Храм последнего расстрела

Почти год приговоренный к смерти лепил из хлеба храм

Преступная группа Сергея Кислого нашумела в Волгограде в конце 80-х. Тогда на город обрушилась цепь страшных убийств владельцев престижных «Жигулей». Преступники садились в салон автомашины через заднюю дверь и накидывали на шею отвлекшегося водителя гитарную струну. Резкий взмах руки — и шею жертвы прорезало до позвоночного столба. Тело в мешок — и в лесополосу, а группа скрывается с места на новых «колесах». Машина отгонялась в гараж, где для превращения ее в груду запчастей преступным специалистам требовалось не более получаса. Каждая операция планировалась как боевые действия на территории потенциального противника. Любое действие, вплоть до движения руки и фразы, рассчитывалось по секундам, проводились неоднократные репетиции.

Группу Кислого погубила случайность. Все оказались на скамье подсудимых, а количество доказанных эпизодов с трупами близилось к десяти. Как лидер преступной группы Сергей большую часть вины взял на себя и был приговорен к высшей мере наказания — смертной казни.

Сергей подал апелляцию, и потянулись годы заключения в СИЗО. Пожалуй, он стал одним из тех немногих сидельцев «Голубинки», о ком персонал до сих пор отзывается по-человечески тепло. Интеллигентный, начитанный, он поражал кругозором даже ко всему привычных оперативников изолятора.

— Если «исполнители» были банальными громилами, то лидер являл собой смесь интеллигента старой закваски с фартовым жуликом блатных легенд. Он мог стать кем угодно: и летчиком-истребителем, и командиром спецназа или космонавтом. Такой характер и такая воля… Детям в пример бы ставили, страна бы орденами увешала, женщины любили… - с грустью рассказал немолодой уже оперативник, много времени проводивший в беседах с Кислым. — А стал… кем стал.

В одиночестве

В одиночной камере, где содержался Кислый, всегда царил идеальный порядок. Каждая вещь, даже самая мелкая, имела свое строго определенное место. К примеру, в зубной щетке он смог провертеть отверстие, и она висела на тонкой нитке так, что не касалась ни стены, ни полки. Кто-то поначалу посмеялся: мол, зачем тебе? Сергей ответил, что иначе и быть не может — порядок должен быть и в душе, и в жизни, какой бы она ни была. Смеяться больше никто не стал.

Он постоянно допытывался у сотрудников изолятора о том, что творится на воле. Интересовало его все: как на заводах с зарплатой, что происходит в мире, чем дышат на воле, о чем люди думают. Всю библиотеку он перечитал, просил принести книги, газеты.

Одна за другой оставляли в силе смертный приговор судебные инстанции — президиум областного суда, Верховный суд России, Президиум Верховного суда… А он все не унывал и не падал духом. «Ни разу не видели, чтобы он выглядел расстроенным или морально раздавленным», — говорят те, кто тогда работал в СИЗО. Всегда что-то читал, писал замечательные стихи и в душе надеялся на лучшее. В отличие от подавляющего большинства содержавшихся в изоляторе, у которых в оперативных учетах постоянно появляются «сторожевые» листки — «склонен к побегу», «суициду», «нарушению внутреннего режима», у Кислого не было ни одного подобного листка, что считается большой редкостью. Отдельный разговор — его стихи. Для них он сделал небольшую книжку карманного формата, сам — из ниток, хлеба и листков бумаги. Писал, зачитывал сотрудникам, иногда правил, иногда просто спрашивал совета.

Надежда

Постепенно он пришел в душе к Богу. Не показательно, для «понта», а с полной ответственностью, как обычно делал все. Долго думал, читал Библию и только потом, стесняясь, попросил привести священника.

— Часто бывает, что в камеру священник заходит с опаской, — говорят сотрудники СИЗО. — А к Сергею батюшка зашел спокойно и без колебаний. После бесед в Кислом словно что-то переменилось. В жизни у него оставалась всего одна надежда — на то, что его вопрос рассмотрит президент России — последняя и окончательная инстанция. И все это время — почти год — он из своей ежедневной хлебной пайки лепил храм.

Готовые детали прятались в потайных местах камеры, так, что их не находили жесточайшие обыски. Никто не знает, где он достал небольшие куски медных пластин. Из них он смог сделать кресты на каждый купол. До сияющего блеска Сергей отполировал их единственным доступным способом — о собственную коротко стриженую голову. Создание храма стало титаническим трудом, если учесть, что единственный инструмент, который был у Сергея в наличии, — собственное тело.

Пришел момент, когда белоснежный пятикупольный красавец-храм был собран полностью. Его уже нельзя спрятать из-за размеров, и первый же обыск положит конец самовольству заключенного. А это труд более чем десяти месяцев и всей просветленной души. Но и события развивались слишком стремительно.

Храм оказался последним делом жизни Сергея Кислого. Президент Ельцин оставил приговор, вынесенный лидеру преступной группы, без изменения. К этому моменту Сергей успел уговорить сотрудников СИЗО забрать храм из камеры и вынести на волю. Это нарушение режима, нарушение писаных и неписаных законов «Голубинки», но просьбе приговоренного отказать не смогли. В день, когда Кислого уводили навсегда, один из офицеров, волнуясь, тайком выносил храм из СИЗО.

В последний путь, на этап до Нижневартовска, где исполнялась «высшая мера», Сергей ушел с поднятой головой и прощальной улыбкой на побледневшем лице. Единственный раз он допустил беспорядок — несмотря на зиму и холод пронизывающего ветра, бросил шапку в камере и вышел с непокрытой головой.

— Сергей, одень, холодно, — говорили в конвое.

— Нет, она не понадобится… Пятнадцать минут до поезда здесь, пятнадцать минут — там, до самого конца, — ответил он и направился к выходу.

Напоследок оглянулся и произнес одними губами: «Храм, вы обещали…»

Меньше чем через месяц в России был введен мораторий на смертную казнь, которого Сергей Кислый так и не дождался, став последним «исполненным» в стране. А храм после нескольких лет скитаний остался на вечном хранении в музее. От неизбежного рассыпания его спас, покрыв лаком, тот самый офицер, что вынес из СИЗО. Он же и передал его на вечное хранение в музей ГУВД. Не как забавную поделку гораздых на выдумку мастеровитых заключенных. Как последнюю надежду и веру последнего расстрела.

16 июня 2004 г.