 |
| Комсомольская правда | Ярослава Танькова | 17.05.2004 |
«И всякий, кто оставит домы, или братьев, или сестер, или отца, или
мать,. ради имени Моего, получит во сто крат и наследует жизнь
вечную».
(Евангелие от Матфея.)
«Дорогая мамочка, я ухожу от мира, как давно решила. Не сердись на меня. Так надо. Все же прочти как-нибудь Библию. Только там ты сможешь найти утешение и объяснение моего выбора. Иначе ты вряд ли поймешь меня. Именно поэтому не говорю, куда именно я ухожу. Но я не вернусь, потому что решила твердо. Не ищите меня. Это далеко. И не беспокойтесь, монастырские стены укроют меня от зла лучше любой крепости.
Знакомым объясни, как тебе больше хочется. Но не говорите Павлику (младший братик) обо мне плохо. Не берите грех на душу.
Я очень люблю всех вас. И отца. И буду молиться за вас. Простите меня. Пусть Бог вас хранит. Надеюсь, еще свидимся».
Это письмо Маргарита Петровна — преподаватель одного из столичных университетов, стопроцентная атеистка — нашла утром на кухонном столе. Кровать старшей дочери была аккуратно заправлена. Почти все вещи на месте. Видимо, Ляля взяла с собой только самое необходимое.
Маргарита Петровна вспомнила, как ночью проснулась от того, что Лялька тыкалась мокрым от слез лицом ей в ладонь и повторяла: «Любименькая ты моя, мамочка родная, как же я без тебя…» Но тогда же она вспомнила, какую обиду нанесла ей дочь накануне, и, решив пока не прощать строптивую девчонку, выдернула руку.
— Я решила: «Пусть еще подумает над своим поведением, а утром помиримся», — тяжело вздыхает Маргарита Петровна. — А она, оказывается, и вправду прощалась.
«Кто любит отца своего или мать свою больше, чем Меня, тот не достоин Меня…»
(Евангелие от Матфея.)
За день до своего исчезновения Ляля отпраздновала свое 18-летие. Впрочем, «отпраздновала» — сильно сказано. Потому что сей знаменательный день пришелся на пятницу, 9 апреля, то есть на самый строгий день поста Страстной недели (в этот день, по Библии, Христа распяли).
— Я не буду отмечать. Не могу, — тихо, но упрямо заявила девушка, когда в четверг отец объявил о готовящемся празднике.
— Мы хотели сделать тебе сюрприз, и все гости уже созваны, — досадовал отец. — Мы не учли, что пост. Но отменить праздник уже нельзя. Заказан стол в ресторане. Деньги потрачены большие, и никто нам их не вернет.
— Мы немного посидим вечером, и все, — уговаривала мама. — Я не думаю, что Бог на тебя обидится. Я тебя очень прошу. Отец очень для тебя старался.
Ляля уперлась. Сначала спорила. Потом замолчала. Упрямое молчание было ее любимым оружием. Родители решили, что уговорили.
Утром ходили по квартире на цыпочках, чтобы не разбудить «новорожденную» раньше времени, и все время прислушивались у ее двери. На столе сиял кремово-персиковый торт со свечками, готовыми зажечься в любую минуту. И лежали подарки.
— А ее нет, — мрачно сообщил Павлик, не выдержав и заглянув в комнату сестры в 11 утра.
Отец ударил кулаком прямо в кружевную мякоть торта и выругался: «Вот… Я так и знал! Не может, чтобы всем не нагадить».
Надеялись до самого вечера. Скандалили — выясняли, кто виноват, что дочь такая эгоистка. Весь день звонили родственники с поздравлениями. Закончилось все тем, что отец забрал бархатную коробочку с золотым колечком, которое предназначалось имениннице, и ушел в ресторан один. Мама плакала на кровати. Павлик ее утешал.
А в 11 вечера вернулась из церкви скорбная Ляля.
— Как ты могла? — бросила ей с порога горький упрек мать. — Неужели ты Его любишь больше, чем меня?
Ляля подумала, опустила глаза и прошептала: «Больше».
— Я своим ушам не поверила, — роняет слезы то ли горя, то ли негодования Маргарита Петровна. — Несколько раз ее повторить просила. И она повторяла. Как зомби! Я ведь ее пяточки расцеловывала, над кроваткой не спала, когда она болела, жизнь за нее готова была отдать! Как она так могла?!
«Блаженны плачущие, — ибо они утешатся».
(Евангелие от Матфея,
Нагорная проповедь.)
В детстве Ляля была обычной девочкой. Только очень тихой и полненькой. Мальчишки обижали ее, а она постоянно плакала и даже не пыталась ответить. Единственным достоинством девочки была коса. Длинная-предлинная! И еще Ляля хорошо читала. Особенно любила книжки про животных. Но училась средне, чем очень расстраивала честолюбивого отца-медика, который на учебу всю свою жизнь положил.
— Наша Лялька — дура, — говорил он прямо при дочери. — Замужество и пеленки с кастрюлями — вот единственная карьера, которую она осилит.
А потом, вечерами, в темноте убеждал негодующую маму:
— Ничего не будет с ее психикой! Я ее раззадориваю. А то она и школу не окончит такими темпами. А так — хоть из чувства протеста.
Когда Ляле исполнилось 12, в школе к ней надежно приклеилось прозвище тумба-юмба, и стало ясно, что школьных и дворовых друзей у нее не будет. Но именно тогда появилась Ирка.
Ляля выгуливала в коляске новорожденного братика, когда к ней на скамейку присела девочка-ровесница и спросила, сколько она растила такую косу.
— Лялька тогда была молчаливой, — вспоминает Ира. — Но мы с ней все-таки подружились. Ляля рассказала, что влюблена в одного мальчика. И даже показала его издалека. Я тоже была влюблена. На том и сошлись. С тех пор встречались вечерами и начинали обсуждать свои безответные любови. А однажды при мне этот Лялькин мальчик обозвал ее и кинул в нее огрызком яблока. С тех пор Ляля разлюбила говорить про мальчиков. Но охотно слушала мои россказни. Я немного стеснялась дружбы с ней, но не ссорилась, потому что жалела. Она была очень доброй.
«Какая польза человеку, если он обретет весь мир, а душе своей
повредит».
(Евангелие от Матфея.)
Ходить в церковь Ляля начала лет в 15. Именно тогда они с Ирой и расстались. Не ссорились. Просто перестали видеться.
— Сначала она рассказывала, что ходит в какую-то воскресную школу, — вспоминает Ира. — Говорила, что там у нее есть подруги и что все они вместе помогают стареньким бабушкам — ходят за продуктами. Ляля звала туда, но у меня в ту пору разгорался первый роман, и я отказалась.
А потом пятиэтажка, в которой жила Ляля, пошла под снос. Семейство переехало, и подружки окончательно потерялись.
Увидев у Ляли в комнате Библию, родители удивились. Заметив, что она молится перед едой, переполошились. Мама пошла с ней в церковь, чтобы убедиться, что Ляля не попала в секту.
— Это была обычная церковь, недалеко от метро «Сокол», кажется, — рассказывает Маргарита Петровна. — Девочки — ее подружки — восторга у меня не вызвали, но и не испугали. Серенькие такие мышки в платочках. Стояли, молились… Я, правда, не ожидала, что моя дочь будет такой тихоней, но что ж поделаешь.
«Это лучше, чем наркотики», — решили родители. И оставили Лялю в покое. Правда, за обедом отец постоянно подтрунивал над ней. А иногда и раздражался, когда Ляля отказывалась есть мясные блюда в пост. Пытался вести с ней биологические ликбезы о том, как зародилась жизнь… Вот тогда-то Лялька и научилась упрямо молчать.
По-настоящему Владимир Владимирович взбеленился, когда на его вопрос, как Ляля собирается поступать в институт с ее тройками, дочь ответила: «Я не буду поступать. Я собираюсь в монастырь».
— Все почему-то тогда сразу поняли, что это не шутка, — вспоминает Маргарита Петровна. — Был жуткий скандал. Володя потребовал у Ляли телефоны ее подружек. А потом обзванивал их родителей с гневными претензиями, что девочки вбили Ляле в голову мысль о монастыре.
Но, как тогда оказалось, родители всех четырех девочек — лучших Лялиных подружек — впервые об этом слышали. Мало того — две из четырех готовились к поступлению в институты. А одна даже в медицинский. Когда это выяснилось, Владимир Владимирович объявил дочери, что она «дура блаженная» и что больше всего на свете он стыдится именно ее.
«…И показал Диавол Ему все царства мира и славу их, и говорит Ему: «Все это дам Тебе, если падши поклонишься Мне».
— Только не вините его, — говорит о муже Маргарита Петровна. — Он по ночам не спал, так переживал за Ляльку. Думал, она умом тронулась. Как-то водил ее к психологу, но она там ни слова не сказала. Просто сидела и молчала.
Владимир Владимирович пытался запретить Ляле ходить в церковь, но быстро опомнился и даже просил у нее прощения. Потом пытался увлечь ее театром. Водил в музеи. Но Ляля не проявляла особого интереса. И вечерами после таких культпоходов отец с дочерью неизменно ссорились. Происходило это после традиционного разговора:
— Но ведь это интереснее…
— Это очень интересно, но не мое.
Однажды отец пригласил домой сослуживца с сыном. Девятнадцатилетнего мальчика звали Саша, и он был очень красив. Маргарита Петровна знала, что Сашу попросили увлечь Лялю, и страшно жалела дочь. Но муж убедил, что так надо. Увы, ничего не вышло. На все вопросы Ляля отвечала только «да» и «нет». А когда отец стал настаивать, чтобы она хоть раз распустила неизменный пучок и показала, какие красивые у нее волосы, заплакала и ушла в комнату. Гости почувствовали себя неловко и тоже ушли. Вечер снова закончился скандалом.
«Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут».
(Евангелие от Матфея, Нагорная проповедь.)
Не успела Маргарита Петровна осмыслить прощальное Лялино письмо, как зазвонил телефон. Это звонила мама Светы — одной из «церковных» подружек Ляли.
— Вы знаете, что они собрались в монастырь?
— Да.
— Это все ваша дочь! Света бы в жизни до такого сама не дошла!
Маргарита Петровна положила трубку и принялась пить валерьянку. День прошел в ожидании. Ночь — в волнении. Следующее утро — в панике. Как выяснилось, все пять девочек оставили родителям письма примерно одного содержания — сообщили, что уходят от мира и их решение окончательное. Только самая младшая — 17-летняя Леночка (остальным ее подругам уже исполнилось восемнадцать) — в постскриптуме написала: «Не знаю, хватит ли у меня силы веры. Я проверю себя и если не смогу, то вернусь. Верю, что вы меня простите и поймете». Но родители именно этой девочки как раз отнеслись к ее решению достаточно спокойно. И, хотя остальные давят на них, убеждая подать в милицию заявление о пропаже несовершеннолетней, отказываются от этого.
Ни одна из девочек не оставила адреса и даже намека на место, куда они собрались ехать. Ни одна не взяла с собой вещи.
Родители обзвонили всех их старых друзей — никаких следов. Звонили в московские монастыри, телефоны которых обнаружили в оставленных записных книжках, но нигде им не смогли ответить ничего вразумительного. А настоятельница одной из обителей так прямо и сказала: «У меня их нет, но если бы и были, я бы не стала выдавать послушниц вопреки их воле. Что с того, что вы их родители? Ведь их души вам не принадлежат. А в монастырь затем и уходят, чтобы с мирской жизнью порвать».
— Я ее найду хоть с милицией, с собаками! — грозится Владимир Владимирович — Лялин отец. — Дрянь такая, мать плачет, ночами не спит. Два раза «Скорая» ее с сердечными приступами увозила, а эта эгоистка плюет на все.
А мама только роняет слезы и молчит. Лишь раз прошептала: «Только бы увидеть ее, сказать, что люблю… Может, и вернулась бы?»
МНЕНИЕ ПАТРИАРХИИ
В Москве бум уходов молодежи в монастыри
Комментирует заведующий службой по связям с общественностью Виктор МАЛУХИН:
— В последнее время действительно в монастырях появилось очень много молодежи. Далеко не все принимают постриг. Кто-то годами пребывает в послушниках (так называются люди, которые собираются стать монахами, но еще не решили окончательно). Кто-то приходит в монастырь просто, чтобы привести в порядок свою душу, и подолгу живет там, работая вместе с монахами.
Видимо, эти девушки тоже сделали свой выбор. Причем, если они попросят настоятельницу не выдавать их и объяснят причину — непонимание родителей, — она выполнит их просьбу. И поиски с милицией не выход. Во-первых, это сложно: Россия большая, и монастырей в ней очень много. Поди осмотри все! И даже если их и найдут — идя на конфликт с дочерьми, родители рискуют просто потерять их навсегда. Надо уважать душу своих любимых, их решение. Ведь они — взрослые люди.
Единственный способ для родителей поправить ситуацию — обратиться к девочкам через ту же газету с просьбой откликнуться. И непременно пообещать им взамен понимание.
ЧТО ГОВОРИТ ЗАКОН
Совершеннолетними у нас по Гражданскому кодексу считаются граждане, достигшие восемнадцати лет. До этого возраста они, с правовой точки зрения, неполностью дееспособны. Так что четыре из пяти подружек имеют полное право распоряжаться своей судьбой. А вот по поводу 17-летней девушки вопросы есть. Не должен был монастырь принимать ее без согласия родителей.
