Россия в Великом посту

В XIX веке столы владивостокцев ломились от изобилия даже в постные дни

В царской России православная церковь всегда была в своих требованиях к пастве более сурова, нежели католическая или протестантская. Особенно это ощущалось в количестве постных дней. Если этим басурманам и поросенка с кашей, и бифштекс с кровью, и утку по-пекински дозволялась трескать круглый год, то православному человеку приходилось поститься по средам и пятницам, кроме святок и сплошных седмиц, а также в крещенский сочельник, в день усекновения главы Иоана Крестителя, 27 сентября в праздник Воздвижения Креста Господня. Кроме этих однодневных постов, были четыре многодневных: Петров пост, который приходится на середину лета, Успенский — с 14 по 27 августа, долгий 40-дневный Рождественский, но вершиной христианского терпения был Великий пост.

Рыбные дни

Тянулся он долго, целых семь недель, от Масленицы до Пасхи, и разделялся на две неравные части: святую четыредесятницу и страстную седмицу. Запретов этот пост налагал много и, по идее, должен быть временем скучным. Да и был таким у ямщиков-староверов, что поселились во Владивостоке на Первой Речке. Там в пост не то что песен не пели, но даже сахар к чаю не подавали, потому как его для очистки через костный уголь перегоняют. А вина и водки там отродясь не водилось. Скучный народ — кержаки. Зато остальной город время проводил неплохо…

Конечно, все внешние правила соблюдались. Хозяйки в своих домах лампадки голубого стекла меняли на обыкновенные и постель накрывали покрывалом серого цвета. В пансионе при министерской женской гимназии утром вместо молока воспитанницам давали чай с сухариками. Да и сам военный губернатор ЭРДМАН (1875−1880), даром что лютеранин, свой утренний кофе пил не с топлеными сливками, а с ложечкой рома. Из газет исчезали театральные объявления о постановках и бенефисах. В ресторанах умолкали венские и неаполитанские оркестры. Зато в магазинах наступление Великого поста заставляло владельцев расширять рыбные отделы.

Приморье — край рыбой и прочей водяной живностью богат. И мастеров превратить все это в деликатесы тоже было предостаточно. Стоит заглянуть в магазин Торгового дома «Преемники Ивана Чурина». Самого Ивана Яковлевича давно уж не было на свете, а последователи дело вели отменно. Глава владивостокского отделения фирмы Алексей БАБИНЦЕВ не только все рыбные промыслы на побережье знал, но на ближних к городу сам рыбу провешивал. Манна небесная, а не рыбка у него получалась: теша осетровая янтарем отливала, балык был покрыт капельками жира как слезами. Но особая забота старшего приказчика — икра: серая калужья — зернистая, а блестяще-черная — осетровая паюсная. Их упаковывали в маленькие бочочки из буковой клепки — по фунту каждая. Ее прямо в боченке на стол и подавали. Для покупателей попроще — черная ястычная из двухведерных бочек. Ну, и совсем для безденежных покупателей — красная кетовая. Ее нагребали совком. Беднота ее покупала чаще всего на Семеновском базаре, там она дешевле.

Во всю шумят рестораны. Постный обед в «Золотом Роге» у Галецкого или в «Версале» стоит того, чтобы на него потратиться. Ром, водка, коньяк -напитки, как из естественной истории известно, постные. И закусить их можно грибочками, огурчиками, рыбкой копченой, соленой или провесной. Хорошо идут под водочку и расстегайчики с налимьей печенкой. Маленькие, на два укуса. А потом можно перейти к рыбной селянке (густому сельскому супу). К ней полагается большой расстегай величиной с тарелку. Его официант и порежет на глазах у клиента. А особым знатокам русской кухни подадут еще и фирменное блюдо ресторана — стерлядку кольчиком.

В рыбном ряду базара не протолкнуться. Выбор большой. Как бревна лежат мороженые налимы и осетры, рядом вороха сазанов и лещей. А воздух наполнен бодрящим огуречным запахом корюшки.

Городские оборванцы шныряют между торговцами и покупателями, примеряясь, что бы стянуть. Но вышла незадача, и воришка попался. Был вначале бит потерпевшим, а затем притащен за шиворот к городовому, что монументально возвышался на углу Корейской и Семеновской: «Вот, ваше благородие, этот мазурик у меня чуть было кошелек не упер». Должностное лицо враз профессионально определило — навару не будет. Городовой холодно взглянул на потерпевшего и отвернулся, недовольно пробурчав: «Из-за пустяков правительство беспокоють».

На волю птичку выпускаю…

На Крестопоклонную, третье воскресенье — середина поста, пекли крестики — сухое сладкое и очень вкусное печенье. Потом наступало Благовещенье с его постными пирогами и кулебякой на четыре, а у особо даровитой хозяйки и на восемь углов. Ах, какое это было объедение! Верх пирога рассыпчатый, а низ просто тает во рту.

Во всех дворах выпускают на волю мелких птах, наловленных слободскими мальчишками на огородах. Любители проводят первую проминку голубей. А у кого не было своих птиц, приезжали в Голубиную падь. В это время голубеводы крепостной голубиной станции начинали обучение молодых почтарей.

Пока был крепок лед бухты, тренировались на катке конькобежцы Общества спорта. Но портовая полиция предупреждала спортсменов, что лед в бухте скоро начнет ломать ледокол «Надежный».

Культурная жизнь во время Великого поста тоже не замирала. Украинское землячество в «Театральном зале мадам Галецкой» показывало «Сцены из малороссийской жизни». В Военном и Морском собраниях устраивали семейные чаепития с чтением рассказов Горбунова и Аверченко.

Танцы на время поста категорически запрещались, но разрешались музыкальные вечера. Заполнялись небольшие залы городских синематографов «Гранд-Иллюзиона», «Биографа», «Идиллии». Одни названия фильмов чего стоили: «Жрица любви», «Его раба», «На стезе греха», «Государственная тайна"… И билет ценой всего двугривенный.

Тихий великопостный благовест созывал прихожан в церковь. Над заснеженным городом в ночном небе горели звезды, и поднимался дым из печных труб. В божьем храме — тишина. Но вот выходит на амвон диакон и сдержанно-торжественным голосом призывает прихожан: «Восстаньте», а из глубины алтаря ему отвечает голос священника: «Слава святей и единосущей и животворящей…» — и согласные голоса молящихся отвечают: «Аминь…» А своды храма уже сотрясает дьяконский рык Великого канона Андрея Критского: «Помощник и покровитель бысть мне во спасение сей мой Бог, и прославлю Его…». И тихие голоса завершают: «Господи Сил, помилуй нас».

Идет Великий пост.