Ладогу (14 августа 1610 г. — 8 января 1611 г.). Только падение Новгорода летом 1611 г. сломило сопротивление интервентам. В обстановке неопределенности и паники даже белозерский воевода приготовился «к немцам встречу с почестью учинити» и отвел ратных людей от лесных завалов-засек. Такое предательское поведение воевод и угроза военного захвата вынудили в конце 1611 г. Ладогу, а следом и Тихвин «целовать крест» Карлу Филиппу, что, правда, не спасло мирное население и церкви от разграбления [21].
Захватив Новгород, шведский главнокомандующий Якоб Делагарди оставил на месте новгородскую администрацию во главе с боярином кн. Иваном Никитичем Одоевским и провозгласил «союз» новгородцев и шведов во имя избрания на царство королевича. В то время, после неудачи с польским претендентом Владиславом, кандидатура Карла Филиппа встретила поддержку даже среди видных деятелей Земского освободительного движения — что привело к молчаливому перемирию со шведами в 1611 — начале 1613 гг. Русские люди, конечно, и не помышляли о принятии принца в качестве Государя без обязательного перехода в Православие, и поначалу сотрудничество с интервентами могло даже показаться им выгодным: ведь «немецкие» солдаты с успехом бились со всякого рода разбойниками, прорывавшимся в новгородские земли с юга (запорожскими казаками, лисовчиками [22] и русскими ворами-казаками).
После сдачи «на имя Карла Филиппа» в города были присланы русские воеводы из дворян, которые, хоть и возглавляли местных ратных людей, сильно ограничивались в своих полномочиях шведскими офицерами. Так, в Ладоге капитан Ларссон с сотней солдат занял каменную крепость (кремль), позволив только 50 стрельцам жить «в избушках близ вала»; в Тихвине подобным же образом поступил Йоханн Делакумбе [23] («Иван Лакумбов»), который разместил 120 своих солдат в деревянных укреплениях Успенского монастыря. Русскую часть администрации представляли игумен Онуфрий — настоятель Успенского монастыря, которому и принадлежал Тихвинский посад, — и воевода Андрей Григорьевич Трусов, возглавлявший ратных людей. В первую очередь, эти власти обязаны были содействовать «сбору немецких кормов» на своей территории.
Весной 1613 г., получив тревожные известия о новых разбоях казаков и неясных пока событиях в Москве, шведские войска и новгородский отряд кн. Федора Черного-Оболенского (сто дворян и детей боярских, не считая холопов) выступили на юго-восточную окраину Новгородской земли. Гарнизон Тихвина был усилен соседними помещиками и стрельцами новгородских пригородов [24]. Вообще, в это время силы Делагарди были довольно малы: тысяча шведов и финнов, столько же наемников (в том числе рота поляков), несколько сотен русских детей боярских и какое-то количество стрельцов [25]: похоже, что известия о слабости этих войск и вызывали у вольных казаков наибольшие надежды на успех.
Рать Прозоровского собиралась на севере и потому двигалась на Псков необычным путем — из Ярославля через Кашин, Углич, Бежецкий Верх, Устюжну Железнопольскую и далее на запад. Однако, в Усть-реке (волость Бежецкой пятины, более 100 верст от Устюжны) дорогу ей преградили шведы. Завязались упорные бои с переменным успехом. Противник, потеряв убитым своего военачальника «Франсрука» [26] и несколько человек пленными, отошел к селению Белая на р. Мсте; в то же время, и Прозоровскому стало ясно, что дальнейший поход ко Пскову, под угрозой нового нападения, слишком рискован.
Между тем, получив известие о подходе царского войска, власти Тихвина задумали сдать ему город: Усть-река находилась всего в 130 верстах от монастыря, и дорога туда была хорошо известна местным ремесленным и торговым людям [27]. На их решении сказались не только взгляды настоятеля Успенского монастыря, который до 1611 г. фактически руководил борьбой тихвинцев со шведами, но и неожиданная позиция русского воеводы. Трусовы принадлежали к верхушке новгородских служилых людей «по отечеству», занимая видные места в войске и местной администрации. Василий Иванович (двоюродный брат воеводы), дворянин Водской пятины, бился во главе сотни новгородцев с Болотниковым под Тулой (1607 г.); Ларион и Богдан упоминаются как головы «земских ратных людей» Каргополя и Белоозера (1609 г.) [28]. Сам Андрей Григорьевич, дворянин Обонежской пятины, до назначения в Тихвин числился воеводой в Устюжне. «В безгосударное время» Трусовы поначалу присягнули Карлу Филиппу и остались в рядах местной администрации, однако известие об избрании на царство Михаила Романова изменило их дальнейшую судьбу. Дело в том, что и они, и их предки издавна состояли в каких-то тесных отношениях еще с Федором (Филаретом) Никитичем и даже с дедом Государя боярином Никитой Романовичем и хорошо помнили их «давную милость и взыскание». Предположительно, некоторые из Трусовых начинали службу в боярских свитах Захарьиных-Юрьевых [29].
Свою «службу» новому Царю Трусовы начали единодушно, всем родом: если Василий Иванович, судья по сбору пошлин, вместе с дьяками воеводской Приказной избы стали регулярно сообщать в Москву «тайные вести» о происходящем в Новгороде [30], то Андрей Григорьевич задумал передать в руки нового Государя Тихвин. В середине мая, в разгар боев со шведами, он отправил к Прозоровскому своего подчиненного, новгородца Бежецкой пятины Микиту Кулибакина с несколькими грамотами — видимо, не только от воеводы, но и от игумена и иных тихвинцев. Микита с честью выполнил опасное поручение [31].
Прозоровский поспешил немедленно известить Государя об упорстве шведов под Усть-рекой и что «им во Псков от немецких людей пройти немочно, потому что стоят немецкие люди в Устретецких волостях». Сообщение о возможности занять Тихвин, скорее всего, было отправлено им устно, чтобы противник не смог перехватить эти сведения. В ответ Царь изменил задание своим воеводам, поручив им не прорываться к Пскову, а атаковать шведов в Новгородской земле: «Идти на немецких людей в Устьретецкие волости и к Тихвину, и промышлять над немецкими людьми» [32] - одобрив, таким образом, замысел своего воеводы.
Однако, дело было слишком срочное и опасное для тихвинцев, так что князь Семен не стал дожидаться этого ответа из Москвы [33]. Он снарядил в поход отборный конный отряд во главе со стряпчим Дмитрием Баимовичем Воейковым (дворянские сотни Воейкова и Арцыбашева, атаманы и казаки, всего 400 человек, включая служилых татар). Второму сотенному голове отряда, Леонтию Арцыбашеву, было поручено «тайным обычаем» пробраться в Тихвин, чтобы согласовать совместные действия. Для столь рискованного дела Прозоровский вновь выбрал наиболее подходящего человека: имея поместье в окрестностях монастыря, Леонтий хорошо знал его обитателей, а Андрею Трусову приходился давним сослуживцем, поскольку сам являлся видным дворянином Обонежской пятины [34].
В Тихвине Арцыбашев условился о восстании сразу после больших православных праздников — Дня Святой Троицы и Понедельника Святого Духа — во вторник (25 мая). По древнему русскому обычаю, договор скрепили крестным целованием: тихвинцы поклялись, что выступят против шведов, а Леонтий, от имени царского войска, — что ратные люди, в основном казаки, не причинят никакого вреда посадским людям. Надо отметить, что предстоящее дело в глазах обитателей Тихвина было связано с огромным риском. Все дни перед восстанием они «скорбели», боясь предательства, и к удивлению и насмешкам шведов провели в единодушной молитве вечер и ночь на вторник.
Сомнения тихвинцев чуть было не оправдались на следующий день. Когда на второй час после рассвета часть шведов была перебита и поймана на караулах, выяснилось, что царский «полк» «замешкался». Только на третий час, как некое знамение, показались русские воины «от восточныя страны, от Московского государства» (т. е. на Московской дороге), что вселило в восставших уверенность в победе. Они открыли огонь из пушек по «светлице» внутри укреплений Успенского монастыря, где засел Делакумбе, и сломили упорство остатков его отряда. Сам «немецкий воевода» и еще несколько шведов были взяты в плен и отправлены в Москву, а город сдан отряду Воейкова. Монахи во главе с настоятелем монастыря принесли благодарение перед чудотворной Тихвинской иконой Богоматери, и при стечении всего народа впервые прозвучали молитвы «о христолюбивом Царе и великом князе Михаиле Феодоровиче всея Руси, да подаст ему Господь Бог свыше победу на вся враги его» [35].
По обычаям того времени, воеводы отправили к Государю гонцов с «сеунчем» — радостной вестью о победе. Такие гонцы — «сеунчики» — выбирались из отличившихся в битве знатных воинов, и государево пожалование «за сеунч» было в то же время чествованием этих героев. Известие о взятии Тихвина привезли Михаилу Федоровичу белянин Елизарий Васильевич Голохвастов и новгородец Обонежской пятины Иван Парфеньевич Унковский.
Хотя Прозоровский успел предупредить о возможности похода к Тихвину, столь быстрый успех явился в Москве полной неожиданностью. Войско из столь ненадежных ратников, какими были вольные казаки, отправленное попросту для усиления псковского гарнизона, внезапно и без потерь овладело важной крепостью в Новгородской земле — причем далеко в стороне от своего пути. Несомненно, благочестивый и набожный Государь отнесся к этому событию как к знаку Божьей милости для своего царства и покровительства Пресвятой Богородицы: как сообщает летописец, он «велию веру и любовь стяжа» к чудотворной Тихвинской иконе. «Радостная весть» из Тихвина предварила сообщения о победах царского войска в других концах страны — на литовских рубежах, под Псковом и на границах Дикого поля.
Вдохновителю восстания — Андрею Трусову — Михаил Федорович поспешил послать грамоту с «государевым жаловальным милостивым словом» за службу; он пожаловал и самого воеводу, и остальных бывших с ним дворян, велел им «быти к себе к Москве, видеть государевы очи» (т. е. удостоил личного приема) [36]. Похоже, такой же чести удостоился и игумен Успенского монастыря Онуфрий, который принял участие в торжествах венчания Михаила Федоровича на царство (11 июля 1613 г.) [37]. А 30 июля в Кремле состоялось первое массовое награждение за сеунчи: кроме Голохвастова и Унковского, были пожалованы деньгами сын боярский из Северской земли и шестеро служилых людей, «пригнавших» из-под Воронежа с известием о полном разгроме войск атамана Заруцкого [38]…
Две случайности изменили весной 1613 г. весь ход войны в Новгородской земле: самовольный уход «за зипуном» казаков Леонтия Плещеева спровоцировал выступление шведского войска, которое успело преградить путь рати кн. Прозоровского ко Пскову, — назначение на воеводскую должность в Тихвине одного из рода Трусовых, имевших давние связи с Романовыми, позволило тихвинцам уничтожить шведский гарнизон и сдать город царскому войску. Закономерности этих событий, конечно, неявны и неочевидны. Однако, в целом, в эпоху крайнего религиозного напряжения, вызванного событиями Смуты начала XVII столетия, обстоятельства первой победы войска Михаила Федоровича явились для русских людей несомненным свидетельством его «государева» ратного «счастия», а место этого успеха — новым знаком Покрова Московской державе Самой Царицы Небесной.
Примечания:
[1] Станиславский А.Л. Гражданская война в России XVII в. М., 1990. Гл. 3.
[2] Митрополит Иона являлся местоблюстителем патриаршего престола до возвращения из польского плена Филарета Никитича в 1619 г.
[3] Повесть о Земском соборе 1613 года. // Хроники Смутного времени. М., 1998. С. 458.
[4] Это станицы атаманов Еремея Порошина, Якова Грота, Федора Бронникова, Никиты Маматова, Александра Трусова, Василия Булатова, Михайлы Титова, Ивана Бритвы и Ивана Бункова (Дворцовые разряды, по высочайшему повелению изданные… СПб., 1850. Т. I. Стб. 1051 — 1056). Ни один из них не упоминается у кн. Пожарского летом 1612 г. (Собрание государственных грамот т договоров. Т. II. С. 595 (N 281))
[5]Арсеньевские шведские бумаги // Сборник Новгородского общества любителей древности. Новгород, 1911. Вып. V. С. 23. 24.
[6] Любомиров П. Г. Очерки истории Нижегородского ополчения 1611 — 1613 гг. М., 1939. С. 71, 291; Новый летописец // Хроники Смутного времени. М., 1998. С. 326, 332; Акты Подмосковных ополчений и Земского собора 1611 — 1613 гг. М., 1911. С. 66, 67 (N 53); Акты юридические, или собрание форм старинного делопроизводства. СПб., 1838. С. 84, 85 (N 36).
[7] Любомиров П. Г. Указ. соч. С. 275.
[8] Станицы атаманов Ф. Аршина и И. Анисимова (около 200 чел.), а также И. Микулина и Д. Степанова с июля 1612 г. входили в отряд Г. Образцова в Белоозере (Акты, собранные в библиотеках и архивах Российской империи Археографической экспедицией Императорской Академии Наук. СПб., 1836. Т. II. С. 278).
[9] 14 станиц перечислено в отписке к Михаилу Федоровичу от бояр (Дворцовые разряды… Стб. 1051 — 1056); еще несколько устанавливаются по документам об обороне Тихвина.
[10] Станиславский А.Л. Указ соч. С. 102, 103.
[11] Так, в декабре 1612 г. станица А. Шилова собирала кормы на казаков и лошадей, тогда как отряд Я. Мокиева — только на казаков (Акты Археографической экспедиции. Т. II. С. 275, 276).
[12] Веселовский С. Б. Белозерский край в первые годы после Смуты. // Архив русской истории. М., 2002. Вып. 7. С. 288, 289; Станиславский А.Л. Указ соч. С. 191.
[13] Дворцовые разряды… Стб. 1161, 1162 и далее.
[14] Служки или слуги монастырей, подобно детям боярским архиереев, должны были нести военную службу — государственную повинность церкви за владение землями — а в мирное время служить чиновниками администрации. Нередко происходили из захудалых «боярских» родов; на службу выступали с холопами — как в остальной дворянской коннице.
[15] Станиславский А.Л. Указ соч. С. 84; Акты Московского государства, изданные Императорской Академией Наук. СПб., 1890. Т. 1. С. 91, 92 (N 56).
[16] Веселовский С. Б. Указ. соч. С. 288, 289.
[17] Опарина Т. Украинские казаки в России: единоверцы или иноверцы? (Микита Маркушевский против Леонтия Плещеева) // СОЦIУМ. Альманах соцiальноï iсторïi. В. 3. 2003 р. С. 23.
[18] Лукичев М. П. Документы о национально-освободительной борьбе в России в 1612—1613 гг. // Лукичев М. П. Боярские книги XVII века: Труды по истории и источниковедению. М., 2004. С. 226, 231 — 233.
[19] Там же. С. 226.
[20] Акты Московского государства… С. 89 (N 55).
[21] Веселовский С. Б. Указ. соч. С. 280, 281; Книга об иконе Богоматери Одигитрии Тихвинской. СПб., 2004. С. 216; Сербина К. Н. Очерки из социально-экономической истории русского города: Тихвинский посад в XVI — XVII вв. М. — Л., 1951. С. 29; Видекинд. Ю. История десятилетней шведско-московитской войны. М., 2000. С. 137, 143, 157, 211.
[22] Лисовчики — солдаты полка польского полковника Александра Лисовского, печально известные своими разбоями в Смутное время в России и в Тридцатилетнюю войну 1618 — 48 гг. — в Западной Европе.
[23] Там же. С. 256.
[24] Новгородскин пригороды — сохранившееся со времен независимости «Господина Великого Новгорода» название крепостей Новгородской земли: Ивангород, Ям, Копорье, Орешек, Ладога, Порхов. Все они со времен Ивана Грозного имели стрелецкие гарнизоны.
[25] Кобзарева Е. И. Новгородское дворянство на службе у шведов в период оккупации города (1611−1615 гг.) // Россия и Швеция в средневековье и новое время. М., 2002. С. 103 — 118; Видекинд. Ю. Указ. соч. М., 2000. С. 273.
[26] «Начальник конницы» ротмистр Франциск Струк. (Там же. С. 212, 299).
[27] Сербина К. Н. Очерки из социально-экономической истории русского города: Тихвинский посад в XVI — XVII вв. М. — Л., 1951. С. 145, 239.
[28] Акты исторические. СПб., 1841. Т. 2. С. 175 (N 150); Народное движение в России в эпоху Смуты начала XVII века, 1601 — 1608: Сб. документов. М., 2003. С. 267.
[29] Эскин Ю. М. Местническое дело К. А. Трусов — князь Ф. Ф. Волконский как источник по истории Тихвинского восстания 1613 г. // Российское государство в XIV — XVII вв.: Сборник статей, посвященный 75-летию со дня рождения Ю. Г. Алексеева. СПб., 2002. С. 300 — 307.
[30] Народное движение… С. 267.
[31] «За посылку, как был послан ко князю Семену Прозоровскому с Тихвины з грамоты», он получил прибавку к поместному окдаду в 50 четей, да 2 рубля денег четвертного жалования — сверх награды за последующее «тихвинское осадное сидение» (Народное движение… С. 248).
[32] Дворцовые разряды… Стб. 90.
[33] По «повести» об избавлении Тихвина в 1613 г., посылка отряда Воейкова состоялась по решению самого Прозоровского, а не по особому государеву указу: последнее летописец не преминул бы отметить.
[34] Помещики одного уезда, как правило, выступали в поход «всем городом» (или пятиной), причем наиболее заслуженные и знатные дворяне возглавляли их «сотни» и занимали иные командные посты при воеводах.
[35] Новгородские летописи. Рязань, 2002. Кн. 2. С. 358 — 360; 410 — 414.
[36] Эскин Ю. М. Указ. соч. С. 306.
[37] Книга об иконе Богоматери Одигитрии Тихвинской. СПб., 2004. С. 217.
[38] Памятники истории Восточной Европы. Источники XV — XVII вв. Т. I. Книга сеунчей и документы Разрядного приказа о походе Лисовского. М. — Варшава, 1995. С. 19, 20.
