 |
| Труд | Рада Аджубей | 13.05.2004 |
О том, каким Хрущев был в семье, рассказывает его дочь Рада Аджубей.
— Мама и папа вышли из самых бедных крестьянских семей. У них не было ни лошади, ни коровы. Отец — русский, хотя его деревня Калиновка находится в Курской области на границе с Украиной. Мама — украинка из Галичины.
Отец окончил церковно-приходскую школу и знал наизусть многие стихи Некрасова, который стал его любимым поэтом. Жили все там бедно, и люди ходили на отхожие промыслы в Донбасс, где и отец подрабатывал. Потом и семья туда перебралась. Там были большие заводы французские, английские. Кстати, до революции Донецк назывался Юзовкой — по имени очень богатого английского промышленника Юза.
Отец стал высококвалифицированным слесарем и зарабатывал очень даже неплохо. Одевался франтовато. Состоял в обществе трезвости. Играл в футбол. Очень уважал инженерную специальность, считал, что инженеры — это созидатели. В партию вступил уже после революции, в 1918 году.
— Где-то я читал, что Никита Сергеевич был женат дважды?
— Когда отец работал в Донбассе, то, как тогда говорили, столовался в одной шахтерской семье, где было пять дочерей. И через какое-то время он женился на старшей сестре, которую звали Фрося. К моменту революции у Никиты Сергеевича было уже двое детей — дочь Юля и сын Леонид. Во время гражданской войны Фрося заболела тифом и умерла.
— А где он познакомился с вашей мамой?
— Тоже в Донбассе, только позже — в 20-е годы. Мама в своей деревне окончила школу, и учительница убедила родителей, что ей нужно учиться дальше. Ее устроили в гимназию, а когда началась первая мировая война, учеников эвакуировали в Одессу. Гимназию она окончила после революции, уже будучи членом партии. Она вступила в нее 1917 году и все время подшучивала над отцом, что у нее больше партийный стаж. Потом она стала политработником в Красной Армии, участвовала в неудачном польском походе Тухачевского. Затем ее послали в Москву на партийные курсы, по окончании которых и направили в Донбасс в высшую партийную школу.
Здесь мои родители и познакомились. Отец тогда работал на шахте, учился на рабфаке. Потом он стал секретарем райкома, а затем вошел в ЦК на Украине. Он все время хотел учиться, но его долго не отпускали. В какой-то момент он этого добился и уехал в Москву в Промышленную академию. В одной группе с отцом училась Надежда Аллилуева — жена Сталина. Видимо, она рассказала мужу о Никите Сергеевиче, и отец стал работать секретарем райкома в Москве. Затем возглавил городскую партийную организацию, а в 1938 году вошел в Политбюро…
— Вы в детстве чувствовали, что вы — дочь высокопоставленного руководителя?
— Действительно, я ощутила это в определенный момент. Как многие, я ходила в детский сад. Ведь родители были очень занятые люди. Мама заведовала парткабинетом на большом электроламповом заводе, она уезжала рано утром, а приезжала поздним вечером. Отец — тем более.
И вот в детском саду я это почувствовала: то лишний воздушный шарик мне подарят, то еще что-то, мне было очень неприятно. Было ощущение чего-то несправедливого и нехорошего, чувствовалось подхалимство.
У нас была вполне нормальная семья. Родители были строгими. Особенно мама. Отец ее поддерживал, хотя старался сглаживать конфликтные ситуации. Вообще, он был хорошим отцом. Иногда, когда у него было время, ходил со мной на лыжах, ездил на дачу.
Мама стала нами заниматься достаточно поздно. Она ушла с работы и полностью переключилась на семью только тогда, когда родились мои младшие брат и сестра.
— У меня осталось хорошее впечатление от книжки «Лицом к лицу с Америкой», которая была написана после государственного визита Хрущева в США в 1959 году. Насколько я знаю, он был первым советским руководителем, который решился поехать за границу со своей семьей…
— Да, и в этом его поддерживал Микоян. Когда вопрос о поездке решался на Политбюро, Микоян сказал: «Никита, возьми с собой семью. А то в Штатах думают, что мы тут черти с рогами. А тут ты приедешь с семьей, и они увидят, что мы нормальные люди. Твоя жена говорит по-английски, дети говорят по-английски. Уверяю тебя, это произведет впечатление». И Микоян оказался прав.
Правда, потом, когда отца снимали с должности, эту поездку ему припомнили. На Пленуме даже кричали: «Как шах иранский ездил! Всех таскал с собой!»
— Вы были в Америке с отцом. Как проходил визит?
— Мы летели на огромном самолете Ту-114, который только-только был сделан, наверное, даже в единственном экземпляре. Чтобы успокоить нас и чтобы следить за поведением нового самолета, с нами летел сын Андрея Николаевича Туполева — Алексей, который тоже был авиаконструктором.
Американцы, видимо, побоялись сажать не известный им самолет на своих гражданских аэродромах. Мы приземлились на военном аэродроме под Вашингтоном. Нас посадили в автомобили правительственного кортежа, и мы поехали. И вот что меня тогда поразило: мы проезжали по каким-то небольшим городкам и населенным пунктам, на обочинах дороги стояли толпы людей, в руках они держали маленькие американские и советские флажки и… полная тишина. Ни единого звука или крика. Было довольно жутко. И вот тогда я поняла, что Микоян оказался прав, — мы были для них словно инопланетяне, они будто бы изучали нас.
После официальных приемов началась поездка по стране. Молчаливый прием продолжался 3 — 4 дня. Но затем произошел небольшой скандал в Лос-Анджелесе. Мэр города был из украинских эмигрантов, а среди них очень сильны националистические настроения. Там нас встретили какие-то украинцы с плакатами, в своей речи на обеде мэр что-то антисоветское произнес. Никита Сергеевич сразу же отреагировал и сказал: «Если у вас тут будут такие выступления, то мы этого не потерпим. Мы — представители великой державы! Мы завтра же улетим!» И обращается к сыну Туполева: «Алексей Андреевич, как там самолет?» — «Никита Сергеевич, все готово. Хоть сейчас в полет».
Отец хлопнул дверью, ушел в гостиницу и там стал бушевать. Я была ошарашена, но потом поняла, что отец разыграл спектакль. Он прекрасно понимал, что все его выступления и разговоры записываются и анализируются. И специально устроил все это, чтобы показать, что на нас нельзя давить.
Скандал переломил ситуацию. На следующий день как будто раздвинулся занавес, и перед нами появилась совсем другая декорация. Начался триумфальный, восторженный прием. На спецпоезде мы приехали в знаменитую Санта-Барбару, а там — море народу. Все хотят поговорить, пожать руку, отовсюду доносятся одобрительные крики, приветствия, какие-то вопросы. Отец был в своей стихии: неформально общался с журналистами, шутил.
— Думаю, что тот визит в Америку был одним из самых эффективных визитов наших государственных деятелей за границу. С точки зрения политики и экономики.
— Да, поездка была очень эффективной, мы открыли для себя новый мир. Никита Сергеевич побывал на заводах и фермах, посмотрел новые технологии. Там же он увидел впервые столовые и магазины самообслуживания, современные прачечные. И вскоре это было внедрено в Советском Союзе. Ту же кукурузу у нас стали внедрять после этого визита. Другой вопрос — как это делали? Как говорится, «заставь дурака Богу молиться, он и лоб расшибет». Ведь Никита Сергеевич никогда не говорил, что кукурузу надо сеять в северных районах. Это наши бестолковые чиновники все довели до полного абсурда…
— Отставка Хрущева сказалась как-то на семье?
— Моментально перестал звонить телефон. Никита Сергеевич оказался в полной изоляции. Начались чисто бытовые трудности. Выяснилось, что у него нет квартиры. Хозяйственный отдел ЦК выделил ему квартиру в старом доме на Арбате. Затем предоставили небольшую государственную дачу с охраной и обслугой, которые за ним следили. Его изоляция хорошо контролировалась — все, кто к нему приезжал, потом получали за это выговоры от начальства.
Мама тогда отдыхала в Чехословакии вместе с Викторией Петровной Брежневой. О Пленуме они узнали из сообщения по радио. И мама, прямодушная женщина, сказала: «Вот, Виктория Петровна, теперь вы меня будете приглашать в Большой театр на премьеры». Виктория Петровна промолчала. Естественно, от нее никогда не было не только приглашения куда-либо, но и вообще ни одного звонка.
Заговорщики, видимо, очень боялись. Поэтому они стали распускать про нас разные нехорошие слухи, чтобы подготовить общественное мнение. Про меня говорили, что я на личном самолете летаю в Париж делать прическу. Причем никого особо тогда не заботила абсурдность этой ситуации. Те, кто меня знал, вначале хохотали, а потом поняли, что это травля, организованная КГБ.
И таких «слухов» из того ведомства было достаточно. Например, о моем старшем брате Леониде, который был летчиком и погиб на войне. Распространили информацию, что он не погиб, а сдался в плен к немцам, что он перебежчик и Сталин приказал его расстрелять. Все это, конечно же, полная чушь. Но делалось это с одной единственной целью: создать вокруг Никиты Сергеевича дурную славу, дискредитировать его имя.
Моего мужа, Алексея Ивановича, сразу же сняли с должности главного редактора «Известий». Он пришел домой, сел за стол и просидел так месяц. Найти работу было невозможно. Потом друзья помогли ему устроиться в журнал «Советский Союз», но статьи он вынужден был писать под чужой фамилией.
А вообще, многое об отставке отца я узнала уже во времена перестройки из газет и журналов…
Беседу вел Тихонов Дмитрий
