 |
| Русское Воскресение | Маргарита Сосницкая | 11.03.2004 |
«И за белыми стенами
Блещут маковки церквей
И святых монастырей».
(А.С. Пушкин)
Трудно поверить, что эти стены были возведены всего-то семь-восемь лет назад, в 1996 году! А храм св. вмч. Никиты, стоящий здесь с XV-ого века, только в 1992 году был передан Подворью Русского Свято-Пантелеимонова монастыря, что на греческом Афоне. В начале прошлого века монастырю принадлежал ряд зданий на Полянке, в которых размещались келии, домовая церковь, трапезная, издательство, склады. И вот, после стольких десятилетий изгнания, Афонское подворье получило законную жилплощадь и постоянную прописку в Москве.
Попасть за монастырские стены можно через арочные деревянные ворота или калитку. Но ворота и калитка заперты, отворяются только в часы утренней и вечерней службы. Ворота эти не простые, а Святые врата, освященные в 1998 году, башни — часовни святого великомученика Пантелеимона и преподобного Силуана Афонского. Сюда впервые в пределы нашей Церкви были переданы из Русского Свято-Пантелеимонова монастыря на Афоне св. мощи целителя Пантелеимона — его честная глава, а также частица мощей прп. Силуана.
К 2000 году был построен братский корпус с храмом Всех афонских святых, напоминающий уголок православной Греции. В подклетях храма св. вмч. Никиты, возродившегося буквально из праха после возвращения его Церкви, открыт музей, посвященный св. Афону.
Главная функция Подворья — рекрутирование будущей братии для своего материнского монастыря на Афоне.
Место на Подворье благостное, в воздухе витает дух, способный привести в молитвенное благоговение самого отъявленного скептика и сделать набожным атеиста. И молебен в храме св. вмч. Никиты какой-то особый по силе выразительности и мощности звучания; вероятно, поэтому всегда на нем множество народу, в основном, в юбках и платочках. С крыльца храма вид открывается такой, будто, не считая высотки, вокруг не многомиллионная, многогрешная вавилонская Москва, а как в долетописные времена, топкие, мшистые болота да сосновый бор. Вот преимущество стояния на семи холмах — всегда есть точка, поднимающая выше всякой суеты, а к Богу суть поближе.
В церковной лавке мое внимание привлекает путеводитель «Русский Афон»: я уже слышала о нем, да и автор, Михаил Талалай, знаком, поэтому чувство вспыхнуло такое, будто встретилась с родным человечком. «Как не порадеть», но и не удивиться тому, где и как состоялась встреча. Автор книги давно проживает в Неаполе, и в силу биографии соединяет в себе два профиля: итальяниста и русиста, стоящих на солидном фундаменте исторического образования. Прошу подать мне книгу — она в мягкой обложке, объем ее брошюр в семь.
Молодой монах на послушании в лавке выдвигает один ящик, второй, третий, заглядывает под прилавок, очередь с заздаравными и заупокойными записками растет, в молчаливом усилии воли ждет, терпит, наконец, терпение кончается у самого монаха:
— Все! Последняя! — восклицает он в сердцах и снимет книжку с витрины.
От этого приобретение кажется более ценным.
Лучше всего представит книгу сам Автор:
«Все в истории и облике Афона, загадочное для непосвященных. Все здесь полно чудесами. Как в нашей просвещенной Европе уцелела такая горячая коллективная вера? Что это: монашеская республика или же монархия с Царицей Небесной на престоле?
…возникает существенный вопрос: а можно ли говорить о русском Афоне? И нет ли здесь искушения так называемым филетизмом, то есть преобладанием национального над христианским? Ведь Святая Гора — это сокровищница всего православного мира.
И все-таки рассказывать о русском Афоне и можно, и должно: у нашего народа была собственная, и необыкновенно богатая, история отношений с этим местом».
История эта неизбежно была отголоском всего того, что творилось в России. Там падал камень, а волны от него расходились по всему миру, не оставляя в стороне и Святогорье. «В результате Первой мировой войны Афон оказался полностью отрезанным от России. Прекратилась финансовая поддержка от правительства в лице Св. Синода и частные пожертвования, пресекся обильный поток пилигримов, стало невозможно посылать на родину монахов за покупкой продовольствия, собственность обителей на турецкой территории (крупные подворья в Стамбуле) была конфискована, а сами подворские монахи арестованы.
Кроме того, русское правительство в 1914—1915 годах мобилизовало на фронт часть русских насельников, преимущественно из числа послушников…
В обителях начался голод. Отчаянные попытки добыть продовольствие успехом не увенчались. К числу драматических эпизодов следует отнести гибель в октябре 1917 года так называемого александрийского груза. Он состоял в основном из зерна, купленного в складчину в Египте русскими обителями».
Чего только не пришлось претерпеть русским инокам, не защищенным Россией-матушкой, — и туркократию, и настойчивые попытки эллинизации, и даже раскол, связанный с движением имяславия, приведший к изгнанию настоятеля крупнейшего Андреевского скита и насильственной депортации непокорных монахов. В конце концов, не удивительно, что «статистика русского монашества на Афоне поражает. В 1912 году, в момент его максисмального расцвета, здесь существовали: один монастырь, два больших общежительских скита, 34 келлии и 187 калив, с общим населением… в пять тысяч человек. К началу ХХI века из всех этих обителей русским остался лишь монастырь».
Все эти монастыри и скиты в книге описаны. Дана печальная картина запустения и разрушения многих из них, в том числе келлии Св. Иоанна Богослова, стоявшей в пределах сербского монастыря Хиландаря, переживавшего трудные времена. «Храм был небольшим, но его зеленая изящная маковка на высоком барабане всегда являлась украшением окрестности Кареи, столицы Афона». Но спустя какое-то время только «груда камней и обломки от маковки, рассыпавшиеся внизу по склону, безжалостно свидетельствовали: здесь стоял Божий храм. Ярко палило солнце, щебетали птахи, зеленела листва, — но мнилось, что на Святой Горе появилась кровавая рана».
Книга знакомит читателей с нынешними русскими и сербскими послушниками — последним по-прежнему жизненно, по-столыпински необходима «сильная Россия», рассказывает о некоторых афонских обычаях, например, о погребальном с его костницами, что описано еще у Бориса Зайцева, о том, какие бюрократические процедуры надо пройти, чтобы попасть на заветный полуостров, о его природе и еще много о чем. Но как изначально предупреждает Автор: «одной, исчерпывающей книги, отвечающей на все вопросы, быть не может. Возможно, когда-нибудь появится некая Афонская энциклопедия, куда войдут статьи про политическое устройство этого иного края, его экономику, аватон (запрет на посещение полуострова женщинами), архитектуру, местную природу, песнопения, монашеское меню, режим дня, погребальные традиции». Что ж, «кто ясно мыслит, ясно излагает».
Книга написана простым, хорошим языком, льющимся свободно и по порожкам малознакомых терминов, и по камушкам чисто афонских понятий. И хотя все они в конце книжечки сведены в один словарь — глоссарий, практически не затрудняют чтения, потому что толкование либо дается по ходу дела, либо явствует из контекста. Слова эти: афонит, монастырец, пантелеймоновец, сиромаха, мощевик, калива — доносят до нас дым нашего духовного отечества.
Кроме глоссария, в конце дан также краткий свод советов «Паломнику в дорогу» с необходимыми координатами.
Автор признается, что усадила его за написание этого труда восхищение перед Святыми горами. И ему удалось передать и благодать места, и то благостное, восторженно-умиленное состояние просветления и отрешенности, в котором пребывал сам подчас своих паломничеств.
«Русский Афон» — это умиротворяющее, благое чтение, дарящее свет и покой, и в то же время сладкую восторженность веры, чистоту и окрыленность, которая обычно охватывает жителя материка, ступившего на морской берег. Это чтение приятное, даже елейное в хорошем смысле, ибо навевает аромат церковного ладана и мирры. Еще это чтение душеспасительное. Приток паломников из России, а он заметно возрос в последние годы, безусловно увеличится еще больше, благодаря этой книге, потому что она пробуждает желание, оставив все дела, поспешить на заветный полуостров, чтобы, оградившись от всех женщин мира, молиться самой лучшей из них, непорочной, идеальной, под чьим Покровом пребывает Айон-Орос, — Богородице, Невесте Неневестной, всепетой Царице Небесной. Не удивительно, что она являлась там своим суженым то в образе Богоматери Иверской, то как Игумения Святой горы Афон, о чем свидетельствуют фрески на стенах храмов. А одна икона с ее изображением находится в часовне над могилой преподобного Германа на Еловом острове на Аляске. Писана она была на Афоне, причем в академической манере под заметным влиянием Рафаэля (в отличие от фресок), и впоследствии доставлена в часовню трудами отца Герасима Аляскинского. О том поведывает в своей книге архимандрит Херувим, изданной Российским отделением Валаамского общества Америки при участии калифорнийского Братства прп. Германа в 2000-ном году.
С благочестивой мягкостью Автор говорит об афонитской братии. Каждый инок, попавший в ее число из наших краев, совершил для этого какой-то свой подвиг. Отец Афанасий (в миру Женя) пришел пешком чуть ли не из Владивостока, о. Герасим-«исхиаст» предпочел соблазнам США, куда он стремился, молитвенную тишину (исихию) Святых Гор, монах Ефрем, земляк Автора, стал иконописцем Пантелеймонова монастыря. Когда-то его звали Володей. Природа вокруг его келлии «напоминала среднерусскую… Но по России он не скучал, ибо нашел Святую Русь». Такие определения, хоть они встречаются не часто, но сколько полагается драгоценным жемчужинам, говорят о вдохновенных озарениях Автора и выдают его несомненное литературное дарование. Вот некоторые примеры этих определений, возникших на живой смычке единства противоположностей логики языка: «Его можно смело назвать «подвижником», имея в виду не «подвиг», а «подвижность» или «Многие эмигранты перебрались в другие районы города, а то и в мир иной» и т. д.
Инок по имени Кукша «производил впечатление того русского человека, о котором (в пассаже об Алеше Карамазове) писал Достоевский — что, мол, забрось его в самый дальний чужеземный край, да и там вокруг него все быстро образуется и наладится.» Это и радует, и наводит на грустные мысли: почему такому человеку не нашлось места на родине? Разве здесь мало чего надо обустраивать? Или не дают обустраивать? А в чужеземном краю просто не мешают, вот он и проявил свои качества?
Запоминается и подвиг о. Виталия Пантелеймоновского (т.е. пантелеймоновца), который «выглядит, как Илья Муромец, когда тот принял, по преданию, постриг в Киевско-Печерской лавре». Более двух десятков лет он прожил на полуострове, стал настоящим афонцем и частью окружающего ландшафта с его морскими далями и закатами. Однако без промедления покинул свою духовную отчизну, когда его, «монаха, в сане игумена, благословили возрождать один сибирский монастырь».
Читатели могут познакомиться с Афоном и по прекрасным черно-белым фотогорафиям Александра Китаева. По ним можно судить о размахе построек, в пору первопрестольному граду (монастыри Зограф, Пантелеймоновский, Хиландарь, Ильинский скит). Его точным по-снайперски глазом можно взглянуть на романтические места на скалах, венчающихся зданием Симонопетровского монастыря, подсмотреть уголки, напоминающие укромные места Валаама (келлия Св. Николая Чудотворца), наконец, увидеть «Кремль Востока» Андреевский скит. Сейчас заметно растет интерес к Афону, о нем выходят различные книги, видеокассеты, альбомы с живописными цветными фотографиями, а в Интернете встречаются фоторепортажи о его святых местах. Афон — одна из тем картин современного художника В.И. Нестеренко, расписывавшего Храм Христа Спасителя.
Всех афонитов на снимках Китаева, без разницы, будь он серб, украинец или русский, объединяет одна общая черта — молитвенное смирение и уподобляющее ангелам добровольное «девство» (В.Розанов). А на самом последнем снимке читатель может лицезреть Автора, паломника, исследователя, историка (известны его работы о кн. М.В.Олсуфьевой, о потомках эмигрантов первой волны, монастырской культуре, об итальянском скульпторе, ваявшем с натуры бюст Николая II и др.). Он скорее похож на хиппи 60-ых годов, чем на паломника. Это сходство наводит на определенные размышления: хиппи отрицали буржуазность и порывали с ней, а разве иноки не идут на разрыв с буржуазностью и разве не горит в них искра Божья? Пример Автора свидетельствует о том, что можно жить по солнцевороту, близкому иноческому, оставаясь в миру. Из его книги можно узнать, что у Афонского подворья на Гончарах когда-то был брат в Северной столице — подворье Андреевского скита на Песках. Оно тоже испило до дна чашу совдеповских гонений, но — увы — по сей день занято Архивом научно-технической документации. «Дайте нам другое помещение, и мы завтра же уедем», — говорят там. На что Автор с печальным остроумием отвечает: «Другого помещения у меня не оказалось… Но, может, оно есть у городских властей…»
Его книга о русском Афоне приятна для верующих, но особо полезна для неопределившейся интеллегенции, мечущейся в поисках пути, ибо наверняка приведет их на правильную стезю; у русских, кроме православия, на сегодняшний день другой нет. Издана книга десятитысячным тиражом в московском издательстве «Паломникъ», 2003 по Р.Х.; эрго, минимум 10 тысяч человек ее прочитает, а там еще передаст товарищам, друзьям, сродникам, и далее внукам, правнукам. Книга будет работать во времени. И, несомненно, кто-то вдохновится ею настолько, что решит стать послушником в одной из опустевших обителей Святого русского Афона.
10 марта 2004 г.
