 |
| Русское Воскресение | Олег Трубачев | 14.04.2004 |
У Тамани, которую один великий острослов окрестил самым скверным городишкой на юге России прошлое было и великим, и даже загадочным, как честно признают некоторые историки. И, наоборот, скорее лукавят те из них, для кого здесь нет загадки и все ясно, те, кто давно сдал в архив «легенду о Черноморской Руси», не забыв снабдить ее ярлыком «абсурдности». Ярлыки у нас, как известно, любят, в данном случае те, кто в Азовско-Черноморской Руси ничего иного не усмотрел как «помеху» для гладкости их представлений о Руси и русской истории вообще. Но я все же дерзну усомниться в этой гладкой картине. Похоже, что и наши нынешние историки, уподобившись историкам византийским, в их числе — Льву Диакону, служат все той же византийской дипломатической сверхзадаче: запереть Игоря и Святослава в «устье Днепропетровское» и, упаси Боже, не пропустить их к Боспору Кимерейскому.
…Но все же это никогда не удавалось вполне ни византийским политикам, ни нашим историкам. Начнем с того, что уже Прокопий в VI веке знал о многочисленных славянах-антах к северу от Меотиды — Азовского моря. Принимать ли после этого целительную веру утверждения археологов, что до самого десятого века славяне «не выходили за пределы лесостепи»? Может, ближе к истине те из них, которые признают, что не могут уловить славян на юге и юго-востоке археологически?
Скептики утверждают, что в Тмутаракани Русь не застала потомков античного населения. Парадокс в том, что какой-то народ Рос с недавнего времени жил в Крыму и Приазовье. Он не был славянским. Но славянские имена были где-то рядом, во всяком случае, часть славян с достаточно раннего времени приступило и сюда. Это свое, не безразличное для русской истории суждение — в обстановке, когда отказывают и археология и письменная история — я основываюсь на данных сравнительного языкознания на своем сводном исследовании «в северном Причерноморье». Будучи обязан быть кратким, я только упомянул разрабатываемое мной вот уже 20 лет положение, что в Скифии, то есть на нашем юге, кроме скифов-иранцев, жили еще особые племена, близкие к древним индийцам, сохранились не только их следы в собственных именах, но, интересно для нас сейчас, отражение этих следов у славян. Я должен из десятков примеров назвать лишь один — два. Совсем близко к Херсонесу Птолемей называет местность Дандака, читаемый мною по древне-индийски: камышовый (лес), известный в Индии. А одна из бухт Севастополя — Херсонеса и сейчас зовется камышовая.
Более сложный (но для меня очень убедительный) второй пример — это тот факт, что старинное, еще древнерусское, название города Копыль (теперь Славянск-на-Кубани) оказывается славянским. Русским переводом исчезнувшего местного названия Утканда, по древне-индийски «отросток». То есть тоже, что и славянское слово «копыл».
Уверен, что если бы мы знали только это, то и тогда у нас все основания не согласиться, будто славянская Русь появилась в Тмутаракани лишь во второй половине X века, с князем Святославом. Нет, речь должна идти о значительно большей древности. И вообще, весь этот азовско-черноморский Юго-Восток в наших глазах — давняя периферия русского этнического и языкового пространства. В свое время меня заинтересовал как древняя русская периферия новгородский Северо-Запад. С того начались и мои «поиски единства"… А здесь перед нами другая периферия Руси и ее главнейший признак — самобытная архаика местных названий, что проницательно увидел еще И. И. Срезневский почти полтора столетия назад (хотя наука тогда еще не успела заинтересоваться исследованием периферий как хранилищ древностей ареала). Обратимся и мы к местным и водным названиям края.
Допустимый скудный рацион для газетной статьи — прежний, два-три примера из полусотни. Каждое из названий красноречиво своей славянской древностью, даже уникальностью: Обиточная (река, коса Азовского моря) — от забытого нарицательного «обиток»; Калка, известная всем; Олешье — с отмеченной «лесистостью» пятачка, знакомого этим еще Геродоту; Идолга — на Дону; Калитва — в Подонье; знаменитая Непрядва, приток Дона, ну и т. д. Известно, что до усиления антропогенного фактора, то есть в древности, реки обозначались как бы гидрографическими терминами («продолговатая», «тинистая», «непроточная"…). Именно эту архаику мы видим на нашем Юго-Востоке: Идолга, Калка, Калитва, Непрядва). И это лучшее доказательство древнего присутствия славян в азовско-черноморском регионе. Русь оттуда оттеснили, но потом она вновь стала туда неудержимо «сползать». Русь помнила, что в древности Юг был наш. «Поискати града Тмутороканя» — не пустые слова в XII веке, это мощный зов русского этнического самосознания.
На Дону славяне появились очень рано, возможно, уже в V веке. Донская Русь, кажется, навсегда растворилась в наплыве Степи и наших откатных и возвратных движениях. Ее ищут теперь только немногие энтузиасты. Она ушла в небытие, но, уходя, успела передать остальным восточным славянам имя Русь — пасхальный образ зерна, умирающего, но дающего жизнь.
Район, приковавший к себе наши взоры, скрывает в себе многое, известное первоначально только здесь. Здесь коренятся первые известия не только об амазонках (женщинах-воительницах), но и об именах хорватов, сербов, как бы вторично втянутых позднее в славянское пространство. Ту же траекторию и примерно оттуда же проделало и имя Русь, лишний раз подкрепляя тезис, что «история начиналась на юге». Опираясь на свидетельства предшественников, можно сузить район поисков, и они приведут нас на Таманский полуостров. Круг замкнулся: мы вновь на земле, где в XII веке упомянут (арабами) город с пророческим именем Русита, где издревле жил народ Рос, где явно локализуется остров русов ранних восточных географов, по всем признакам — страна кубанских плавней, обиталище синдов, меотов и других индоарийских племен. Это и Артания — восточные источники, название, в котором еще различимо Тан (а) — «Дон», хотя многие наши историки настаивают на чтении Арсания, явно продиктованном поисками «сходств» с Арзамасом, и вообще — «какого-нибудь финского племени», скажем, эрзя. Особенно это устраивает норманистов. к ним же и восходит, хотя при этом порой науку не отличить от идеологии…
Но научный авторитет — на стороне южных аргументов, кратко уже названных выше, как и это генеральное направление развития истории, и происхождение имени Русь не выпадает из этого общего хода.
Известно, что на севере Руси (Новгород) имя Русь прижилось не сразу, оно пришло туда с юга. Искать связей со славянской лексикой (Руса, Неруса, русло, русый) — едва ли верный путь. На Юге же близких форм много, они очень разнообразны и известны там с древности: Roka, Ruksa, Ruksi, Rossa и индоарийскими, древнеиндийскими связями и установимой семантикой «белый, светлый» в географическом употреблении «западный». Память об этом хранят и греческие свидетельства, и древнерусское Белобережье, в устье Днепра. Сюда же — такая прозрачная реминисценция, как соположение светлый-русский в договоре Руси с греками 911 года.
Так, название Рус, Русь шло и распространялось с юга на север, переносясь с Руси таврической, понтийской, дославянской на Русь славянскую, с нее — на Русь варяжскую. Обратное маловероятно, как бы твердо в него ни верили. Этнические названия переносились с расширением познаваемой ойкумены (преимущественно тоже — с юга на север), и это находило благоприятную почву в недостаточной устойчивости этнических названий в ту раннюю эпоху.
Как этот перенос мог осуществляться и в каком объеме в нем могли участвовать и этническое самосознание, и даже дипломатическая хитрость заинтересованных лиц, мы попытаемся показать на одном эпизоде, одновременно — важнейшем из варяжского вопроса, хотя у нас нет возможности изложить этот знаменитый вопрос систематически. Эпизод этот норманисты толкуют однозначно, но стоит только расширить угол зрения — и картина меняется.
Так, уже давно обратили внимание на то, что в сохраненных нашей летописью договорах Руси с греками 911 и 944 годов послы наши заявляют о себе: «мы отъ рода руска», а дальше следуют имена этих послов, довольно много имен и все в основном — скандинавские. Неудивительно, что для норманистов тут все ясно: русь — это скандинавы, варяги, шведы…
С этим свидетельством совпадает как будто и другое, более раннее — Бертинских анналов, латинской летописи при германском императорском дворе, где под 839 годом сообщается о прибытии через Грецию «неких людей», утверждавших, что «они, то есть их род, зовутся рос», но тут выяснилось, что «они из рода свеонов», а значит шведов.
Те, для кого и тут все ясно, все же модернизируют воззрения людей того времени; чтобы понять их правильно, надо встать на их точку зрения. Оказывается, что скандинавы звались Русью только на Востоке и на византийском Юге. В этом главный (и единственный) смысл их принадлежности к «роду русскому», и бессмысленно искать здесь более развитое, национальное самосознание. Для этих наемников престижно представительствовать от имени крупной державы; перед нами дипломатическая формула, что видел уже Гедеонов. Так — на Юге; но нельзя ведь забывать, что эта же практика выдавания себя за Русь переносилась варягами и на Север, куда они возвращались нередко не только с нажитым добром и опытом, но и с соответствующей частичкой своего мировоззрения и самосознания, кичились, наконец, не без основания именно этим на более бедном и скромном Севере: «мы — русь, мы от рода русского». Эта последняя ситуация почему-то обычно недооценивается. Почему-то на финский Север возлагается в привычной норманистской теории главная роль в распространении имени Русь, а это, мягко выражаясь, не очень логично.
Да, верно, что в языке финнов-суоми есть слово Ruotsi и значит оно там «Швеция». Но откуда там оно? С севера или, наоборот, — с юга?
Если верить летописи, в 862 году мы призвали варягов — чтобы положить конец взаимным раздорам и беспорядку в нашей богатой земле. Дальше идут неясные обмолвки — дело было давнее, лет за 250 до самого летописца Нестора; одни списки показывают «къ варягомъ, къ Руси», другие более осмысленно — «изъ Руси». Но племени Ros в Скандинавии, Швеции нет и не было, не смотря на все домыслы. Норманисты вынуждены признать, что сами шведы так себя не называли, но что оно — это имя — дано им финнами. Но каких, спрашивается, скандинавов имели в виду при этом финны, — тех, что сидели в Швеции, или, похоже, в первую очередь, тех, что приходили с юга? Согласимся, что при этом от скандинавского источника имени Русь почти ничего не остается.
И что значит «имя дали финны»? Разве у малочисленных и культурно бедных охотников и рыболовов Севера, какими были финны тогда, имелся для этого необходимый престиж, чтобы раздавать имена более мощным и более культурным народам? Тут есть над чем задуматься, есть отчего согласиться, что норманская этимология Руси — одна из величайших ошибок науки…
И это притом, что наше Русь и финское Routsi действительно связаны, но опять-таки связаны не так, как привыкли думать. Своей, финской, этимологии слово Routsi не имеет. В народных финских говорах его значения разнообразнее: не только «Швеция, швед», но часто — «человек иной веры». Интересно, что у родственных саамов близкое слово упорно повторяется в одном и том же значении — «русский, Россия». Саамы рассеяны по северной окраине, а мы помним, что на окраине, периферии и языковая, культурная древность совпадают. Добавим, что и восточнофинские родичи финнов-суоми — удмурты, коми-зыгряне — знают близкое слово только в одном значении — «русский». Трудно после этого утверждать, что, очевидно, древнее значение «русский» сменило в этих словах явно вторичное «швед-варяг». Наше имя Русь пришло на север с юга, и случилось это, скорее всего, еще до пресловутого призвания варягов. Детали и хронологию вынужден здесь опустить.
То, что именно на Юге имелся источник в виде форм, еще раньше прижившихся на Руси славянской, выглядит вполне реально. Многое из того, что я имею в виду, состоялось еще в дописьменный и долетописный период русской истории, и эти события и явления нам приходится реконструировать, то есть условно восстанавливать, но наша реконструкция основывается на закономерности языкового развития и контакта. Наша реконструкция непротиворечиво согласуется с тем главным, что говорят летописи: например, варяги первоначально были связаны (брали дань) с Севером, а не с Югом, хотя именно Юг (земля полян) был назван Русью раньше, чем Север; наконец, «Повесть временных лет» прямо гласит, что варяги «прозъвашася русью» только в Киеве.
Наша критика инерционных воззрений, приправленных немалой дозой политики и идеологии, основана не на изолированных случаях, а на наблюдении стойких тенденций. Кое-что было уже указано выше (причерноморская природа таких славянских племенных названий, как серб, хорват). Надо отдавать себе должный отчет в разнообразии мощных культурных импульсов, которые слал благодатный и культурно развитый Юг. Особенно длительным было воздействие греческого культурного фактора, греческой моды. Она была многолика и выражалась, и частности, также и стойком обыкновении греческой византийской литературы переносить на Русь днепровскую имя тавров и тавроскифов.
Зная, как тесно переплетаются в дошедших до нас преданиях тавры и народ рос, я попытался прочесть имя Тоурси в Житии Константина (гл. XVI) как Тауро-руси. Это не только подтверждается греческой практикой (Tavroi kai-Rosoi — название племени близ устья Днепра, у Евстафия), но и открывает путь к местному, дославянскому осмыслению «русьскыхъ письменъ», обретенных нашим Константином Философом в Корсуни-Херсонесе в 860 году (ЖК, гл. VIII). Перед нами драгоценная древнейшая веха значения и употребления слова русский, и наша обязанность — бережно наблюдать эту эволюцию, отнюдь не соблазняясь грубыми конъектурами Вайяна и Якобсона (якобы русьскый из сурьскыи «сирийский»!!).
В заключение — и связи с только что сказанным — я хочу еще задержать ваше внимание на греческом культурном факторе, мощность которого в нашем регионе трудно переоценить. Подобно тому, как имя Кавказ, без которого трудно себе сейчас представить самосознание десятков народов соответствующего региона от людей высокой образованности и вплоть — до малограмотных рыночных торговцев, было введено в культурный обиход греческой книжностью, плодом этой же книжности явилось целиком и имя Tavroi, тавры. Уже известное и вскользь упомянутое нами выше переплетение судеб этого названия с именем припонтийского народа Рос, то обстоятельство, что оба вначале далеких от нас имени Тавры и Рос как бы примеривались к нам влиятельной южной культурной традицией, с тем известным результатом, что возобладало и было принято одно из них, покоряет и окончательно убеждает нас своей типологией, своей внушительной однонаправленностью. А именно: название Русь, Россия, русские, которым живет и имеет право гордиться наш народ, наша страна, зародилось на ранее цивилизованном Юге, а не на отсталой северной, варяжской окраине.
10 апреля 2004 г.
