Сокровенная жизнь души

Маршал Георгий Жуков — воспоминания дочери

Часть 1, Часть 2
Часть 3
Часть 4

Часть 5

Все, о чем я рассказываю, лишь штрихи к портрету отца. Мне кажется, что этот портрет станет объемнее, если сказать несколько слов о том, каков был маршал Победы в повседневной жизни.

Отец так любил народные песни «Ах вы сени, мои сени», «Когда б имел златые горы», «По диким степям Забайкалья» и другие. Помню, как он пел с гостями «Степь да степь кругом». А мне, девочке, представлялось, как же холодно и страшно было ямщику замерзать в степи, как будто видела его, снимающего перед смертью с пальца обручальное кольцо. Песня была необходима для души папы в определенные моменты жизни. Она была как молитва… И от дедов к отцам, от отцов к сыновьям эта песня идет по наследству, — поется в «Дубинушке». Так пел любимый отцом Федор Иванович Шаляпин. Но как же нарушился сегодня вековой уклад русской жизни, оборвалась эта ниточка, что связывала поколения людей.

Говоря о русской песне, которую так любил отец, нельзя не вспомнить добрым словом знаменитую Лидию Русланову, с которой он дружил. Это она первая назвала Жукова Георгием Победоносцем. А позже она и ее муж, генерал Крюков, тяжко расплатились за дружбу с Жуковым и преданность ему: оба прошли заключение.

У отца были хорошие голос и слух, он подыгрывал себе на баяне, выучившись во время войны у солдата, служившего в его охране. По некоторым данным дядя его Михаил Артемьевич Пилихин, у которого жил и учился скорняжному делу отец, был регентом находившейся рядом церкви Воскресения Словущего на Успенском вражке, дружил с Н.С.Головановым, руководителем синодального хора, который пел на службах в Успенском соборе Кремля и в Храме Христа Спасителя.

В годы учебы в Москве отец бывал в Успенском соборе и в Храме Христа Спасителя и слушал знаменитого архидиакона Константина Розова. Впечатление было настолько сильным, что отец в конце жизни вспоминал, что голос у него был, как иерихонская труба!

В 50-е годы судьба свела отца с другим диаконом, вернее протодиаконом, Михаилом Дормидонтовичем Михайловым. В Екатеринбурге (тогдашнем Свердловске) произошла встреча его, тогда командующего Уральским военным округом, со знаменитым басом, который пел в то время в Большом театре. Будучи человеком православным и глубоко верующим, он еще до революции стал протодиаконом. И несмотря ни на что сана с себя не снял. Продолжал петь в оставшихся после погромов московских храмах. Отец хотел побывать на его выступлении, но ему не удалось, и он очень сожалел об этом. А позднее решил пригласить знаменитого певца домой. Встреча произвела большое впечатление на обоих. Как я понимаю, у них было много общего… Оба родились почти в одно время, были родом из деревни, в детстве пели в церковном хоре. До поздней ночи из окон особняка лился могучий бас Михайлова. Рассказывают, что в тот вечер Жуков вместе с гостем пели дуэтом «Есть на Волге утес», причем маршал аккомпанировал на баяне.

Отец всегда любил гостей, хотя они (уже на моей памяти, когда отец был в опале) приезжали в наш дом нечасто. Настоящий русский дом хлебосолен, гостеприимен, радушен. «Не красна изба углами, а красна пирогами», — такова народная пословица. Пироги в нашем доме пеклись часто. Особенно к приезду гостей. Пироги с капустой, рыбой, курицей, огромные — размером с целый противень, с тонким тестом и толстой начинкой. Гости всегда их нахваливали и не только ели, но и увозили с собой, чтобы угостить домашних. Отец принимал живое участие в подготовке к встрече гостей, расставлял бокалы, приборы, думал, кого где посадить, раскладывая именные записочки.

На столе были неизменные маринованые белые грибы, собранные летом своими руками, моченая брусника, выросшая в лесу рядом с дачей, антоновские яблоки из своего сада, квашеная капуста и соленые огурцы со своего огорода. Отец любил картошку, которую привозили с его родины, из Калужской области.

В обычные дни, когда не было гостей, питались просто. «Щи да каша — пища наша», — говорил отец.

Он был равнодушен к вину, даже по большим праздникам, хотя угостить он любил и на столе всегда были хорошие вина и коньяки. Пьяных он буквально не терпел (как и Александр Васильевич Суворов, только разве не поливал их, как тот, холодной водой).

Улыбки всегда были в нашем доме. Отец любил шутить, веселить гостей. В декабре 1966 года бывший заместитель Жукова по тылу на 1-м Белорусском фронте генерал-лейтенант Антипенко Н. А. пригласил его к себе на юбилей несмотря на то, что это было опасно и не всякий мог решиться на такой смелый шаг. Были приглашены соратники по 1-му Белорусскому фронту- Казаков, Орел, Баграмян, Стученко. Некоторые побоялись прийти, узнав, что будет Жуков. Один из гостей, бывавший обычно тамадой, на этот раз отказался вести вечер, начал кашлять и жаловаться на больное горло…

У зятя юбиляра была новая кинокамера, и он снимал это торжество. Некоторые, по его словам, отворачивались, боялись быть скомпрометированными. Отец же был рад встрече с соратниками после стольких лет изоляции. Велась оживленная беседа, вспоминали войну, подвиг народа. Георгий Константинович был «душой общества». Потом пели военные песни, и отец даже сплясал русскую (это в 70 лет!). Жаль, что пленка с этими ценными кадрами оказалась потом по неизвестным причинам 'засвеченной.

Отец делил людей на искренних и неискренних, которые «себе на уме». Сам же никогда не кривил душой, ему всегда было присуще обостренное чувство справедливости. Будучи в Свердловске командующим Уральским военным округом он побывал в ипатьевском доме. Вот как вспоминает об этом моя старшая сестра Элла: «Помню и печально знаменитый ипатьевский дом, куда нас провели по особому разрешению. Тема расстрела царской семьи в те годы была под строжайшим запретом, и я впервые узнала об этой трагедии. В доме при входе была устроена небольшая экспозиция с копиями каких-то документов, на стенах висели красные лозунги и портреты вождей, а внизу — страшный подвал, куда мне не захотелось спускаться. Атмосфера в доме была гнетущей… С отцом на эту тему я заговаривать не стала». О том, что на самом деле творилось в душе отца, можно понять по эпизоду, происшедшему позднее. О нем мне рассказали во время моей поездки на Урал старожилы.

Однажды на каком-то торжественном собрании к Жукову протиснулся подвыпивший старый большевик Ермаков. Представляясь, объявил, что он тот самый Ермаков, который участвовал в расстреле царской семьи, и протянул руку для пожатия. Он ожидал привычной реакции — удивления, расспросов, восторга. Но маршал повел себя по-другому, чего Ермаков никак не ожидал. Он сказал, по-жуковски твердо выговаривая слова: «Палачам руки не подаю».

Он никогда не угодничал, твердо отстаивая истину. Оттого и незыблем был в народе его авторитет. Потому и боялись «наверху» этой всенародной любви к маршалу Победы. Да только не могли ее заглушить.

29 июля 1944 года Указом Президиума Верховного Совета СССР за успешное проведение операции «Багратион» по освобождению Белоруссии Г. К. Жукову было вторично присвоено высокое звание Героя Советского Союза. По существовавшему тогда положению всем обладателям двух Золотых Звезд на их родине устанавливали бронзовый бюст. Пока шла война заниматься этим было некогда. Однако в первые же победные дни сорок пятого года талантливый скульптор, Евгений Вучетич приехал в Берлин и уговорил отца выделить немного времени и попозировать ему В результате было создано прекрасное скульптурное изображение Жукова, копия которого хранится в нашем доме. На металлической пластине, прикрепленной к гранитной подставке, выгравировано: «Тебе не смог в венок победный лавровой ветви я вплести, но постараюсь до столетий твой светлый образ донести. Славному русскому полководцу XX века, маршалу Г. К. Жукову в память о наших коротких встречах. От автора. Берлин, ноябрь 1945 г.» Отлитый в бронзе бюст Жукова был привезен в районный центр Угодский Завод, который теперь переименован в город Жуков. Однако в то время уже начались гонения на маршала и вопрос с бюстом как-то заглох.

В 1953 году, когда отец был назначен заместителем министра обороны СССР, вновь был поднят вопрос об установке бюста на родине маршала. Стали его искать. Старые рабочие крахмального завода показали место, где он валялся, — на одном из складов без крыши, забитом горбылем, в куче голубиного помета. Специалисты быстро привели его в порядок. Под стать бюсту, созданному талантом выдающегося скульптора, соорудили постамент из красного гранита, который был добыт в Норвегии по приказу Гитлера и доставлен в Россию специально для сооружения в Москве… памятника победы Германии над Советским Союзом.

Моя сестра Элла вспоминает (я тогда еще не родилась), что отец довольно сдержанно относился к теме увековечения своей памяти. Когда Георгий Константинович получил приглашение прибыть 30 декабря на торжественную церемонию открытия бюста на своей родине, то ехать отказался, сославшись на занятость. Дома же сказал: «Как это я буду присутствовать на открытии собственного бюста? Мне кажется, это будет выглядеть как-то странно и нескромно». Ехать пришлось сестрам. Отец увидел впервые этот бюст спустя десять лет, когда приехал поклониться могиле своего отца, похороненного в Угодском Заводе.

Когда в октябре 1957 года на пленуме ЦК произошла настоящая расправа над отцом и его отправили в отставку, в Угодско-заводском районе тоже проходил пленум. После него перестали расчищать снег возле бюста, который стоит в сквере, в самом центре тогдашнего села. Как-то в пятницу бригада плотников, простых немолодых уже мужичков, «шабашников», как их звали в народе, но настоящих работяг, пришли к бюсту отца, сняли шапки и начали с постамента шапками сметать снег. А бюст стоит как раз напротив двухэтажного здания районного комитета партии, там кто-то заметил, позвали секретаря, завотделами, которые долго стояли у окон и смотрели, как мужички все расчистили, взяли котомочки и разошлись. Без слов. Говорят, что на второй день негласно была дана команда «стали расчищать снег у бюста и с тех пор не прекращали.

Интересно, что когда отец приезжал в Угодский Завод 14 июня 1964 года, он встречался с односельчанами, беседовал с ними, и они поведали ему, что после октябрьского пленума 1957 года к ним приезжали из Москвы «ходатаи», беседовали со старожилами села, интересовались их настроениями и осторожно намекали, а нужен ли там бюст Жукова. Местные отвечали, что Жукова хорошо знают, он еще мальчишкой рос у них на глазах, а потом стал военным. В тяжелую годину он руководил войсками, которые разбили немцев под Москвой, говорили они, освобождал нашу родную землю, привел победные войска в Берлин. Так что бюст заслуженно ему установлен. А что там у вас делается в Москве — разбирайтесь сами! Так и уехали ни с чем непрошенные гости.

…Красная площадь, Кремлевская стена, место захоронения отца… В 100-летие со дня его рождения 2 декабря 1996 года здесь впервые за все годы существования кремлевского погоста была отслужена панихида. И если в 1974 году, в день похорон отца, тут звучали заунывные, тягостные звуки похоронного марша, то в 1996-м над Красной площадью разнеслись светлые, рождающие надежду песнопения:

— О упокоении души усопшего раба Божия ныне поминаемого воина Георгия и еже проститися ему всякому прегрешению вольному же и невольному… Господи, помилуй! Господи, помилуй! Господи, помилуй!.. идеже вси праведнии упокояются… Господи, помилуй! Господи, помилуй! Господи, помилуй! Милости Божией, Царства Небесного и оставления грехов его у Христа бессмертного Царя и Бога Нашего просим… Подай, Господи!

Впервые под кремлевскими звездами радостно и торжественно прозвучало:

— Да воскреснет Бог и расточатся врази Его! Христос воскресе из мертвых смертью смерть поправ и сущим во гробех живот даровав!

На панихиде нас было немного, но то была, наверное, первая молитва у Кремлевской стены за много десятков лет, и то были первые свечи в земле Кремлевского кладбища. Позже генерал-лейтенант Николай Сергеевич Леонов по-военному ясно и четко сказал об отце:

«Часто говорят, что он был энергичен, крут по-настоящему, по-хорошему, суров в суровые годы Великой Отечественной войны, когда действительно судьба государства висела на волоске. Хорошо это или плохо? Безусловно, хорошо. Когда армия переживает период распада, когда общество поддается панике, когда государство не нынче-завтра рухнет, такие меры, которые были присущи ему как полководцу являются необходимыми. Единственными, способными остановить развал и предотвратить национальную катастрофу. За это ему надо спасибо говорить и никогда не извиняться за то, что иногда он был суров к тем, кто нарушал святой завет Отечества. Ему досталось всего — и славы, и опалы. Надо сказать, что в тяжелые годы опалы он’сохранил честь и достоинство офицера, как никто. Он был поистине велик, пожалуй, оставаясь одним из последних образцов русского генерала и офицера. И мы вправе в эту годовщину вспомнить ту фразу, которую в свое время Сталин произнес, обращаясь к солдатам, уходящим на фронт: «Пусть осенит вас победоносное знамя наших великих предков…» И назвал имена: Александра Невского, Димитрия Донского, Александра Суворова, Михаила Кутузова. Я бы предложил дополнить этот список именем Георгия Жукова и впредь всех этих военачальников числить среди наших святых защитников Отечества».

А игумен Тихон (Шевкунов), наместник Сретенского монастыря в Москве, добавил:

«Георгий Константинович Жуков поистине великий человек, без которого судьба нашей страны и судьба каждого из нас была бы другой. Его можно назвать последним истинным русским генералом. Потом были люди в военной форме, были, конечно, и генералы, но это — последний, который делал то, что ждали от него Бог, народ и его совесть. Именно в этот день я хочу пожелать, чтобы в России появился еще один такой человек, хотя бы один. Насколько нам нужен такой человек сейчас!

Верую и надеюсь, что по молитвам Церкви и бесчисленного множества молитвенников за его душу Господь упокоит душу воина Георгия в Небесном Царствии. И он сам будет молиться за нас и за наше Отечество, как могут это делать люди, сподобившиеся быть при жизни сотрудниками Божиими, а именно таким был и человек, которого мы сегодня поминаем. Вечная ему память!»

…18 июня этого года исполняется четверть века со дня кончины отца. Приходя поклониться его праху, я ступаю по брусчатке Красной площади, по этим много видевшим и слышавшим камням, иду поклониться отцу и, опять, уже в который раз вспоминая его уход из этой временной жизни, думаю:

«Он знал, что смерти нет, знал, что душа человека бессмертна. От деревенских своих предков усвоил спокойное и мудрое отношение к смерти. Готовился к ней, как собирался обычно в далекую поездку, давал распоряжения, что и как приготовить — мундир, шашку, награды, — чтобы не было паники, неожиданностей. Свою смерть близким велел переносить спокойно, мужественно. Его голубка Галюша, моя мама, была уже там, родители, сестра Мария и братик Алеша, умерший младенцем, друзья, однополчане… Сколько их там было! Не было страха идти туда, где так много дорогих и близких. Жизнь подходила к своему логическому концу, не было ни на кого ни злобы, ни обид. Он простил всех, кто делал ему зло — сознательно или нет, и уходил умиротворенным, знающим цену всему: и дружбе, и любви, и предательству, и человеческой славе, которую туда не возьмешь, и высоким постам, и людям — близким и не близким -~ которых видел насквозь.

Он знал, всегда чувствовал, что его любили, даже боготворили, но не выносил похвалы, тем более лести. Знал он, что его и ненавидели, думаю, и догадывался, почему. Познал он цену человеческой немощи, поэтому умел не таить обиды и прощать — поэтому светла душа его, и это чувствовали люди по улыбке, по доброте глаз. Но и силе духа, делающей людей героями, он тоже знал цену…»

Мои раздумья прерываются тем, что я опять начинаю тосковать по отцу, думать, как мне его не хватает и надеяться на то, что мы когда-нибудь встретимся. Тоска сменяется ощущением того, что он всегда оставался для меня живым и я всегда ощущала его незримое присутствие. («С того света я буду наблюдать за тобой!») Господь наш Иисус Христос своим Воскресением избавил нас от вечной смерти, «смертью смерть поправ) и сущим во гробех живот даровав». Говорят, что там, в вечной жизни, если только мы сподобимся ее получить, все люди будут в расцвете своих лет и сил. Каким же я увижу отца?

Как-то сами собой из глубины памяти всплывают кадры, много-много раз виденные мною в документальном кино…

К Спасским воротам по территории Кремля медленным шагом едет на белом коне всадник. Он крепок и силен, как Илья Муромец, и уверенно сидит в седле. Он снимает фуражку, незаметно налагает на себя крестное знамение… Он сосредоточен и внутренне взволнован. Через минуту будут бить часы на Спасской башне, и белый конь понесет его по Красной площади навстречу вечности…

© М. Г. Жукова. 1999 г © Сретенский монастырь, 1999 г