 |
| Православный Санкт-Петербург | Владимир Колесов | 19.03.2004 |
— Старая орфография уже и до революции не соответствовала реальности. Твердый знак, например, был просто избыточным. Но, с другой стороны, с грамматической точки зрения, отказ от этих букв был упущением, потому, что это уничтожило противопоставление слов мужского и женского рода. Слова женского рода, например, «ночь», «вещь», «рожь» имеют избыточное окончание, мягкий знак, — а мужские-то своего мужского твердого знака лишились! Между прочим, именно поэтому сознанием стали отмечаться слова именно женского рода. И это привело к своеобразной языковой женской эмансипации: слова женского рода заявляют о себе, а мужского — молчат. Совсем как в жизни. Фактор весьма знаменательный. Что касается «ятя», то и его отсутствие каким-то образом разрушало, обедняло систему языка. Именно для возмещения этой потери мы и ввели букву «Ј», ибо отсутствие «ятя» обедняет графический образ языка. Ну, а другие знаки старого алфавита не имели никакой цены — все эти греческие буквы, которые вообще не соответствовали ни одному русскому звуку.
— Я слышал, что существует целое общество в защиту буквы «Ј"… Как вы думаете, нуждается ли эта буква в защите?
— Еще бы! Раз уж отменили букву «ять», то в тех случаях, где звучит «Ј», оно должно писаться! Иначе получается несоответствие написания произношению. Почему же ее не пишут?.. Я сейчас издаю книгу, и там во всех случаях, где нужна буква «Ј», редактор ее перечеркивает и пишет «е». Тут то ли экономия бумаги, то ли экономия краски… Настоящая война ведется. Но уж теперь, когда возникло целое общество в защиту «Ј», — теперь-то дело другое!.. И это правильно. Либо пишите «Ј», либо верните «ять», который как раз и обозначает такое «е», которое в «Ј» не переходит. Одно с другим связано!
— Существует идея реформации русской грамматики, согласно с которой русское правописание будет упрощено… Такая реформа не нужна. Но, может быть, нужна другая: ведь за прошедший век с языком произошло немало изменений, и что-то нужно, так сказать, узаконить, от чего-то, наоборот, отказаться…
— Дело в том, что грамматика и правописание — это разные вещи. Грамматика — это существенные правила языка, а орфография — это просто отражение их на письме. Грамматика — это корень, который питает русскую мысль, русское мировосприятие, это коренные свойства языка, и поэтому здесь ничего не меняется. Русская грамматика сложилась на протяжении XVII и отчасти XVIII века, и с тех пор не изменялась, особенно в части литературного языка, который вобрал в себя все богатство и народной речи, и высокого церковнославянского языка, распределив их так, чтобы вполне адекватно отражать наше понятие о мире. А что касается упрощения правописания — то это навязчивая идея московских лингвистов, которые все время мечтают получить какую-нибудь премию. Вот они и придумывают: писать ли «цыпленок» — через «цы» или через «ци», писать ли «по-видимому» через дефис, раздельно или вместе… Эти «блохи» только раздражают школьных учителей, да и не их одних. Не надо ничего менять, издавайте лучше побольше новых словарей, где были бы отражены все новые слова. Только иностранные туда не включайте…
— Не считаете ли вы, что заимствование иностранных слов неизбежно и бороться с ним невозможно? Может быть, нужно заняться сочинением русских эквивалентов? Но до какой степени такое словотворчество будет лучше заимствования?
— Иностранные слова изменяют русскую ментальность, корежат ее, нарушают развитие мысли русского человека. Я не говорю об узких темах, о таких словах, как «менеджер», «дилер» и т. п., которые обслуживают определенную сферу деятельности. И пусть люди в этих сферах, как говорят мальчишки, мастерятся друг перед другом. А возьмем такой пример: Президент выступает с речью. И что там слышишь? Кучу иностранных слов! Послушайте его инаугурационную речь — там одни иностранные слова, которые для большинства русских людей просто непонятны, не доходят до сознания. Вы говорите: «Бороться с этим невозможно…» Почему невозможно? Возьмите слово «саммит» — почему не сказать «встреча»? Был «бутерброд» — слово тоже нерусское, но уже привычное, а теперь что стало? «Сэндвич»! Все американизируется… Все выстилаются перед американцами! «У вас, господа американцы, «сэндвич», и у меня «сэндвич» — мы с вами одной крови!» Но человеческой натуре претит неизвестное, непонятное. Не принимается! А все нынешние реформы идут под флагом иностранных слов, и потому-то к ним такое недоверие. Это нужно понимать. «До какой степени словотворчество предпочтительней?» Словотворчество — это замечательно! Никаким иностранным словом вы не сможете передать все оттенки русского словообразования. Возьмите суффикс «ость». Смотрите: «знак» — «знаковый» — «знаковость». «Значение» — «значимый» — «значимость». «Знаковость» — это внешняя форма знака, а «значимость» — это его содержание. Теперь попробуйте заменить эти слова каким-нибудь «индексом» или «лейблом» — смысл будет сразу затерт. Для русской ментальности образность языка имеет первостепенное значение, а иностранное слово отнимает эту образность. Что такое «менеджер»? Это слово происходит от английского «manage» — «ухитряться», «ловчить"… Следовательно, «менеджер» — это хитрован такой, ловчила. Англичанин видит образ, заключенный в этом слове, а мы — нет.
— Считаете ли вы необходимым изучать в средней школе основы церковнославянского и древнерусского языка на материале славянской Библии, древнерусских повестей и т. д.
— Я думаю, что не во всех школах следует преподавать церковнославянский. А в гимназиях и лицеях он, безусловно, необходим. Его и изучают кое-где, я знаю. В 1843 году академик Востоков издал «Остромирово Евангелие» — самую древнюю среди датированных русских рукописей, — издал ее роскошно, с параллельным греческим текстом… Так вот, сохранились свидетельства, что эту книгу в дореволюционных гимназиях обязательно читали. А ведь это текст, переведенный еще Кириллом и Мефодием! Вы представляете, какая древность? Чтение такой книги — это возвращение к глубинным традициям славянской речемысли! Чем, например, итальянцы кичатся? «Мы Данте читаем, как нашего современника, а вы, русские, дальше Пушкина не можете углубиться!» Так надо же углубляться! У меня хранится экземпляр этого востоковского издания, на котором стоит печать одной петербургской гимназии. Значит, действительно, читали! Да, я считаю, что нужно изучать древнерусский язык, потому, что в его лексике заложены корни, которые питают современные слова. Вот первый попавшийся пример: глагол «знать». Здесь тот же самый корень, что в греческом слове «ген» («гены», «генная память», «генетика»), и тот же корень, что в русском слове «жена» («жена» значит — «рождающая»). Вот, когда сопоставишь это, то сразу ощущаешь могучее дыхание времени, которое порождает все новые и новые образы из одного-единственного корня. Такие рассказы очень нравятся старшим школьникам, и, разумеется, они имеют для них большое значение. А изучать древнюю грамматику вряд ли нужно; вот тексты — да.
— Представим себе, что именно вам поручено составлять программу по литературе для средней школы. Каких авторов (из тех, что изучаются сейчас) вы не включили бы в нее ни в коем случае, и каким бы уделили бы большее внимание? Может быть, вы предложили бы какие-то новые имена?
— Ни в коем случае я не включил бы тех авторов, в которых нет русского начала. Наша литература должна учить подрастающее поколение русскому духу, русской культуре, русской вере, вообще — русскости. Больше внимания нужно уделять тем текстам, которые носят героический характер, воспитывают в человеке гражданскую позицию. Вот «Война и мир»! Это идеальный текст. Он, правда, длинноват для школьного восприятия, его бы сократить немного — за счет всяких этих любовных перипетий… Или вот «Тихий Дон»! Героическая эпопея, судьба русского человека. Детям литературные тонкости ни к чему, они же не на писателей учатся, им не обязательно знать, как строить сюжеты, как отобразить психологию умирающей дамы… Вы поняли, что я имею в виду: должен быть русский дух. Не слякотные творения, не герои, которые с первых страниц начинают «вибрировать» душой, а настоящие деятели русского движения.
— Есть мнение, что с распространением компьютеров, Интернета «век литературы кончился»: сознание людей изменилось, и литература перестала отвечать каким-то важнейшим запросам человеческой души. Согласны ли вы с этим?
— Компьютеры — это дешевая подмена культуры, чисто американское изобретение, по-моему; пусть меня простят любители Интернета. В один прекрасный день все экраны погаснут, все зависнет — и конец «компьютерной культуре»! Я вижу эти самые «си-ди», на каждый из которых умещается полное собрание сочинений Толстого. Нет — этим не заменишь книгу! Ни с чем неизъяснимое наслаждение: взять томик, подержать его в руках, понюхать корешок — это великая вещь! И важнейшим запросам человеческой души литература не перестала отвечать. Так могут думать только люди, которые читают лишь Донцову да Маринину, — всю эту бумажную слякоть. Вот ведь расплодились! Наконец-то каждая графоманка получила возможность публиковать свои «эссе», «романы"… А ведь все эти творения представляют из себя перелицовку американской продукции — я это на Донцовой заметил. В Америке я пролистал много дамских романов и убедился, что наши дамы тоже читают их, потом меняют имена, антураж и издают как отечественный продукт. Именно так Донцова за две недели и лепит роман. Вот такая-то литература и перестала отвечать «каким-то запросам человеческой души». Да, хорошая литература развивает язык. Когда-то у нас было мощное литературное течение писателей-деревенщиков. Они очень обогатили современную словесность. Ведь литературный язык все время стремится вверх, к созданию гиперонимов — то есть слов общего значения, — и в конце концов утрачивает свою образную силу. А писатели-деревенщики, близкие к народу, воспитанные на уважении, на любви к русскому слову, украшали речь живыми красками. Почитайте «Царь-рыбу» Астафьева. Это роскошная, душистая проза, которая обогащает русский язык, снизу подпитывая средний стиль речи. Некоторые слова из этой книги вошли в обиход, некоторые — нет; тем хуже для тех, кто ими не пользуется. Сейчас я как-то перестал следить за русской словесностью, но читаю рецензии в газетах, и судя по тому, что там пишется, нынешняя беллетристика — это сплошной бардак…
— В чем же причина такого упадка? Это естественное умирание (как, например, сама собой ушла эпоха великой итальянской живописи Возрождения), или процесс все-таки обратим?
— Я не думаю, что литература в упадке. Мне недавно Василий Иванович Белов прислал свою небольшую книжку: «Рыбацкие рассказы». Простые зарисовки из жизни, и там такой прекрасный сочный язык! Замечательно читается! С другой стороны, состояние литературы отражает сегодняшнюю жизнь. Это не «естественный процесс умирания», это попытка умерщвления литературы. Впечатление упадка создается за счет того, что издается много макулатуры, а настоящая литература в загоне. Однако сейчас даже книжные магазины требуют классиков: востребована читателем классика. Нет, тут не надо ставить знак равенства между упадком литературы и умиранием. Это преждевременно. Чтобы осмыслить свою эпоху, литературе требуется в среднем одно поколение; чтобы появился «портрет времени», нужно ждать примерно пятьдесят лет. Наше время будет описано где-то в середине века, в романе такой же силы, как «Война и мир». А может, это будет не роман, может, это будет какая-то новая форма, но книга обязательно будет: это естественно. Изменяются жанры, изменяются стили, но литература у нас существует уже более тысячи лет. Огромнейшие пласты древней русской литературы исчезали безследно — рукописи уничтожались, сгорали во время пожаров… Но потом приходили новые люди, и все возобновлялось… Нет, этот нынешний процесс обратим.
— Убивает литературу и распространение ненормативной лексики, которое идет лавинообразно. Власть не делает никаких шагов для того, чтобы воспрепятствовать этому. Возможно ли как-то остановить этот процесс «снизу»? Какие, по вашему мнению, меры можно предпринять нам — «простым людям», «рядовой интеллигенции»?
— Ненормативная лексика — это особый вопрос. Что поделать, если в нынешней жизни она кому-то помогает: порою просто нет другого способа «облегчить душу». Другое дело, конечно, что на людях, в присутствии женщин, детей, это, ни в коем случае недопустимо… В литературе — тем более. А некоторые кичатся этим. Даже, к сожалению, такой хороший писатель, как Лимонов… Но это он от отчаяния так писал, от тоски, в которую впал тогда в Америке. Он иначе не мог выразить свое отвращение к тому, что он вытерпел, оказавшись в чужой, враждебной стране, и пережив измену любимой женщины. Власть — что власть? Власть только властвует. Что такое власть — Президент, Дума или милиция? Милиция и сама матерится так, что будь здоров. Президент по телевизору кричал: «Мочить!..» Как остановить процесс снизу? Самый простой способ — отказаться самому от употребления этой лексики хотя бы в общественных местах. Вот и все. И, кстати, что такое «рядовой интеллигент»? Это какой-то оксюморон, сочетание несовместимых понятий. Интеллигент — это всегда нерядовая личность. И интеллигент, даже «рядовой», никогда в обществе не выразится. Литература, словесность для русского человека, для русского интеллигента — существеннейшая потребность души. В этом он будет искать опору, оказавшись в самых тяжелых, самых отвратительных условиях, и поэтому уничтожить русскую литературу невозможно. Она исчезнет только вместе с русским народом. Сколько раз ее уничтожали, какие пласты нашей словесной культуры исчезали безследно!.. Сейчас мы имеем «Слово о полку Игореве», дивную жемчужину, а она — только часть огромного явления — дружинной поэзии. Поэзия эта потеряна для нас, но приходили новые времена, возникали новые течения, рождались новые гении — и литература жила, русское слово жило. Пройдет это время, а литература останется, и будет жить, пока жив русский народ.
Вопросы задавал Алексей Бакулин
