 |
| Седмицa.Ru | Олег Курбатов | 22.04.2004 |
Среди сотен названий полков и рот — «коллективных героев» Заграничных походов, также нанесенных на стены собора — взгляд задерживается на необычно длинном наименовании небольшого отряда — «БАТАЛИОН ЕЯ ИМПЕРАТОРСКОГО ВЫСОЧЕСТВА ВЕЛИКОЙ КНЯГИНИ ЕКАТЕРИНЫ ПАВЛОВНЫ». Краткая история батальона представляет собой прекрасную и величественную страницу подвига нашего народа, включая и приходское духовенство, во время той далекой и малоизвестной войны.
В военном обиходе отряд носил еще одно название — «Тверской егерский батальон». Такое обозначение тоже говорило само за себя — многим было известно о том, что перед «Грозой двенадцатого года» Тверь на несколько лет из спокойного провинциального города превратилась в шумную резиденцию сестры императора Александра I Екатерины Павловны и ее супруга — принца Георга Гольштейн-Ольденбургского. Своей любимой сестре, которой к моменту замужества было только 20 лет, Царь передал во владение огромный удел — владения в 12 губерниях с населением в 70 тысяч крестьян [1]. Муж ее, лишенный Наполеоном своего наследного герцогства (в 1810 г.), был назначен генерал-губернатором Тверским, Новгородским и Ярославским и Главным директором Ведомства путей сообщения.
Нрав великой княгини, веселый и взбаламошный, располагал ее к активной общественной и политической деятельности. Очень скоро «Тверской салон Екатерины Павловны» стал заметным явлением светской жизни высшего российского общества. Здесь свободно обсуждались злободневные политические вопросы; здесь «последний летописец» Николай Михайлович Карамзин выносил на суд общества главы «Истории Государства Российского»; здесь он же зачитывал императору свою остро критическую «Записку о древней и новой России».
При известии о вторжении в Россию наполеоновских войск патриотизм великой княгини нашел выход в призыве к немедленному созданию добровольческих частей — прообраза всеобщего ополчения. На основании опыта «земской рати» 1807 г., она предложила, чтобы дворянство каждой губернии выставило за свой счет «полки» по 1000 ратников из крепостных крестьян, хорошо вооруженные и снабженные всем необходимым [2]. Однако, проект не был поддержан графом Ростопчиным, губернатором Москвы, который был сторонником идеи «всеобщего ополчения» — «второй стены», гораздо более многочисленного, но хуже обеспеченного. Найдя холодный отзыв на свое предложение, Екатерина Павловна все же решилась представить Царю этот проект в виде частной инициативы, что и было «с живейшей признательностью» принято последним 3 июля 1812 г.
Великая княгиня предложила собрать со своих удельных владений ратников по обычной рекрутской норме — 1 человека со 100 «душ мужского пола», — принимая на свой счет их содержание с момента поступления на службу. В первую очередь, приглашались добровольцы — им гарантировалось возвращение домой по окончании войны, зачет службы за рекрутскую очередь и, в дальнейшей мирной жизни, полное освобождение от всех казенных повинностей и оброков. Закупка и изготовление военного снаряжения и все прочие казенные расходы оплачивались или возмещались из средств Ее Высочества на все время существования «батальона» — именно так было положено называть потенциальный «полк» (из-за нехватки нужного числа офицеров).
Итак, «до устроения еще общего ополчения Екатерина Павловна изъявила желание вооружить дружину на берегах Волги"[3] - да, именно в Твери начал формироваться отряд ее имени. Окрестности города летом 1812 г. превратились в шумный военный лагерь: рекрутские и гарнизонные батальоны, команды Внутренней Стражи, а вскоре — и сермяжные полки «временного ополчения» готовились здесь встретить врага или усилить действующую армию. На их фоне вскоре стал выделяться батальон Ее Высочества — как качеством организации, так и по-гвардейски блестящим внешним видом.
При общепехотном зеленом мундире стрелки отличались необычными головными уборами — киверами, обшитыми медвежьим мехом, который у рядовых мог заменяться черным собачьим. Офицеры носили золотые гвардейские эполеты и полусабли через плечо — на манер флотских.
Одними из первых такие мундиры надели воспитанники Института Корпуса Путей Сообщения — военизированного гражданского учебного заведения, готовившего из юных дворян инженеров и чиновников соответствующего ведомства. Шефом последнего являлся принц Георг, муж Екатерины Павловны. Кроме того, из окрестных имений съехались отставные офицеры, некоторые из которых служили даже на флоте, а также «поспевшие в службу» дети дворян.
Особенно замечательной была личность командира батальона князя Александра Петровича Оболенского. Послужной список его был довольно скромным, он являл собою не военного, а скорее придворного — служба в лейб-гвардии Конном полку, отставка, участие в войне 1806−07 гг. с Наполеоном в качестве адъютанта своего родственника генерала Дохтурова, затем опять отставка, и, наконец, чин капитана лейб-гвардии Драгунского полка и должность адъютанта при принце Ольденбургском. Но вовсе не послужной список, а личные качества были достоинствами князя, принадлежавшего к знаменитой своим патриархальным бытом «старомосковской семье», которая с величайшей теплотой была описана князем Петром Андреевичем Вяземским [4]. О князе достаточно сказать, что причиной его первой отставки стало «гульливое общество» гвардейских офицеров, «довольно распутное», которое опротивело ему, а «втереться в хорошее общество» не позволял достаток и застенчивость. Господь судил, что в первых же боях с французами ему была поручена забота о раненых, связанная с огромными трудностями. Уже тогда Оболенский возненавидел битвы, в которых ради «обманных маневров», а то и просто из-за стремления к наградам и славе обрекались на смерть и страдания тысячи простых солдат.
Тем не менее, степенность рассуждений не затмевали еще того молодого задора, с которым князь принялся выполнять поручение великой княгини. Вскоре он написал жене: «Жаль, что тебя, друг мой, здесь нет, ты бы удивилась моему удальству: право опять сделался славный и деятельный служивый!» Пожалуй, самым увлекательным предприятием для него и его подчиненных стала вербовка добровольцев в окрестностях Твери. Здесь наиболее отзывчивыми на призыв к защите Отечества оказались юные учащиеся уездных и приходских духовных училищ — как правило, дети священнослужителей. На их «приглашение» во временную воинскую службу последовало официальное предписание из Правления Санкт-Петербургской Духовной академии, а активная запись добровольцев началась через месяц, когда завершились летние каникулы. Около 40 человек поступило тогда в Тверское ополчение, но гораздо больше семинаристов было привлечено в ряды батальона Ее Высочества. Здесь оказались представители всех уездов губерний: Тверского, Кашинского, Краснохолмского, Ржевского, Старицкого и Бежецкого.
Больше всего добровольцев оказалось среди учащихся г. Кашина, где майор батальона Шубинский поначалу записал в ряды батальона только четырех старшеклассников (16 августа). Через два месяца один из них, Павел Корнев, уже в мундире унтер-офицера снова заехал в родной город и собрал у себя дома своих товарищей. В результате разговора, 10 октября из разных классов уездного и приходского училищ выбыло еще 16 человек. Наконец, 20 октября двое новоиспеченных «унтеров» батальона, также в прошлом учащихся местной семинарии, увлекли за собой еще двоих учеников. Из 22-х храбрецов только двум исполнилось 19 лет, остальные были 15−16-летние, одному же — только 13 лет.
Личное участие в призыве добровольцев принимал и сам Оболенский. Проезжая через г. Красный Холм в Весьегонск, куда батальон эвакуировался после оставления армией Кутузова Москвы, он «в обеденные часы пригласил к себе Краснохолмских Духовных Уездного и Приходского училищ учеников тех, кои прежде объявили желание идти во временное ополчение, и уговорил их продолжать службу во вверенном ему батальоне». Вслед за этими пятерыми добровольцами явились и остальные 11 человек, четверых из которых князь «за малолетством» отправил обратно. Указанные действия с огорчением воспринимались ректорами училищ, столь неожиданно лишившихся лучших учеников.
Всего в батальон записалось 77 семинаристов и 26 «церковнослужителей», в том числе даже один послушник. 17 их этих учеников и 1 служитель семинарии сразу же или со временем получили звание унтер-офицеров. Князь, окрыленный успехом, рассчитывал навербовать таким образом еще 200−300 человек, составив резервную роту для восполнения боевых потерь батальона. Как он писал, «батальон… легко может, быв раз или два в деле, по теперешнему образу воевать, придти в большую расстройку потерею людей, не имея откуда заместить число убылых». Однако, начавшееся изгнание Наполеона из пределов России охладило пыл юных добровольцев, а некоторых учеников по настоянию их родителей вернули домой. 5 декабря Екатерина Павловна пожаловалась Государю, что «смогла завербовать только 60 добровольцев, готовых разбить себе голову на службе Вам, а моя резервная рота представляется мне глупой затеей». Пришлось снова вернуться к набору рекрутов с удельных имений.
Поступив в батальон, семинаристы влились в спаянный боевой коллектив, воодушевленный общим рвением к защите Отечества. Из 712 рекрутов уже к 9 августа 1812 г. в Твери собралось 250 человек, а к середине октября закончилось их обмундирование и составление «полного обоза» со всем необходимым. Ратники эти прибывали из домов с пожертвованиями, на которые без раздумья покупали порох и учились стрелять из выданных им рекрутских ружей. Заметив, что «среди них есть отличные песельники, народ чудной и сметливый», кн. Оболенский составил сверх штата особый «хор музыки» (оркестр) в 40 человек, к которым в Польше и Пруссии добавил нескольких «вольнонаемных» музыкантов-немцев. Батальон приобретал не только стройность, но и блеск чуть ли не екатерининских времен.
Поскольку нельзя было изначально ожидать от «временного», созданного из новобранцев батальона выправки и силы духа старых заслуженных полков, он создавался как «егерский» — то есть, стрелковый, предназначенный для поддержки штыковых ударов тяжелой пехоты, поэтому-то и стрельба для него была важнее: в январе 1813 г. Оболенский заменил свои «негодные» австрийские ружья на французские егерские из трофейных складов. Тем не менее, 10 старослужащих солдат из Московского и Тверского гарнизонов с августа занялись строевой подготовкой ратников. Барабанный староста Макар Апарин, имевший 26-летний опыт службы, возглавил барабанщиков, а штаб-лекарь доктор Цее получил в помощь двоих лучших фельдшеров из Московского военного госпиталя [5].
Пока не были закуплены и доставлены полушубки и валенки для зимнего похода, кн. Оболенский привел батальон в Ярославль, где представил его великой княгине. Его учения оценивал сам генерал Клейнмихель — старый служака, занимавшийся формированием резервов. По словам Екатерины Павловны, он видел батальон «в действии и отзывается о нем благоприятно». Последний экзамен показал, что князю удалось сформировать вполне боеспособную часть. Как следствие, батальон Ее Высочества оказался единственным в своем роде отрядом пеших ополченцев 1812 года, который не занимался охраной тылов и осадой крепостей, а принял участие в боях с самим Наполеоном в рядах лучшей гвардейской и армейской пехоты российской армии. В награду за это Оболенский был произведен в полковники, а затем, после кончины принца Георга [6] - во флигель-адъютанты Императора.
12 ноября батальон Ее Высочества, численность которого достигла 900 человек, уже зимним путем вернулся в Тверь, где сделал короткую остановку. Екатерина Павловна, прибывшая туда же, благословила ратников образом Спаса Нерукотворного — эта реликвия до конца жизни бережно хранилась князем Оболенским. Три города — Тверь, Новгород, Ярославль — преподнесли им в качестве знамен церковные хоругви, которые, правда, из-за громоздкости пришлось оставить во дворце у великой княгини (к тому же, егерским частям знамена не полагались по штату). Наконец, 27 ноября батальон двинулся в путь.
Первым его подвигом стал сам поход к действующей армии, которая тогда уже переходила границы Российской империи. Хотя Оболенский постарался избежать особых трудностей, снабдив своих подопечных теплой одеждой и выбрав менее разоренную дорогу, после Витебска в местности, зараженной тифом от бегущей французской армии, начались повальные болезни. Поскольку на тысячу верст до самого Немана не было госпиталей, пришлось устаивать людей под присмотром местных жителей, расплачиваясь с ними из средств великой княгини. В итоге, батальон сократился почти на пятьсот человек, причем многие из его бойцов не выжили.
В особенности Оболенский переживал из-за юных офицеров — обер-офицерских и дворянских детей и воспитанников Института Путей Сообщения. Уже в Восточной Пруссии, в начале марта, заболели «гнилой горячкой» подпоручики Прудников, Мейендорф и Юдин — «цвет молодежи» батальона. Однако доброта и усердие местных жителей, видевших в русских своих освободителей, очень скоро поставили их на ноги — 23 марта, перед вступлением в Берлин, офицеры догнали часть, чем доставили огромную радость своему командиру.
Только в начале апреля 1813 г., уже за Эльбой, батальон влился в состав действующей армии. Несмотря на понесенные лишения и потери, он сохранил былой блеск, и его командир был отмечен в приказе «за сбережение людей и за хороший вид их». Многие русские полки после преследования неприятеля от Москвы до Эльбы имели в строю по 150−300 человек, так что 350 егерей великой княгини были сразу зачислены в боевую линию — в пятую пехотную дивизию первого корпуса Главной армии.
13 апреля во всех походных церквях российского войска воины встретили Светлое Христово Воскресение, а наиболее отличившиеся полки получили почетные награды — Георгиевские знамена, штандарты и трубы. Спустя несколько дней, в Светлый четверг, скончался светлейший князь Михаил Илларионович Кутузов Смоленский, и навстречу новой «Великой армии» Наполеона полки двинулись под новым начальством и во главе с самим Царем, Александром I.
Несмотря на численное превосходство французов, русские и пруссаки, присоединившиеся к нашей армии, смело атаковали Наполеона при Люцене 20 апреля. Этот бой стал «боевым крещением» батальона Ее Высочества и прусских «волонтеров"-егерей — отпрысков состоятельных фамилий, записавшихся в добровольческие стрелковые роты. Вначале именно пруссаки и скрестили оружие с противником — в основном, такими же юными французскими и немецкими новобранцами, которых Наполеон вновь без раздумий бросил на смерть — для защиты своего могущества.
Долгое время русские находились в резерве, где батальон впервые попал под огонь. По словам Оболенского, «натурально солдат после первого ядра стал колебаться, но я им скоро растолковал, что от этого много страму, а пользы никакой нет, и ни один уже после, под самым сильным огнем, не шевелился, чего трудно даже от самых старых солдат добиться». Между тем, жаркий рукопашный и огненный бой кипел в четырехугольнике немецких деревень, и вскоре черед дошел до русской пехоты. На глазах егерей и самого Царя, командовавший резервом генерал Казачковский без выстрела повел бригаду своих ветеранов в атаку, смел штыками французскую пехоту и пал, раненный картечью в живот. Вскоре примеру этих героев последовал и батальон Ее Высочества, который выгнал вражеских стрелков из одной деревни, обеспечив позицию русской тяжелой батарее. В этой атаке и стрелковой цепи он «отличился если не искусством, то по крайней мере неустрашимостью» и даже «приобрел некоторую славу» в войсках. Сам князь Оболенский был легко контужен пулей, которая «пробила шарф, сюртук и ударилась в мундирную пуговицу»; за храбрость в бою его наградили Орденом Святого Георгия. Из рядовых, к «знаку отличия Военного ордена» (Георгиевскому кресту) было представлено 9 человек, в том числе бывший семинарист Кашинского училища Поликарп Редикорский: вначале он который подавал пример храбрости в стрелковой цепи, а затем «охотником» (добровольцем) участвовал в атаке на вражескую батарею [7].
Атака при Люцене, по несогласованности действий союзников, не удалась, и армии пришлось отступить. Однако, первый бой ратников великой княгини окончился иной важной победой — победой над собой, своим страхом вражеского огня и штыков — и в конечном итоге завершил образование дружного боевого коллектива… После битвы Оболенский, выйдя из палатки, привычно позвал своего «телохранителя» — как он в шутку называл вестовых. «Мы все ваши телохранители!» — последовал ответ его верных солдат. По-отцовски теплое отношение к подчиненным и рыцарски-благородная атмосфера в офицерской среде поражали огрубелые сердца очевидцев-ветеранов; так, артиллерист Радожицкий, посетив однажды батальон и пообщавшись с кн. Оболенским, «восхищался его благородным обхождением с подчиненными офицерами» [8].
Последующие боевые действие 1813 г. батальон провел в составе небольших «летучих» отрядов, действовавших на флангах армии. Мрачный гений Наполеона еще позволял ему одерживать победы в крупных, «генеральных» сражениях, но успех в «малой», партизанской войне непременно оставался за союзниками. Правда, теперь она велась не в дремучих лесах России, а в труднопроходимой местности Рудных гор (на границе совр. Чехии и Германии). Вспоминая лишения этого похода, русские солдаты говорили: «Кто в Саксонии не бывал, тот горя не видал».
Особенно отличились егеря батальона в боях середины августа, получивших название сражений при Пирне и Кульме. Началось все с того, что для наблюдения за неприступным горным замком Кенигсштейн появилась необходимость выделить минимальный казачий и пехотный отряд. В штабе вспомнили о необычном отдельном батальоне и, чтобы не ослаблять полнокровные полки, направили его в подчинение казачьему генералу Иловайскому-12-му. Союзные войска спешили к генеральной битве, и многим показалось, что егеря Ее Высочества останутся без лавров победителей. По словам Оболенского, его корпусной начальник, кн. Горчаков, даже «хотел просить главнокомандующего, чтобы меня не отделяли от его корпуса, но так как я всегда держался правила ни от чего никогда не отказываться и никуда никогда, в военное время, не проситься, то и просил его не беспокоиться». Но война полна неожиданностей, и всего через три дня положение круто изменилось.
Именно при Кенигсштейне стал переправляться 30-тысячный французский корпус генерала Вандамма, которого Наполеон направил в тыл Главной армии союзников, чтобы окружить ее и перерезать узкие горные проходы. Жаркий бой закипел под стенами крепости 14 августа, но батальон Екатерины Павловны с честью выдержал это испытание. До ночи егеря держались на своем участке, отбрасывая неприятеля стрельбой и штыковыми атаками; только в полной темноте, по приказу, они отступили на Теплицкое шоссе, старательно разрушив за собой мосты и испортив дороги. Таким образом, отряд Иловайского более чем на сутки задержал здесь продвижение французов к стратегически важному шоссе, обеспечив отступление по нему всего «Пирнского наблюдательного отряда» союзных войск.
16 августа батальон присоединился к этому отряду, во главе которого шел знаменитый лейб-гвардии Преображенский полк. В одном узком проходе («дефиле») дорогу преградила французская легкая пехота, которая все же смогла добраться до шоссе. Немедленная грозная атака лейб-гвардии, поддержанная егерями, проложила путь к дальнейшему движению русских полков и артиллерии. Батальон Ее Высочества преследовал французов в лесу, где тяжелое ранение получил шедший во главе колонны майор Ковалевский. Однако, все эти бои стали только прологом к решающей битве…
День 17 августа 1813 г. впоследствии был золотом написан на знаменах русской гвардии. Заняв позицию при Кульме, она должна была умереть на ней, но не допустить французов далее, чтобы остальные союзные войска не оказались в узкой ловушке Рудных гор. Русские полки храбро встретили натиск вдвое-втрое превосходящих сил противника, сражаясь за каждую пядь земли. Егеря великой княгини бились на лесистых отрогах гор, защищая от обхода левый фланг позиции. Самопожертвование россиян спасло от гибели всю Главную армию, а затем привело союзников к ошеломляющей победе: на следующий день французский корпус сам попал в окружение и был разгромлен; командир его, любимец Наполеона, попал в плен.
Каждый из этих боев дорого обошелся батальону: 14, 15 и 17 августа он терял более чем по 50 человек [9] (правда, в основном ранеными). Кроме Ковалевского, выбывшего из строя до конца войны, было ранено еще четыре офицера, в том числе два юных прапорщика. Последнее наступление, которое началось в конце сентября «при весьма дурной погоде, по скверным дорогам, по горам», вызвало новую убыль заболевшими и отставшими. Поскольку в боевом строю егерей осталось мало, Оболенский был назначен командиром целой бригады пятой пехотной дивизии, и в этом качестве участвовал в последнем «деле» батальона — «битве народов» под Лейпцигом, развернувшейся с 4 по 7 октября 1813 г. Одно из самых жестоких сражений Наполеоновских войн завершилось победой над французами не без участия егерей Ее Высочества: 4 октября они отличились несколькими решительными атаками, а затем стойкой обороной в Университетском лесу на южной окраине столицы Саксонии. В кровопролитной битве смертельное ранение получил командир одной из рот капитан Тютрюмов…
После этой громкой победы война была перенесена за границы Франции, почти все европейские государства объявили войну Наполеону, и Екатерина Павловна сочла возможным просить Государя о переводе своих подопечных в резерв. В то время она посещала столицы южногерманских княжеств; в Веймаре представленный ей поэт К. Батюшков, адъютант генерала Раевского, «имел счастие говорить с нею о егерском полку, в котором она всех офицеров помнит» [10]. Вскоре она навестила и сам батальон, сообщив, что своим храбрым поведением он «честь делает ее имени»; в декабре егерей перевели в резерв Гренадерского корпуса и оставили при охране его парков и госпиталей в тылу действующей армии.
Здесь, на берегах Рейна (в г. Альткирхен), тверичи-семинаристы и добровольцы из-под Костромы и Новгорода были обрадованы прибытием земляков — их догнала резервная рота, которая выступила из Твери в начале лета 1813 г. На ее долю досталось только несение караулов да разоружение местной Национальной гвардии, распущенной по домам союзными властями. Только несколько офицеров батальона Ее Высочества продолжили поход — в качестве ординарцев и адъютантов различных генералов. 18 марта 1814 г. они участвовали в штурме Монмартра, а через несколько дней вступили в Париж. Наполеон отрекся от престола, и война победоносно завершилась.
Починив амуницию и заменив истрепанные в походе мундиры на новые, российские войска торжественным маршем двинулись на родину. Великая княгиня Екатерина Павловна нарочно выбрала время, чтобы навестить своих овеянных славой егерей и объявить им о роспуске по домам. 30 июля 1814 г. в г. Мюннерштадте перед строем батальона был зачитан ее последний приказ: «Благодарю вас, ребята, за труды ваши; вы служили отечеству со славою; идите ныне обратно в семьи ваши и обучайте детей, как должно кровь проливать за Веру и Царя. Мне лестно, что вы носили имя мое, я вас не забуду».
В декабре 1814 г. воля Государя была выполнена, и батальон был расформирован. Удельные крестьяне, поступившие в него летом 1812 г., и все добровольцы отправились по домам, поражая домашних грозными меховыми киверами и нарядными мундирами, а остальные продолжили службу по своим частям и ведомствам. 14 семинаристов сложили свои головы в этом беспримерном походе, причем младшему, Николаю Ивашеву из Ржевского уездного училища, в 1812 г. было всего 14 лет; еще несколько человек оставались к этому времени на излечении в разных госпиталях.
Из оставшихся в живых семеро записались в мещане, а 34 человека остались в Твери и Санкт-Петербурге, чтобы поступить на разные чиновничьи должности. Только 14 человек выразили желание остаться в духовном звании, поступив, по распоряжению духовных властей, «на праздные пономарские и дьяконские места» Тверской губернии. Так, старшеклассник Кашинского училища Иван Степанович Новоселов (1794 — после 1858 г.), вернувшийся из похода с Георгиевским крестом и в звании унтер-офицера, стал пономарем, а с 1834 г. — дьячком с. Гущина Кашинского уезда. Спустя 12 лет Иван Степанович, уже пономарь и отец большого семейства (у него было два сына и шесть дочерей), неожиданно получил медаль «За взятие Парижа» — то ли просто за отличие в Заграничном походе, то ли, действительно, за участие в штурме французской столицы [11].
Пройдя «огонь, воду и медные трубы», семинаристы посчитали излишним как-то завершать учебу в стенах родных училищ. Интересно, что один из них — Гавриил Двукраев из Старицы — вернулся домой даже с новой фамилией — «Огнев»: похоже, большой оригинал князь Оболенский присвоил ему это прозвище за какой-то особенный подвиг.
Кстати, сам князь, закончив с делами своей части, не стал дожидаться генеральских эполет и уже через год ушел в отставку. Через некоторое время он продолжил гражданскую службу в качестве сенатора, а одно время — Калужского губернатора, вырастил и воспитал десятерых детей, из которых двое — Дмитрий и Михаил — отличились на служебном поприще в эпоху Александра II. На исходе жизни калужское дворянство почтило Александра Петровича, выбрав его начальником земского ополчения во время Крымской войны 1853 — 56 гг.
Подвиг ратников-добровольцев батальона великой княгини Екатерины Павловны навеки запечатлен на мраморных досках Храма Христа Спасителя. Составители этих надписей допустили одну неточность (на 53-й стене): в сражениях во Франции в феврале 1814 г. егеря Ее Высочества участия уже не приняли, — но эту ошибку вряд ли можно назвать «досадной».
Источники
РГВИА. Ф. 395. Оп. 311/240. N 23 (списки личного состава батальона)
Использованная литература
Апухтин. Народная военная сила. М., 1912. Т.1.
Колосов В. И. Воспитанники духовных учебных заведений в ополчении 1812 года. Тверь, 1888.
Переписка императора Александра I с сестрой великой княгиней Екатериной Павловной. СПб., 1910.
Письма великой княгини Екатерины Павловны. Тверь, 1888.
Русский биографический словарь. СПб., 1905. Т. []: Обезьянинов — Очкин.
Хроника недавней старины. Из архива кн. Оболенского-Нелединского-Мелецкого. СПб., 1876.
Языков А. П. Батальон Ея Императорского Высочества великой княгини Екатерины Павловны, герцогини Ольденбургской, королевы Вюртембергской. М., 1868.
Примечания:
1] Со времен Павла I для обеспечения членов Царствующего дома был учрежден особый фонд «удельных земель» (ок. 0,5 млн. «душ» м. п.), находившийся под управлением Департамента Уделов. Доходы от этих имений в денежном выражении распределялись между членами Императорской фамилии. В этой связи определение конкретных сел и деревень с их угодьями в особый «удел» великой княгини Екатерины Павловны было уникальным явлением — оно было проведено с условием «без применения их на будущее время и другим особам Императорского дома» (История уделов за столетия их существования. 1797 — 1897. СПб., 1902. Т. 1. С. 8 — 12, 63).
2] Когда армия Наполеона в первый раз оказалась у границ России, по манифесту от 30 ноября 1812 г. было создано огромное «внутренне ополчение» из 612 тыс. чел. Однако, к участию в боевых действиях в составе армии оказались способными только сводные батальоны стрелков — по одному из каждой губернии.
3] Глинка С. Н. Из «Записок о 1812 годе» // 1812 год в русской поэзии и воспоминаниях современников. М., 1987. С. 455.
4] Вяземский П. А. Московское семейство старого быта // Русские мемуары. Избранные страницы. 1800 — 1825. М., 1989. С. 536 — 548.
5] Бумаги, относящиеся до Отечественной войны 1812 г., собранные П.И. Щукиным. М., 1910. Ч.10. С. 106, 295.
6] В Тверском военном госпитале, который принц опекал, он заразился «гнилой горячкой» (тифом) и скончался в ночь с 14 на 15 декабря 1812 г.
7] РГВИА. Ф. 103. Оп. 208 а. Св. 45. N 1. Л. 259.
8] Радожицкий И. Т. Походные записки артиллериста с 1812 по 1816 год. М., 1835. Ч. 2. С. 154, 155.
9] РГВИА. Ф. 103. Оп. 208 а. Св. 0. N 107. Л. 26 — 88.
10] Батюшков К. Избранная проза. М., 1988. С. 346.
11] Матисон А. В. Духовенство Тверской епархии XVIII — начала XX веков: Родословные росписи. СПб., 2003. С. 66.
