Экономика публичного убийства

Хлебников погиб из-за «небрежного обращения с фактами»

Убитый в пятницу вечером главный редактор русского «Форбса» Хлебников все же успел перед смертью дать понять, в каком направлении искать заказчиков убийства. Его просто невнимательно слушали.

«Не представляю, из-за чего это могло случиться» — это гораздо больше похоже не на удивление, а на возникшую версию.

Действительно, самой главной загадкой этого убийства было то, что оно произошло в момент, когда известный своими скандально-разоблачительными материалами журналист уже более полугода не вел никаких расследований. Он полностью ушел в проект «Русского Форбса» как редактор и менеджер, и занимался исключительно выводом издания на русский медиа-рынок.

Скандальный «список 100» богатейших людей, опубликованный в первом же номере «Русского Форбса», — отдающая желтизной сенсация лишь для обывателей и, в каком-то смысле, обозначение претензии нового издания на ту роль, которую играет материнская структура у себя в стране. Но, по мнению большинства компетентных комментаторов, никаких невероятных разоблачений этот список не содержал.

Кроме того, он был не совсем точным и вызвал массу претензий — во многом из-за методов подсчета. Но журналисты сплошь и рядом пишут гораздо более неприятные и при этом менее достоверные вещи — однако их за это не убивают.

Гораздо более чувствительный эффект произвела в свое время книга Хлебникова «Крестный отец Кремля», посвященная Борису Березовскому. Но представить себе, что Березовский сейчас, спустя 8 лет (книга вышла в 96-м), решил из Лондона отомстить за те давние обиды, спустя годы после долгого судебного разбирательства на эту же тему, тоже затруднительно.

Правда, Березовский оказался первым из многочисленных комментаторов убийства, и в его комментарии нельзя было не уловить некоторого злорадства. «Причиной смерти Хлебникова могло стать свойственное ему неосторожное обращение с фактами» — именно так выразился лондонский эмигрант. И это, пожалуй, тоже в своем роде версия.

Сейчас, спустя два дня, факт убийства Хлебникова уже стал одной из главных тем ведущих мировых СМИ — The Times, Wall Street Journal, Financial Times и других. Громкость сдетонировавшего заряда сопоставима с тем, который вызвала посадка Ходорковского, а объем ущерба для нашей страны уж точно его превосходит. Собственно, ЮКОС волнует западную аудиторию не так уж и сильно — на фоне скандалов вроде «дела Enron» российское судебное разбирательство по поводу неуплаты налогов в особо крупных размерах выглядит второразрядным, в целом понятным и не очень интересным.

Совсем другое дело — когда гибнет человек вроде Пола Хлебникова.

Дело в том, что это не просто «известный западный журналист». Хлебников — знаковая фигура; для западной аудитории этот человек — один из главных творцов господствующего мифа о постсоветской России 90-х как территории криминального беспредела, коррумпированной власти и тотального разворовывания страны. Питер Реддвей, Томас Грэхэм, Питер Лавель и многие другие, наиболее компетентно писавшие и говорившие о России в конце прошлого десятилетия в ведущих западных медиа, — все они шли по стопам Хлебникова.

В рамках этого мифа ведение бизнеса в России на долгосрочной и постоянной основе — вещь невозможная. В этом смысле тот факт, что сам Хлебников в конце первого путинского срока приехал в Россию запускать новый крупный медиа-проект, — есть живое и наиболее яркое свидетельство того, что с тех пор многое сильно изменилось. И даже понятно, что именно изменилось — сам Хлебников писал об этом три года назад в Moscow Times — в статье, перепечатанной «Ведомостями» 12 июля.

Нетрудно заметить, что именно эта точка зрения является сегодня главным предметом политических войн. И что существует огромное количество людей, думающих иначе и готовых пойти на любые жертвы ради того, чтобы убедить и Запад, и российское общество в своей правоте.

На этом месте политика как таковая кончается и начинается экономика — даже не «макро», а «микро». Масштабная антироссийкая и антипутинская кампания, которая сейчас идет в мировых СМИ фактически «бесплатно», в случае, если бы ее пришлось организовывать мирными средствами, стоила бы сотен тысяч — если не миллионов — долларов, не говоря уже о чисто технических сложностях. Задача не является не решаемой, и тот же Березовский неоднократно это демонстрировал — но она очень сложна.

Стоимость же нынешней кампании равна всего-навсего тем нескольким десяткам тысяч долларов (по «среднемосковским расценкам»), которых стоила жизнь журналиста Хлебникова. Если даже и не меньше — известно, что охраняемой персоной Хлебников не был, ездил по Москве в основном на метро, образ жизни вел журналистский — то есть поздно приходил на работу и поздно с нее уходил, — и потому вряд ли влетел своим заказчикам в такую уж копеечку. Скажем, позапрошлой зимой жизнь интернет-журналиста Владимира Сухомлина стоила всего лишь 1200 долларов. Хлебников, конечно, не Сухомлин, но с точки зрения охраняемости он — даже не Пол Тейтум, убитый всего лишь из-за доли в гостиничном бизнесе.

Итак, имеем: на одной чаше весов — масштабную и невероятно востребованную в контексте предвыборной ситуации в Штатах антироссийскую кампанию в СМИ; на другой — сравнительно «дешевую» жизнь одного, пусть даже и известного, человека. В ситуации, когда мировая общественность всерьез анализирует возможность инспирирования серии терактов в США ради отмены или переноса выборов, решение становится даже слишком очевидным.

В каком-то смысле можно сказать, что Хлебникова «нынешнего» приговорил к смерти Хлебников 90-х, один из главных авторов концепта «криминальной России». Криминальная Россия «достает» тех, кто почему-то вообразил, что «те» времена уже кончились или кончаются, вновь и вновь опрокидывая нас в «день сурка».

Однако именно здесь находится нерв той проблемы, которую Б.А.Березовский так точно назвал «небрежным отношением к фактам».

В понедельник было объявлено, что к расследованию убийства Хлебникова подключаются американские спецслужбы. Из этого следуют сразу два факта. Во-первых, уже сейчас очевиден международный характер события — и следовательно, международный узел интересов, сошедшихся на этой фигуре. Во-вторых, это убийство создает прецедент, немыслимый со времен убийства Фердинанда в Сараево, — когда убийство, совершенное на территории одного государства, пытаются расследовать спецслужбы другого.

Конечно, войны между Россией и США из-за этого не состоится. Однако отныне ясно, что ни одно действительно значимое событие российской политики больше нельзя рассматривать в узком внутриполитическом контексте. Хотя бы потому, что работают одновременно два «вашингтонских обкома» и, следовательно, две группы интересов — и есть сильное подозрение, что антипрезидентские группы в России уже сейчас активно строят свои стратегии в расчете на поражение Буша на осенних выборах. И действуют в рамках этой логики.

В этом смысле ответ на вопрос «qui prodest?» в случае с Хлебниковым совершенно не обязательно искать только в России и только в российской политике. Когда президент Путин говорит о существовании спланированных антироссийских кампаний, то он имеет в виду отнюдь не то, что эти кампании организуются сплошь Березовским и Невзлиным, жаждущими отомстить за свое унижение. Когда помощники Кириенко говорят о том, что фальшивое письмо американских конгрессменов относительно его возможной эмиграции в Штаты, опубликованное «Новой газетой», не обязательно имеет российское авторство, этому тоже есть свои основания. Иными словами, российская внутренняя политика на глазах перестает быть внутренней — и поэтому большинство лежащих на поверхности комментариев к громким событиям попросту бьют мимо цели.

Не признавать этот факт предельно опасно. И если субъектом этого непризнания выступает политический режим как целое — значит, время ждать появления политических киллеров, ищущих возможности валить режим. В то время как прочность режима всегда существует лишь относительно среды, в которой он существует, — и изменение параметров среды может привести к утере этой прочности.

Скажем, Пол Хлебников не заботился о собственной безопасности, поскольку был уверен в своем журналистском иммунитете. Который, как выяснилось, действует только в западной, так сказать, «ситуации». Очень возможно, что российская «стабильность» тоже действует только в ситуации автономности и закрытости российской политики — и перестает работать в том случае, если оказывается частью более общего контекста.

12 июля 2004 г.