Известия | Сергей Лесков | 07.06.2004 |
Достоверно человек знает только две вещи: однажды он родился на свет и когда-нибудь непременно умрет. И две вещи волнуют человека более всего: как остаться молодым и как избежать смерти. Ответа нет, хотя вся история цивилизации — поиск решения этих проблем. Но эвтаназия, добровольный уход из жизни больных людей, может перевернуть этические представления человечества. Не случайно все мировые религии резко отрицательно относятся к искусственному прерыванию процесса жизни, в чем видят посягательство возгордившегося человека на высший смысл Природы.
Однако реальность такова, что эвтаназия и медицина — сверстники. Закрывать на это глаза глупо и лицемерно. В прежние времена доктора в безнадежной ситуации умывали руки и уступали место священнику. Сейчас могут таблетку дать, инъекцию сделать — или не сделать. Пусть врачи официально не признаются, но сплошь и рядом в онкологических больницах, в военно-полевых госпиталях они в той или иной форме облегчают уход из жизни обреченным пациентам, когда страдания становятся невыносимыми, а надежды на спасение уже нет. По некоторым данным, 90% больных раком в последней стадии умоляют врачей прекратить их страдания. Другое дело — оформить негласную практику юридически. Для того чтобы легализовать смерть, надо поднять уровень жизни и медицинское обслуживание на очень высокий уровень. Поэтому проблема эвтаназии обсуждается лишь в странах с высоким социальным обеспечением.
В Орегоне с 1997 года из 53 544 умерших естественной смертью людей 171 пациент воспользовался процедурой эвтаназии (хотя этого термина в штате избегают, предпочитая говорить о «достойной смерти» и «летальной медицине»). Это, как легко подсчитать, 3 человека из тысячи, или 0,3%. Процедура обставлена множеством жестких юридических формальностей, через которые проходят далеко не все заинтересовавшиеся «достойной смертью». Больной должен испытывать на протяжении многих лет невыносимые страдания. Он должен несколько раз в устной и письменной форме попросить о прекращении жизни. Ему должны быть известны все независимые мнения о болезни и возможности ухода в хосписе. Врачи должны определить, что жить больному осталось не более 6 месяцев, и провести последний акт медицински приемлемым способом. До самого последнего момента пациент может изменить свое решение. Последнее лекарство больной принимает сам, без помощи врачей или родственников. Документы подписывает не один врач, а целый консилиум. В документах говорится не о самоубийстве, а о «смерти из-за скрытой болезни».
В среднем каждый год в Орегоне около 100 человек обращаются с запросом об этой процедуре. Но подписали последний рецепт в 1998 году доктора лишь 24, а в 2003 году — 67 неизлечимо больным пациентам. Нашли в себе решимость использовать эту процедуру в 1998 году 16 человек, а в 2003 году — 42 человека.
Психологи и социологи в Орегоне скрупулезно исследуют причины, которые делают для человека желательным акт «летальной медицины». Самым страшным является вовсе не ожидание невыносимой боли, о чем говорят лишь 22% пациентов. Значительно хуже — утрата ясного мышления, самостоятельности, человеческой автономии (87%). Показательно, что люди, которые прибегают к новому закону, отнюдь не находятся в состоянии депрессии или душевной изоляции. Опросы десятков докторов говорят, что на «достойную смерть» идут пациенты с сильным характером и эмоционально-положительным отношением к жизни.
Оппоненты орегонского закона говорят о том, что роковое решение может быть принято под давлением родственников или страховых компаний. Но исследования показывают, что нежелание становиться обузой для своих семей является последним доводом лишь для 36% неизлечимо больных. Финансовые соображения играют вообще смехотворно малую роль — 2%. Нежелание провести свои последние годы в хосписах половина пациентов объясняет тем, что они не хотели бы оказаться в атмосфере снисхождения и даже высокомерия постороннего, чужого для них персонала перед их немощью. Стандартная версия обращения к «летальной медицине» выглядит так: «Я жил достойно и умереть хочу тоже достойно». Термина «самоубийство» избегают почти все больные, они говорят о «естественном пути к смерти, который можно лишь чуть ускорить».
Несмотря на то что эвтаназия с 2001 года официально разрешена в Голландии, в этой стране 10% врачей в принципе против участия в акте «добровольной» смерти. Действительно, уловить противоречие с заповедями клятвы Гиппократа нетрудно. Но уровень медицины сейчас другой, и легитимизация эвтаназии обсуждается в Австралии, в Новой Зеландии, в Бельгии. Министр здравоохранения Франции Бернар Кушнер, который стоял у истоков международной организации «Врачи без границ», признался, что сам в военных госпиталях практиковал эвтаназию, а в его стране используется «милосердная» эвтаназия, когда врач прекращает давать неизлечимо больному лекарства. По словам Кушнера, во Франции двое из десяти пациентов умирают в результате такой пассивной эвтаназии.
Спорить об эвтаназии можно бесконечно, но что же Россия? Именно в нашей стране был поставлен вопрос: «Если Бога нет, то какой же я штабс-капитан?» Россия славится такой высокой духовностью, такой склонностью к мировоззренческим проблемам, что, кажется, она просто создана для того, чтобы стать мировым центром эвтаназии. Мешает одно. В России здравоохранение и социальное обеспечение находятся в таком чахоточном состоянии, что говорить об актуальности эвтаназии неприлично, просто кощунственно. К тому же при нашем правовом анархизме эвтаназия обросла бы невиданными злоупотреблениями. Проведи опрос — и многие россияне сегодня назвали бы доктором Кеворкяном родимое государство. Рассуждать об эвтаназии нам рано, потому что у большинства россиян просто нет выбора. Чтобы рассуждать о смерти, надо научиться достойно жить.
5 июня 2004 г.