Идите служить в тюрьмы.

Чтобы почувствовать всю сложность работы тюремного пастыря, достаточно провести с ним вместе один-два дня. Уверяю вас, мало не покажется! В чем специфика тюремного служения, каковы перспективы его развития в России, что представляет собой сегодня самый крупный следственный изолятор в Европе — об этом наш разговор с о. Александром Григорьевым, настоятелем тюремного храма во имя Святого Благоверного Великого Князя Александра Невского в «Крестах» и храма во имя Святителя Николая при Военно-медицинской академии.

— О. Александр, что побудило Вас заняться тюремным служением?

— Это длинная история. В 1991 году я был рукоположен в священники и первое время служил в Царском Селе. Неподалеку находилась женская колония, которую окормлял мой старый друг о. Николай. Однажды на собрании духовенства я услышал призыв отца Владимира Сорокина, который в настоящее время заведует епархиальным отделом тюремных священников: «Отцы и братия, — обратился к нам о. Владимир, — в тюрьмах нужны священнослужители. Прошу вас, идите служить в тюрьмы». Мне этот призыв сразу запал в душу. И хотя на тот момент я еще не был готов взять на себя такое ответственное, тяжелое служение, решил присмотреться, как там и что. Тогда чувство сострадания к заключенным сочеталась с силой здорового любопытства. Договорившись с отцом Николаем, настоятелем молитвенной комнаты в женской колонии, и приехав туда, я был потрясен до глубины души. Здоровое любопытство уже окончательно сменилось чувством сострадания к несчастным женщинам. Их радость по поводу приезда священника была настолько искренней и трогательной, что я решил какое-то время просто добровольно посещать эту женскую колонию.

— Сохранились ли у Вас какие-нибудь интересные воспоминания из того периода?

— Расскажу один случай, который можно с полным правом назвать чудом. Получилось так, что у одной из моих прихожанок была дача в Саблино. Она узнала о моих визитах в колонию и сказала: «А давайте убьем сразу двух зайцев! Вы будете меня подвозить на дачу, а я буду оплачивать Вам бензин и давать деньги на угощение для этих бедных женщин». Сказано — сделано. Сначала я покупал конфеты, сладости. Но видя, что у заключенных сильный авитаминоз, который в нашей широте негативно сказывается даже на организме людей, живущих на свободе, я решил, что их лучше угощать луком, чесноком, лимонами и другими полезными овощами и фруктами. И вот, буквально за месяц до назначения меня настоятелем храма Александра Невского в «Крестах», я купил некоторое количество продуктов и поехал в колонию. Вышел на исповедь и стал давать каждой подходящей женщине — кому луковицу, кому чесночину, кому лимончик. Когда подошла последняя женщина, у меня в мешочке оказалась последняя луковица. «Ну и ну!» — подумал я. Действительно, я был удивлен, но одновременно и обрадован этим обстоятельством, восприняв его как знамение свыше. Прошло некоторое время, я снова поехал в колонию. Снова купил лук, чеснок, снова стал исповедовать, и снова последней кающейся досталась последняя луковица. Это меня еще больше удивило…

— О «Крестах» Вы в то время уже задумывались?

— Да, в течение того года я несколько раз ездил в «Кресты», причащал сына одного моего прихожанина. Конечно, обстановка поразила. Старая полуразвалившаяся тюрьма, давка, теснота, зловонные параши. И параллельно с окормлением колонии я, по согласованию с настоятелем тюремного храма в Крестах отцом Олегом, стал периодически там появляться. В январе он мне говорит: «Отец Александр, меня переводят на дальний приход, и мне очень трудно ездить в Кресты. Но мне сказали, что не отпустят, пока я не найду на свое место другого священника. Поможешь?» Я сразу сказал «да». Потом, правда, не спал несколько ночей. Мои родные и близкие говорили, что я сошел с ума, что меня там убьют и т. д., но я все равно стал там служить. А, служа там, поехал третий раз в женскую колонию. Был Великий пост. Я набрал еще больше чеснока, лука и лимонов. Еду и думаю, хватит ли на этот раз? И вот, по моему маловерию, не хватило одной луковицы!.. Это троекратное знамение укрепило меня в решении служить в тюрьме.

— Тем более что Вы уже не понаслышке знали, что это такое…

— Да, к тому времени я уже почувствовал, понюхал этой вонищи. Находясь в компании веселых людей, покидаешь ее с веселым, умиротворенным и радостным сердцем. А выходишь после исповеди из тюрьмы — такое впечатление, что навалили десять пудов груза. Такая тяжесть на душе!

— Какая обстановка была тогда в «Крестах»?

— Все заключенные были в страшном унынии. Ведь их разлучили с семьями, родными и близкими, поместили в невыносимые условия наших пенитенциарных учреждений. Они недоедали, недосыпали. В то время в восьмиметровой камере находилось до двенадцати и более человек. Люди сидели в тюрьме стоя, спали по очереди. Фактически такое содержание можно было бы смело приравнять к пыткам.

К счастью, информация о положении в Крестах просочилась сквозь стены изолятора, получив даже мировой резонанс. Летом приезжал председатель комиссии ЕС по предотвращению пыток — православный грек Константин Экономидис. Мы беседовали с ним, и он целый час выспрашивал, есть ли пытки в Крестах. Услышав мой отрицательный ответ, он спросил: «А разве такое содержание не приравнивается к пыткам»? Я опять же ответил отрицательно. Поймите, говорил я ему, если бы у нас было много камер, а людей засаживали в одну, тогда можно было бы так сказать. Но у нас забиты все камеры!

Наша ситуация несет на себе следы советского, социалистического наследия, когда воровство планировалось. Работникам торговли, общественного питания и других сфер обслуживания давали повышенный процент усушки, утруски, уварки, а зарплату устанавливали маленькую. А когда спрашивали — почему маленькая зарплата у повара, который весь день стоит в чаду у плиты, отвечали, что он все равно украдет. Жили, руководствуясь девизом: «Тащи с работы каждый гвоздь. Ты здесь хозяин, а не гость». И таким образом приучили людей воровать. А ведь можно было просто повысить зарплату или выплачивать часть жалования продуктами питания.

Экономидис меня пожурил, сказав, что уже десять лет нет социализма. На это я ответил, что экономический развал, в котором находится страна в результате социализма, не дает нам возможности жить нормально. Пусть, говорю я ему, Евросоюз построит нам изолятор. Ведь построил он изолятор в Польше за 80 млн. долларов?..

— Какова же была реакция г-на Экономидиса?

— Ну, конечно, изолятор построить он не обещал, но зато представил свой аналитический доклад в правительство России и Евросоюз. И буквально сразу же после этого в Кресты приехал Владимир Владимирович Путин, бывший в то время премьер-министром. Он сказал, что в СИЗО необходимо навести порядок, пообещал исправить ситуацию — и выполнил свое обещание.

Президент сменил руководство ГУИН по Санкт-Петербургу, назначил на должность начальника Владимира Александровича Заборовского — талантливого человека, который ранее был начальником ГУИН Калининграда. И буквально за четыре месяца население Крестов сократилось почти в два раза — с 9,5 тысяч до пяти! Сейчас в каждой камере — 6 человек, и у каждого отдельные нары. Тоже тесновато, но жить можно.

— По крайней мере, спать могут не по очереди…

— Конечно. И лично я очень благодарен за это господину Президенту. Думаю, что выражаю при этом мнение всех заключенных.

— Сейчас Вы служите в «Крестах» каждую неделю. Тяжело ли было поначалу организовать регулярные богослужения в храме? Получали ли Вы поддержку со стороны администрации?

— Конечно, было нелегко. И без помощи нового начальника мы бы далеко не продвинулись. Неоценимую помощь оказал нам В.А.Заборовский. Собственно говоря, именно он помог восстановить регулярные богослужения в тюремном храме. До этого в храме находился клуб. Вначале мы отгородили часть сцены перегородкой, сделали маленький храмик и стали молиться. Я начал служить литургию, исповедовать, причащать. В другие дни, светские праздники здесь плясали и устраивали КВН. И это соревнование мы выиграли.

— Что еще сделано в храме на сегодняшний день?

— Уже снесена сцена, на свои прежние места установлены престол и иконостас. Бывший губернатор Яковлев распорядился выделить средства для покраски куполов и установки крестов. К сожалению, ведущая работы реставрационная организация «Петр Великий» не проявила должного внимания. Хотя купола покрашены, кресты до сих пор не поставлены. Сейчас я собираюсь нанести визит новому начальнику КГИОПа — ведь, если они не успеют поставить кресты, то деньги эти (около 1 млн. 280 тыс.) будут списаны и пропадут.

Теперь у нас новый губернатор. Но думаю, глядя на наше усердие, госпожа Матвиенко пойдет навстречу. Ведь мы делаем огромное дело! Бывшие преступники каются и исправляются. Многих я даже повенчал. Они выходят, у них рождаются дети. Они трудятся. К примеру, у меня в храме в настоящее время работают трое бывших преступников. У них у всех семьи, у двоих родились дети. Думаю, что эти ребята ничуть не хуже тех, кто не совершал правонарушений. Как говориться, за битого двух небитых дают.

— В чем вы видите своеобразие «Крестов», чем они отличаются от прочих тюрем и СИЗО?

— Я еще ни разу не был в московских тюрьмах. Но на сегодняшний день, насколько я знаю, мы занимаем первое место среди СИЗО по расселению. «Кресты» показали всей России пример того, что можно расселить, можно найти камеры. К примеру, кассационников, на которых уже не распространяются правила о тайне следствия, мы распределили по 17 учреждениям ГУИН. И это уже дало свои результаты.

Президент России провел очень важную судебную реформу, которая сейчас углубляется. Зачем сажать человека, который нечаянно стал виновником аварии или нанес материальный ущерб? Ведь, сидя за решеткой, он все равно не может компенсировать нанесенный ущерб! Это же бессмыслица! Если человек совершил ошибку или незначительное бытовое преступление, в котором нет тайны следствия, его не надо изолировать! И, слава Богу, что благодаря действиям нашего Президента, руководителей пенитенциарных учреждений и священнослужителей обстановка в Крестах оздоравливается.

— Какие еще нововведения произошли в СИ-1?

— У нас существуют родительские дни, когда к работникам хозобслуги (у нас их 400 человек) приходят их родители, жены, девушки. Осужденные собираются в храме, молятся, беседуют со своими родственниками, те их подкармливают. Это настолько замечательно и трогательно!

На Новый год по инициативе руководства мы провели елку для детей заключенных. Дети увидели своих родных отцов, приходил Дед Мороз, раздавал подарки. Подобные мероприятия, на мой взгляд, необходимы для того, чтобы разрушить антагонизм общества по отношению к заключенным, чтобы их перестали воспринимать как врагов, неприкасаемых. Признаться, у меня самого было раньше это чувство. Мне казалось, что человек, совершивший преступление — проклятый. Что от него надо бежать, шарахаться, что в нем живет какой-то дух, от которого можно заразиться. Но ведь 90 процентов наших подопечных — это мальчишки, которых втянули в наркоманию, которые попали в дурную компанию и очень жалеют об этом. Им нужно помочь вырваться, потому что, попадая за решетку, они попадают в окружение уже более серьезных преступников. А это уже страшно. Существование в настоящий момент миллионной армии преступников представляет собой угрозу безопасности.

— И не только. Ведь обычаи преступного мира отражаются и на культуре, и на языке.

— Безусловно. Тем более, что преступный мир оправдывает свои действия, прикрывается фиговым листком борьбы за социальную справедливость. Сегодня мы видим колоссальное расслоение: одни живут в бедности, а другие купаются в роскоши. Это очень опасно. Если руководители, священнослужители, весь народ не возьмется за решение проблем, то перед нами встанет опасность новой революционной ситуации. Ведь и в начале прошлого века многие преступники прикрывали свои дела революционной деятельностью! А на самом деле они были бандитами. Встав у руля государства, они стали мстить людям и загнали их в лагеря. Невинные люди погибали от голода, холода и каторжных трудов. Если мы не хотим иметь такую ситуацию — надо бороться, поскольку преступность сегодня стала массовой.

— Сотрудничаете ли Вы в сфере тюремного служения с представителями других конфессий? Кто еще подвизается в Петербурге на этом поприще?

— Разумеется, сотрудничать с представителями других вероисповеданий я не могу. Однако несколько раз я встречался и беседовал с ними. В частности, мне запомнилась встреча с сотрудником «Духовной свободы» — благотворительной организации, которая выполняет и религиозные функции. Они приобретают Библии, привозят их целыми КАМАЗами и раздают нуждающимся. В результате деятельности «Духовной свободы» во всех камерах на сегодняшний день есть Библия. И все было бы хорошо, если бы они не пытались преподавать Священное Писание. Ведь непонятно даже, какую конфессию они представляют!

Встречался я и с баптистским пресвитером, при содействии которого мы поставили в камерах «Крестов» более 800 радиоточек — и теперь заключенные могут слушать мои проповеди. Однажды ко мне поступило даже заявление от одного мусульманина, приговоренного к пожизненному заключению. Это заявление я передал в мечеть, но, насколько мне известно, оно не возымело действия. В исламе вообще суровое отношение к преступникам. У них нет таинства исповеди, покаяния. Кстати, интересно, что большинство мусульман ничего не знают об исламе. К примеру, недавно приходит ко мне одна раба Божья и говорит: «я мусульманка». «Как интересно, — говорю, я, — расскажите мне о своей вере!» Я, говорит, об исламе ничего не знаю. Это все равно, что сказать: «Я писатель, но книг не пишу». Но не будем сильно критиковать. Православных по имени и по крещению тоже много.

— Как вам видится развитие тюремного служения РПЦ сегодня?

— Оно видится мне пока в очень печальном виде. Не хотят священнослужители служить в тюрьмах. Ко мне в разное время приходили послужить священники. Но через какое-то время, испытав тягости, выпадающие на долю тюремного пастыря, уходили. И действительно, если бы я, к примеру, сейчас закончил семинарию, и мне предложили бы служить в тюрьме — я бы в страхе и панике бежал. Хотя в душе все понимают, что на самом деле это очень важное, ответственное и необходимое служение. На него указал сам Господь в притче о пастыре, который оставляет девяносто девять мирно пасущихся овец и идет за одной заблудшей. А где еще искать этих заблудших, если не в тюрьме?

Священник, который учится в семинарии, готовится крестить деток, венчать молодежь, исповедовать людей и т. д., хочет обычно служить в каком-нибудь прекрасном храме, видеть вокруг золото, слушать пение, наслаждаться торжеством службы! А вместо этого ему предлагают тюрьму, где все тяжело и мрачно, где все скорбят, плачут, рыдают… Сегодня кадровый вопрос является для нас первоочередным.

— Насколько известно, некоторым священникам сложно преодолеть барьер и начать общаться с туберкулезниками и другими заразными больными.

— Это по маловерию! У меня этой проблемы не было. Я был иподьяконом начиная с 1979 года. Потом долгое время служил дьяконом и видел, как служат многие старые протодьяконы. В бытность Святейшего Патриарха митрополитом Санкт-Петербургским и Ладожским я был экономом и всюду с ним ездил. Порой из 10 чаш причащалось огромное количество людей, и потом мы эти чаши потребляли. Сами понимаете, что среди тысяч причастников наверняка есть и больные люди. И наши протодьяконы, которые служат по сорок и более лет, по сей день потребляют оставшиеся Дары и ничем не болеют. Я верю, что через причастие заразиться нельзя. Богу служит весь мир и Ему ничего не стоит подчинить себе бактерии и микробы. Как говорит пословица — кому суждено сгореть, тот не утонет. Во все времена эпидемии и болезни считались карой Божьей. И защитой от них всегда была молитва и Таинства.

Беседовал Евгений Мурзин

21 марта 2004 г.