 |
| Русский журнал | Татьяна Локшина | 28.03.2004 |
На этот раз инициаторами беспорядков были албанцы. Поводом для волнений стала гибель трех мальчиков, утонувших в реке. Отчего они утонули — дело темное. Еще один подросток, вроде как очевидец, рассказывал, что ребят в воду загнали сербы. Может, и так. А может, и нет. Кто теперь разберет?
Понятно одно: после этого инцидента несколько сотен албанцев прорвали кордон, ворвались в сербский сектор. Сербы с помощью полиции ООН смогли их выдворить обратно. Но лиха беда начало. Албанцы стали обстреливать сербскую часть города. В ход пошло автоматическое оружие и гранаты.
С Митровицы беспорядки перекинулись на села Чаглавица, Косово-Поле и т. д. В некоторых деревнях были подожжены здания почты, больниц, школ и дома сербов. Не обошлось и без столкновений в Приштине, где только 17 марта погибли 22 человека, около 500 получили ранения.
На данный момент межэтнические столкновения в Косово купированы силами НАТО, и KFOR обеспечивает защиту сербов и другого неалбанского населения. Всего около 1100 сербов были вынуждены покинуть свои дома и находятся под защитой международных сил. Примерно три тысячи человек нашли убежище в селах, где сербы составляют большинство населения. Некоторые бежали на территорию Сербии.
А в Сербии, в первую очередь в Белграде, начались массовые демонстрации под лозунгами «Убей албанца!», «Косово — это Сербия!».
Впрочем, не будем повторять информацию, прошедшую в последние несколько дней по каналам основных новостных агентств. Очевидно одно: достигнутое в регионе «хрупкое равновесие», по словам вице-премьера Сербии Миролюба Лабуса, достижение сиюминутное. И в дальнейшем можно ожидать продолжения кровопролития на почве межэтнической напряженности. Пятилетняя миротворческая операция ООН и НАТО на Балканах не принесла желаемых результатов. За последние несколько лет мало что изменилось. Говорю об этом с такой уверенностью, потому что сама была в Косово и, в частности, в Сербской Митровице еще в конце декабря 2000 года.
Тогда мне выпала возможность отвезти на Балканы группу журналистов из российских центральных СМИ. Ситуация в бывшей Югославии освещалась у нас как на телевидении, так и в газетах не самым объективным образом. И та коротенькая поездка была организована российскими и западными правозащитниками — Московской Хельсинкской группой и Международной Хельсинкской федерацией — специально, чтобы предоставить журналистам возможность своими глазами увидеть, что происходит в Косово.
Визы в эти края нам не понадобились. Высадившись из самолета, поеживаясь от пронизывающего ветра и разглядывая виднеющиеся совсем невдалеке невысокие, чуть припорошенные снегом горы, мы вышли через летное поле к маленькому зданию аэропорта и влились в очередь к будке с надписью «UNMIK» — Миссия ООН в Косово. Протягиваешь в окошко паспорт — и тут же получаешь его назад со словами «Добро пожаловать!» и без всякой печати. Затем, стуча зубами от холода (в аэропорту не топили, и, как вскоре предстояло выяснить, не топили фактически нигде), вышли на улицу и оказались в окружении толпы, собравшейся здесь в надежде подзаработать. Местные жители наперебой предлагали сигареты, порножурналы, телефонные карточки, услуги такси…
Уже на следующее утро мы выехали в Косовскую Митровицу. С точки зрения дислокации сил KFOR Косовская Митровица — французская зона. Местные сербы настаивали на том, что не будут жить ни под американцами, ни под англичанами. Французы-католики им «ближе», и «отношения лучше». В помощь французам здесь стояли и польские, испанские, греческие подразделения. Сербскую церковь в южном — албанском — секторе французы специально отдали под охрану грекам — пусть православный храм находится в руках православных. Пожалуй, оптимальное решение. Сербы туда выбираются под эскортом KFOR только на религиозные праздники. Французские военные признавались, что для них это самые тяжелые дни. Албанцы не хотят терпеть чуждый элемент на своей территории даже несколько часов. В грузовики, движущиеся к церкви под конвоем броневиков, кидают камни. Иногда пускают в ход гранаты. (Вот и сейчас, более трех лет спустя, во время столкновений в Косовской Митровице эта многострадальная церковь моментально попала под удар и международникам с трудом удалось ее защитить.)
Мы договорились с молоденькими солдатами-греками и прошли на территорию церкви. Осмотрели большой и страшновато-пустой серый храм, кресты на могилах на церковном кладбище. Это единственное православное кладбище в Митровице. Но больше здесь не хоронят. А могилы близких сербы могут навещать опять же только по религиозным праздникам.
«Ситуацию и так трудно удерживать под контролем, хотя мы и делаем все возможное, — объяснил нам полковник батальона „механизированных пехотинцев“, иначе говоря, глава французского контингента в Митровице на декабрь 2000 года, Ив Карморван, с которым нам удалось побеседовать в штабе KFOR в албанском секторе — к счастью, географическое расположение Митровицы очень удачно. Протекающую через город реку Ибар мы использовали как естественный барьер между двумя секторами. Через реку перекинуты три моста. Один широкий, автомобильный, и два маленьких, пешеходных. Все они под жесточайшей охраной. Одна из наших каждодневных обязанностей — забирать албанцев из деревень, прилежащих к сербскому сектору, и отвозить на албанскую территорию. Детей — в школу, взрослых на работу, по делам, за покупками. Наконец, просто навестить родственников. Каждое утро в половину седьмого мы эскортируем несколько грузовиков с людьми. Потом, в половину первого, отвозим обратно ребят, отучившихся в первую смену, и тут же везем в албанский сектор группу детей, обучающихся во вторую смену, а в шесть тридцать вечера возвращаем на место и детей, и взрослых».
Когда мы без особой надежды спросили, нельзя ли присоединиться к следующему эскорту, то неожиданно получили положительный ответ. Французы, видит бог, сама любезность…
Нам предложили вернуться в штаб KFOR ровно в полдень, и оставшиеся пару часов мы исследовали албанский сектор, бродили по местному рынку, пытались побеседовать с прохожими. Очень мешал языковой барьер. Но ясно было одно — все, кто способен связать хоть пару слов по-английски, работают на международные гуманитарные организации. Других возможностей трудоустройства, кажется, нет, за исключением мелкой торговли. Вообще, разговаривали люди без большой охоты, и ничего, кроме вялого «жизнь понемногу налаживается», услышать нам не удается.
На улицах вроде было спокойно. Но это спокойствие казалось странным, фальшивым. В любую секунду ожидала услышать стрельбу. «Говори потише!» — одергивали меня, по тем временам еще идиотку непуганую, ранее работавшие в конфликтных зонах ребята-журналисты. — «На нас оглядываются. Здесь русская речь не в почете».
Число бронетранспортеров в Косовской Митровице значительно превышало число обычных машин. От камуфляжа рябило в глазах. Повсюду тянулась колючая проволока. Это был мой первый выезд в места немирные. И помню, что первые полчаса непрерывно оглядывалась, жалась к стенам домов и чувствовала себя как в кино. Потом привыкла. Человек вообще быстро привыкает — ко всему, даже к атрибутам войны. (Значительно позже, когда я первый раз оказалась в Грозном, тоже на какое-то время онемела от кошмара фактически стертого с лица земли города. Но во второй приезд развалины казались уже чем-то обыденным и, страшно сказать, естественным.)
Ровно в полдень мы залезли в KFOR-овский автомобиль. В двухместной кабине кроме шофера восседал наш «гид» — майор Патрик Штерн. А мы впятером, да еще с камерой, с трудом втиснулись в крохотный затянутый брезентом кузов, отделенный от кабины тонюсенькой перегородкой с окошком посередине. Майор говорил только по-французски. Я с изумлением обнаружила, что тоже на нем говорю. Думала, что забыла, но в отчаянной ситуации и соловьем засвистишь. Тут же завязалась беседа.
Оказалось, дольше четырех месяцев солдат KFOR здесь не держат — заставлять людей работать в столь опасных, напряженных условиях больше нескольких месяцев просто негуманно, пояснил мой собеседник. «Нам еще месяц остался. К концу января — все. Придет свежий батальон. Ребята уже очень устали. И очень хотят домой. Я и сам хочу, просто считаю дни — там жена, пятеро детей. Соскучился. Для ребят еще очень психологически тяжело. Сегодня они идут вечером в увольнительную, заваливаются в бар, там албанцы пьют с ними пиво и чуть ли не братаются. А завтра те же самые албанцы кидают в них камни».
Машина на минуту остановилась около блок-поста при въезде на мост. Майор обменялся с солдатами парой слов. Что-то про русских журналистов и сотрудничество с прессой. Солдаты ответили смехом. Отношения с начальством у них, похоже, сложились совсем неформальные. Увидев нацеленную на себя камеру, один из солдатиков, греющихся у костра, помахал рукой: «Что, меня завтра в Москве увидят по телевизору?» — «Почему в Москве? Во всей России!» Он вскочил на ноги, расплылся в улыбке и кокетливо заломил на затылок KFOR-овский берет. Казалось, вот-вот начнет демонстрировать бицепсы. Смешной, коротко остриженный, светлоглазый парнишка. Лет 20, не больше.
Мы перевалили через мост, свернули налево и проехали пару десятков метров по северному сектору вдоль реки. Остановились возле узенького пешеходного мостика. При входе на мост, естественно, блок-пост. Рядом с ним — большой военный грузовик в окружении двух бронетранспортеров с открытыми орудиями. «Вылезайте. Приехали», — скомандовал наш проводник. И объяснил, что на албанской стороне к мосту уже подтягиваются ожидающие эскорта люди, в основном дети. Полуденный развоз не особенно популярен, обычно едут утром и вечером, но и днем, конечно, один грузовик набирается.
По шаткому мостику мы снова перебрались на противоположную сторону. Там возле неизбежного блок-поста толпился народ. У каждого на шее ламинированное удостоверение личности с крупной цветной фотографией. Без такого удостоверения к эскорту присоединиться нельзя. Но, похоже, солдаты и так знали своих клиентов в лицо. А детишек и по именам. Дети висли на военных, чирикали на ломаном французском языке, стаскивали и напяливали на себя голубые береты, клянчили «поиграть автомат». Взрослые тихо переговаривались между собой. Рядом весело прыгали прикормленные солдатами уличные собаки, лохматые и дружелюбные. Наконец людей начали по одному пропускать на мост.
Остановившись посреди моста и вглядываясь в пейзаж, я закурила. Неширокая река с мутной серой водой. На берегу низенькие голые деревья. Горы мусора. Впереди — еще один маленький пешеходный мост. А за ним скопление разрушенных домов, с сорванными крышами, проломленными стенами. «Пора по машинам», — раздался у меня за спиной голос майора.
— Патрик, что там за поселок? Почему его бомбили?
— А, этот! Никто его не бомбил. Просто цыганский поселок. Цыган, сами знаете, никто не любит — ни сербы, ни албанцы. Вот и разрушили. И жителей, конечно, перебили.
— Что же, они объединились против цыган?
— Да нет, зачем же, просто по очереди. Сначала одни, потом другие. Вон как поработали — камня на камне не осталось.
Эскортируемые уже набились в грузовик. Из соображений безопасности французы плотно закрыли кузов брезентом. Не стоит провоцировать сербов — увидев в машине албанцев, пусть даже детей, они просто не смогут сдержаться. Всё, тронулись. Впереди двигался броневик. За ним — грузовик с албанцами. Дальше мы. Колонну замыкал еще один бронетранспортер. До пункта высадки ехать было чуть меньше трех километров. По пути на равном расстоянии друг от друга размещались блок-посты. О нашем продвижении с каждого блок-поста на следующий сообщали по рации и, чтобы колонна могла быстро и беспрепятственно проехать, останавливали все движение. Уже через несколько минут мы добрались до цели.
Колонна остановилась на пустыре в албанском поселке. Рядом заброшенный блок-пост. Его заняли крохотные грязные мальчишки лет пяти. Они деловито разжигали свой костер, «чистили» вырезанные из палок автоматы — в общем, играли во французских миротворцев. Взрослые солдаты с настоящими автоматами тем временем выпрыгивали из броневиков и окружали грузовик. Один их них откинул брезент и помог сойти пассажирам. Тут же переминались с места на место желающие отправиться в албанский сектор. С помощью KFOR-овцев они залезли в машину, и вот мы снова в пути. Дорога обратно ничем не отличалась от дороги туда. KFOR работал, как хорошо отлаженная машина. Пока люди семенили по мостику на албанскую сторону, мы прибились к французскому костру, покурили с военными, поблагодарили своего гида. «Вот видите, все прошло гладко. Сегодня дети смогли попасть в школу. Так, к сожалению, бывает не каждый день», — прощаясь, сказал французский майор.
Мы ушли пешком в сербский сектор. Первое, что бросилось в глаза, — ларек с газетами и всякой мелочью. На стене — черный флаг с черепом и скрещенными костями. По краям надпись, которую перевести удалось без труда — сербский все-таки очень похож на русский: «С ВЕРОЙ В БОГА! СВОБОДА ИЛИ СМЕРТЬ!»
Как только мы оказались на оживленной улице, нас, увидев камеру, буквально осадила толпа местных. Наперебой кричали в микрофоны, что это не жизнь, что им страшно, что албанцы их всех растерзают, что нечего есть, нет работы и никакой, никакой надежды… Возле камеры терся аккуратненький, прилично одетый старичок. Ему долго не удавалось пробиться к микрофону. Наконец, оказавшись у цели, заводясь все больше и больше, он выкрикнул срывающимся голосом: «Скоты албанцы! Ненавижу! Мы их ненавидим! Если бы не эти гады-международники там на мосту, мы бы уже давно туда прорвались и всех этих сволочей перерезали! Слышите! Всех!»
***
Это было более трех лет назад. С тех пор я ни разу не ездила в Косово, да и балканскую проблематику почти не отслеживала. Но то, что произошло на этой неделе, точно так же могло произойти тогда, в промозглом декабре 2000 года, и с тем же успехом может повториться через месяц, два, три…
Четкая работа международников не позволяет развернуться широкомасштабной резне, но и не решает конфликта как такового. Присутствие миротворческого контингента — не более чем борьба с симптомами, но не с причиной болезни. Сравнительно позитивный опыт Боснии-Герцеговины на Сербию-Косово не распространяется. Враждующие стороны не способны жить вместе. Некоторые эксперты считают, что единственный выход — отделить Косово от Сербии, а районы Косова, где проживают сербы, передать под юрисдикцию Сербии. Но такое решение радикально не устраивает ни одну из сторон. По крайней мере на сегодняшний день. Кровопролитие последней недели — не последняя вспышка резни в этом регионе.
На Балканах неспокойно. И было бы нелепо ожидать, что стабильный мир будет достигнут в ближайшем будущем. Впрочем, немаловажным фактором является то, что присутствие международного контингента хотя бы сдерживает насилие. Но стоит ли говорить балканцам: «Все познается в сравнении. Посмотрите на российскую армию в Чечне, которая — в отличие от KFOR на вашей территории — является наипервейшим источником насилия в республике, где вооруженный конфликт длится около десяти лет. Ваша ситуация далеко не так плачевна»? Нет, безусловно, не стоит. Для людей, измученных конфликтом, живущих в этой напряженности изо дня в день, позабывших, что такое мирная жизнь, отчаянная ситуация других людей в другом месте — утешение слабое.
22 марта 2004 г.
