НГ-Религии | Юлия Глезарова | 07.07.2004 |
Страсти вокруг «Страстей» начались не сегодня: уже более года продолжается скандал вокруг далеко не самого лучшего голливудского фильма. Картина не имела в России того оглушительного успеха, что выпал на ее долю в США. Она достаточно быстро сошла со столичных экранов, изредка попадается в стопках видеокассет в магазинах и рекламируется продавцами как «исторический триллер».
В принципе «Страсти» и являются таковым: кажется, Мел Гибсон не хотел вызвать у зрителей никакой другой реакции, кроме ужаса. Реконструкция страданий Иисуса оказалась слишком подробной: кроме обвинений в антисемитизме на Гибсона вполне можно навесить ярлык тайного садомазохиста. Напомним, что в США несколько человек умерли во время просмотра, после чего фильму было присвоено грозное имя «фильм-убийца».
Но, слава Богу, российский прокат картины пока обходится без человеческих жертв: искушенного российского зрителя трудно удивить кровью на экране и именем Иешуа Га-Ноцри. О том, что происходило в Иерусалиме в месяце Нисане, он знает из романа Михаила Булгакова, где жестокости не меньше, а чувства и страсти куда больше, чем в замедленных кинокамерой падениях Джеймса Кевизела, воплотившего на экране роль Иисуса. Неискушенный зритель скорее всего сам на фильм не пойдет: триллеры далеко не самый популярный жанр в стране, где сама жизнь порой напоминает триллер, такой зритель ищет в кино прежде всего развлечения.
После просмотра фильма у меня сложилось впечатление, что г-ну Броду будет нелегко вчинить Мелу Гибсону иск: римские легионеры в фильме выглядят не лучше, чем иудейские первосвященники, а все положительные герои являются лицами еврейской национальности. Профессор Свято-Тихоновского богословского института дьякон Андрей Кураев прокомментировал инициативу правозащитников следующим образом: «Я убежден, что попытка инициировать судебное разбирательство по поводу фильма Мела Гибсона — это косвенная попытка суда над Евангелием».
Думаю, такой поворот сюжета не снился ни самому безумному голливудскому сценаристу, ни самому яростному российскому правозащитнику. Судить Библию или Коран по законам политической корректности — все равно, что искать глубокий философский смысл в детективах Дарьи Донцовой, то есть дело не только абсурдное, но и вполне безнадежное.
Весь сыр-бор вокруг фильма связан, на мой взгляд, прежде всего с тем, что кино оказалось весьма средним: если бы Гибсон сумел снять действительно талантливый фильм, ему многое простилось бы, как прощается Пушкину его малосимпатичный «проклятый жид, почтенный Соломон» из «Скупого рыцаря» и прочие весьма неполиткорректные высказывания. Гибсону же правозащитники не могут простить даже прямых цитат из Евангелия, хотя при написании сценария он пользовался не только каноническими евангельскими текстами, но и книгой немецкой монахини Анны Катарины Эммерих.
Эту монахиню в течение многих лет ежедневно посещали сверхъестественные видения крестных страданий Христа. В 1818 году, после встречи с Эммерих, немецкий писатель Клеменс Брентано стал горячо верующим католиком и провел шесть лет у ее постели, записывая эти видения. В результате на свет появилась книга «Горькие Страдания Господа нашего Иисуса Христа» — подробнейший альбом литературных иллюстраций к «Новому Завету», своего рода Евангелие от Анны Катарины Эммерих. В нем как бы дописано то, о чем «забыли» или не сочли возможным рассказывать евангелисты.
Образы Анны Катарины созданы не только верой, но и живым воображением соавторов, принадлежавших не только к определенной конфессии, но и к западной культуре. Не будем забывать также, что они творили в начале XIX века, в эпоху романтизма. И пусть Анна Катарина Эммерих, по легенде, ничего, кроме Евангелий, не читала, ее соавтор Клеменс Брентано был эрудитом. Наверняка «не читавшая книг» монахиня видела живописные полотна, в великом множестве варьирующие христианскую тематику и символику. Во всяком случае живопись от Мантеньи до голландцев в книге присутствует со всей очевидностью, как, впрочем, и в фильме Мела Гибсона, выстроившего ключевые мизансцены по картинам великих мастеров. Но ведь и эти полотна — отнюдь не репортаж о распятии Христа, а художественное представление о нем.
К сожалению, те, кто считает, что Иисуса распинали «по Гибсону», ошибается, скорее всего все было совсем не так. Все подробности или то, что кинематографисты называют «фактурой», взяты именно из видений Эммерих, а не из Евангелия, где страдания Христа описаны достаточно скупо. Таким образом, фильм явно нельзя назвать точной реконструкцией событий. К тому же Гибсон был и остается верным сыном Голливуда: ради достоверности он заставил персонажей говорить на арамейском и латыни. Однако в фильме звучат не только евангельские тексты, но и фраза, без которой не обходится ни один американский фильм: «Это может стать для нас проблемой» — говорит Пилат, и с этого момента все происходящее на экране получает неистребимый американский привкус.
Сам режиссер так сказал в одном из своих интервью: «Я снял величайшее приключение всех времен. Бог воплощается в человека, люди убивают Бога. Если уж это не экшн, тогда я не знаю, что назвать этим словом». В этом высказывании — весь Гибсон: наивный голливудский парень, католик-традиционалист, который сделал фильм, о котором мечтал всю жизнь, вложив туда свои собственные кровные 25 миллионов долларов. Сделал, как умел, как его учили (некоторые монтажные переходы напоминают работу студентов второго курса киновуза).
В принципе ему не удалось сказать ничего особо нового ни в кино, ни в богословии. И весь скандал, который разразился вокруг «Страстей», свидетельствует скорее о том, что история Иисуса, к счастью, еще волнует человеческие сердца, раз даже такая, далеко не первоклассная картина стала благодаря теме самым скандальным фильмом 2004 года.
В своем интервью Гибсон сказал: «Страсти» — кино для всех. И для верующих, и для неверующих". Пожалуй, именно в этом заключается главная заслуга Гибсона перед христианством. Его фильм, действуя достаточно грубыми (если не сказать больше) методами, напоминает зрителям о распятии Христа, которое оказало беспрецедентное влияние на всю мировую историю. Но больше всего этот фильм потрясает тех, кто мало что об этом знает.
Такой непросвещенный зритель может увидеть в фильме Гибсона истину в последней инстанции, не задумываясь особо над тем, что существует множество версий — канонических и неканонических — тех событий, что происходили в Иерусалиме в 33 году н.э. Но для художника важнее эстетический аспект события, а здесь Гибсону слишком явно изменяет вкус и чувство меры. Он пытается взглянуть на мир глазами страдающего Христа, будучи при этом всего лишь одной из голливудских звезд, воплощением американской мечты о том, что каждый гражданин США может стать президентом или снять фильм об Иисусе, особенно если он миллионер.
Но наличие горячей веры и толстого кошелька не в состоянии скрыть отсутствие таланта. За это на Гибсона невозможно подать в суд — в демократическом обществе существует свобода любого творчества. Но, как писал Николай Бердяев, «бездарность есть грех, неверное определение своего места и призвания в мире». Если это действительно так, становится понятно, почему во время съемок фильма в крест, на котором «распинали» Джеймса Кевизела, ударила молния.
Мел Гибсон — не пророк и не святой: он прежде всего кинематографист, а значит, кроме высоких материй, его интересуют вполне земные вещи. Скорее всего его только порадует новый виток скандала вокруг фильма: российские правозащитники сделают бесплатную рекламу картине. Если так будет продолжаться и дальше, то годика через два неразвитые молодые люди, не читающие книг, а предпочитающие знакомиться с мировой историей путем просмотра голливудских блокбастеров, смогут с железной уверенностью ответить на вопрос: «Кто распял Христа?»
Естественно, Мел Гибсон!