Любовь все переносит. Часть 2

Двигаясь дальше в район Нямца, ближе к горному перевалу, уходящему к Трансильвании, за горой Петру-Вода и безмолвными лесами мы приближаемся к деревянному скиту, основанному в прошлом году духовной силой монаха. Его имя отец Иустин Пырву, «мысленный воин», один из духовных отцов, чьи молитвы поддерживают дыхание жизни в груди румынского общества, распятого коммунизмом. Это человек, который за шестнадцать лет политического заключения, из которых многие были проведены в трудовых колониях, испытывал злобу человеческую постоянно, до самых корней, и после всего этого не может отделить себя от страдания мира. В 70-е и 80-е годы сотни людей ожидали ежедневно у двери его кельи в монастыре Быстрица (недалеко от города Пиатра Нямец), чтобы излить свое страдание и боль и воскресить надежду. «Монах, сидящий в своей келье, погребенный в людях» (как охарактеризовал его один монах) — это образ отца Иустина. Отвергнутый «высшим обществом», этот великий духовный отец хорошо знает проблемы мирской жизни.

Даже сегодня люди приезжают днем и ночью в пустынь Петру-Вода, чтобы обрести «подпорку» в горе, с убеждением что монах, «сидящий» в их страдании благодатью Божией, поможет им ощутить возможность счастья. В скиту Петру-Вода сила духа превозмогает силу леса. Здесь монашество современнее обществу, чем мы сами, живущие в нем, потому что монахи более проницательны. Надежду можно ясно увидеть, так как корень зла отсечен светом, который может излучать лишь крепчайшая, непоколебимая любовь. Именно поэтому наше интервью содержит парадоксальные утверждения — незримый баланс между любовью и справедливостью. Потому эти утверждения, иногда лишь частично высказанные аллюзии, намеки об истине, которая слишком глубока или слишком болезненна, чтобы быть выражена в полноте.

ПРОБЛЕМА В ТОМ, ЧТО МЫ НЕ МОЖЕМ ОТОРВАТЬ НАШ РАЗУМ ОТ ЭТОГО ПРОШЛОГО, КОТОРОЕ ЕСТЬ НАШЕ РАЗРУШЕНИЕ

— Как вы оцениваете духовное состояние сегодняшнего румынского общества?

— Кризис, в котором мы пребываем, очень тревожит. Мы бросаем обвинения друг другу, мы обнажили грехи друг друга без всякой благопристойности, мы дискредитировали друг друга, мы обесчеловечили себя самих, и теперь мы беспомощно рыдаем, глядя на катастрофу, которую сами произвели. Мои замечания по этому поводу? Презренные существа — вот кто мы. Мы не можем понять, что есть только один выход — пролитие крови в тяжелом труде, в работе над движением вперед. Без этого нынешнее состояние вещей не оздоровится. Так называемые образованные из деревни, так называемые интеллектуалы — они абсолютно разрушены из-за болезненного прошлого. Но и мы все в этом состоянии постоянного упадка. Наша единственная настоящая надежда в детях, которые только начинают жить; они, может быть, смогут достичь чего-либо. Но проблема в том, что мы не можем оторвать наш разум от этого прошлого, которое есть наше разрушение; вот в чем трагедия.

— Вы думаете, что люди были более объединены до 1989 года?

— Величайшее благо и достижение и единство существовали именно тогда, когда христиан преследовали, когда плохое отношение и клевета окружали их. Тогда люди были более сплочены; они были ближе друг к другу.

— Но почему так? Неужели преследование — единственное, что может сблизить людей?

— Да, конечно.

ХРИСТИАНСКАЯ ЖИЗНЬ БЫЛА БОЛЕЕ БОГАТОЙ ВО ВРЕМЕНА СТРАДАНИЙ

— Множество людей приходят сюда, чтобы увидеть Вас, отче. Есть ли изменения в их поведении со времен революции? В городах мы наблюдаем явление рассеяния в обществе, некую изолированность.

— Я чувствую, что христианская жизнь была более богатой во времена страданий. Когда люди идут рядом (т. е. будучи охвачены общим несчастьем — коммунизмом), они объединяются, и в то же время они соединяют себя с Богом. Но сейчас, оставив свое истинное призвание — близость к Богу, они отдаляют себя от своего ближнего.

— Лишь потому, что давление ослабло?

— Да, потому что ослабло. Но также потому, что человек уклонился от Бога. Его убеждения теперь иные.

— Как это случилось столь внезапно?

— Потому что так много иллюзий проходит перед нами в последнее время, что человек больше не знает, во что ему верить. Они напали на всех нас, но интеллектуалы особенно искушались сомнениями. Например, простой человек говорит: «Так я жил и так буду жить!». Но как только озаботились те, кто несколько образован — все стало по-другому. И я имею в виду особенно тех, кто извлекал пользу из положения вещей созданного коммунистическим менталитетом, кто извлекал выгоду, когда никто не стоял у них на пути — на каком бы то ни было пути; этот тип людей вел дурную жизнь, вплоть до последнего служащего в глухой деревне и поэтому мы так коррумпированы сейчас. Поэтому мы распылены, отчуждены друг от друга. Поэтому все дискредитировано. Это, не говоря о Церкви, как она подвергнута обвинениям, подорвана и подвергнута нападкам совершенно неподобающим образом.

ЦЕРКОВЬ ДОЛЖНА ИССЛЕДОВАТЬ СВОЕ СОБСТВЕННОЕ СОЗНАНИЕ

— До какой степени надо говорить правду?

— До определенной степени. Но мы должны говорить с великой мудростью, стремится не причинить вреда. Если говоря, мы покушаемся на жизнь и убеждения человека — это чрезвычайно опасно. Говорить правду во имя любви и с желанием вразумить людей — это одно, и говорить ее для разрушения — это совсем другое. Церковь должна исследовать свое собственное сознание, чтобы не допустить всякого рода внешнего влияния. Нам достаточно своих собственных недугов, слабостей и дефектов, происшедших в пути… Да, ныне время подняться и покаяться в рубище и пепле. И мы должны помочь людям начать жить правильно.

— Я принадлежу к среднему поколению (40 летних), у нас не было религиозного обучения в школе, но мы пытались утолить нашу жажду истинной духовной жизни частым посещением великих духовных отцов которых мы имели и до сих пор имеем. Но они постепенно исчезают.

— Они никогда не исчезнут. Никогда ничто этого рода не исчезнет.

— Никогда?

— Да, никогда, потому что тот же Дух действует и всегда действовал. Дух действует! Что значит исчезнут?

— Ну, старцы исчезают.

— Что за речи? Слова!… старцы! Это невозможно… это лишь образное выражение. Благодать Божия действует. Потому что молодые далеко обошли многих старцев… Ты думаешь, что старчество — это все, и только этим путем можно идти? Нет, благодать Божия действует в Церкви. Внезапно появятся молодые духовные отцы, много лучшие, подобающие современному состоянию христианства. Потому что каков пастырь, такова и паства. Если паства слаба, значит и пастырь слаб. Духовное руководство не так сильно сейчас (нет мудрых старцев), потому что если бы они были, паства была бы также мудра и велика. У нас есть духовные отцы, но их очень мало, и не видно плода, потому что мы как-то не хотим приблизиться к сердцам людей, чтобы показать им, что Священное Писание истинно в их жизни сейчас. Это правда, что мы всегда ссылались на Святых Отцов и то, что мы говорили в 18-м веке, мы повторяли в 19-м и продолжаем повторять в 20-м. Посмотрите на католические и протестантские конференции — они намного лучше в делании практического приложения Библии; я имею в виду более адекватного сегодняшнему дню. Но мы непрерывно повторяем эти тексты и идем по своему пути.

— Под адекватностью вы понимаете обновление духовной жизни или обновление языка?

— Неадекватность языка происходит от духовной скудости и ни от чего другого. Кто не знает Добротолюбие? Кто не читал Святых Отцов? Все читают их. Но никто не претворяет на практике. Они лишь философствуют над Святыми Отцами до степени, когда уже нельзя их узнать. Это как в поговорке «Дайте мне подходящее слово…» Но почему я должен дать подходящее слово? Вы ведь не хотите ничего с ним делать. Так что нет награды ни тому, кто говорит, ни тому, кто слушает. Нет общения между ними.

— Так под адекватностью вы в первую очередь подразумеваете качество жизни духовных отцов?

— Конечно! Он должен быть ближе к своим духовным чадам, любить их, страдать за них; он должен жить их болью и скорбями, и брать их скорби на себя.

ПЫТАЯСЬ ИЗОЛИРОВАТЬ НАС,
ОНИ ТОЛЬКО ДОБИВАЮТСЯ УКРЕПЛЕНИЯ НАШЕГО ДУХОВНОГО ЕДИНСТВА

— Румынское телевидение показывает сейчас очень впечатляющий и трогательный документальный фильм о политических заключенных в румынских коммунистических концентрационных лагерях. Мы поражены фактами, откровенно рассказанными этими людьми. Они не имеют ненависти и не желают мстить. Мы можем считать их живыми святыми?

— Да, можем. Но жаль, что в это время, кажется, никто не хочет вознаградить их.

— Тем не менее, эти люди живут в нашей стране, и те, кто исследует истинную историю, почувствуют святость тех, кто страдал в коммунистических лагерях.

— Страдание, воистину, это то, что облагораживает, освящает. Пытаясь изолировать нас, они только добивались укрепления нашего духовного единства, — так мы стали сплочены. Так две вещи происходили там: или ты освящался или демонизировался. Страдание — это превосходное испытание. Люди спасались или разрушались через него. После достаточно долгого времени (в течение нескольких лет мы были сбиты с толку и не понимали, что это страдание и изоляция значат для нас) мы только поняли, почему мы там, поразмыслив и рассудив об этом вместе. И тогда мы были способны сопротивляться намного лучше. Мы более не думали о свободе и жизни. Все, что мы могли задумать, было «здесь» и «сейчас». Нашим делом там было сознательно собирать наше дыхание жизни, перейти в вышний мир.

ЛЮБОВЬ: ВОТ ЧТО УЖАСАЛО ИХ

— У вас была возможность совершать богослужения, служить Божественную литургию?

— В моменты, когда я мог служить Божественную литургию между кроватями, были самыми возвышенными моментами моей жизни. Я служил два или три раза в тюремной больнице так хорошо, как мог. Но никогда после того, как я освободился, я не испытывал того же чувства перед Святым Алтарем. Там были два или три умирающих человека, которых надо было причастить: они умерли через три дня. Во время совершения Святой Евхаристии я чувствовал сильное тепло, огненную теплоту Духа.
Они вывели нас после пяти лет строгого содержания в камере. Нас было семьсот или восемьсот, и мы все знали друг друга. Так после многих лет необщения мы бросились друг другу в объятия с криками радости и в слезах. Это случилось в Айуде, на тюремном дворе, окруженном стенами и вышками, наполненными охраной. Они не могли понять, что на нас нашло. «Чего они хотят? В чем дело, почему они так счастливы?» Они не могли просто оторвать нас друг от друга. Наконец капитан охраны дал громкий сигнал, и воцарилась тишина. Колер, комендант тюрьмы, пришел и стал кричать: «Так что, старые бандиты? Никто из вас ни чему не научился?» Он имел в виду, что мы должны были ненавидеть друг друга и отчуждаться друг от друга. Но когда они увидели противоположное, что страдание укрепило нашу любовь, и единство еще сильнее, они разослали нас в разные лагеря: некоторых в Байа Сприе, других в Нистру, в Канал… Любовь: вот что ужасало их.

— Мы слышали, что в тюрьме можно было услышать Библию или Патерик, используя азбуку Морзе.

— Да, и не только. Тексты Добротолюбия, молитвы, акафисты, каноны — все это было нацарапано на стенах камер от пола до потолка: канон Матери Божией, акафист Господу нашему Иисусу Христу…

— Но как?

— С помощью иглы или гвоздиком. Конечно, это каралось смертью, если находили. Но сейчас, касаясь того что вы сказали ранее об отсутствии ненависти у бывших политических заключенных — да, это правда, мы не питали ненависти к этим людям. Но в то же время мы должны помнить, что они согрешили против нации и против Церкви и за это должны ответить. Тех, кто согрешил против меня лично, отняв мою свободу от шестнадцати до двадцати лет, — это другое дело.

ПОЛИТИКИ ТАКЖЕ ИМЕЮТ СВОЮ ЭТИКУ

— Возвращаясь к сегодняшнему дню, можем мы говорить о критерии правды в политической жизнь?

— Конечно. Политики тоже имеют свою этику.

— Значит, это правда?

— Абсолютно! Считать, что политики не имеют этического разумения, равносильно саморазрушению. И сейчас нам нужен фермент для нового поколения, чтобы сформировать избранных людей, которые придут.

— Тем не менее, наше возрождение, включая этическое и экономическое, вы видите возможным только по прошествии времени?

— Да, это восстановление зависит от времени и, особенно, от усилий по приготовлению новых людей во всех частях общества… Особенно в Церкви; воспитывать их в любви и с энтузиазмом, в духе самопожертвования. Это единственный выход и надежда.

— Наша надежда угасает. Мы дышим смертельной тишиной повсюду. Что мы должны делать?

— Вы должны знать, что эта сокровенная жизнь, эта сонная атмосфера, царящая повсюду, — это знак восстановления. Это состояние… и потом появится избавление. Вещи не могут оставаться в текущем состоянии. Также есть еще одна проблема: кое-кто пытается в нашем обществе дискредитировать христианство, привести его в состояние износа, убедить людей в том, что оно неспособно вести за собой. Но эта попытка обречена. Вам не кажется, что в 1989 году мы были в подобном положении — и вот мы видим последствия. (Речь идет о революции в декабре 1989 года, организованной в основном молодыми людьми. Тогда был свергнут коммунистический режим). Это промысел Божий — вы видите.

— Но вся эта кровь и жертвы сейчас кажутся бесполезными. На кладбищах мы видим множество могил молодых людей.

— Нет, жертва никогда не была напрасной. Вы думаете, наша революция была спровоцирована исключительно международными интригами? Нет, она была плодом людских молитв и мученичества с 1918 года вплоть до наших дней. Это плод молитв бесчисленных праведников, ведомых Богу — они есть основание всего, что мы достигли на сегодняшний день.

МЫ ВЫРОСЛИ С АТЕИСТИЧЕСКИМИ УБЕЖДЕНИЯМИ

— Вы думаете, святые живут среди нас сегодня?

— Да, такие люди среди нас есть. Люди, чьи любящие, полные веры сердца страдали и верили, что нация восстанет и возродится.

— Но сейчас мы худшие из худших, потому что на выборах мы отдали предпочтение тому, что превратилось в кошмар. Мы выбрали продолжение коммунизма в нашей стране.

— Моя дорогая, все это идет изнутри. Это потому, что духовная жизнь была разрушена атеизмом. Атеизм стал убеждением. Мы выросли с убеждением — атеизмом. Я встречаю таких людей каждый день, местных жителей. Вы удивитесь: сын священника, директор школы и что он творит? Он снял все иконы со стен классов. И таких людей немало. Но с другой стороны, что мы за люди? (Мы — священники). Люди — это наше зеркало. Общество больно потому, что монашество больно. Когда монашество исцелится и достигнет высшего уровня, само общество исцелится.

ГРЕХ ЭТО ГЛУБОКО УКОРЕНИВШАЯСЯ БОЛЕЗНЬ

— Однажды вы сказали нечто, что мне запомнилось (когда вы были в монастыре Быстрица): «Да, молдаване — кроткие люди, но грех — это глубоко укоренившаяся болезнь» Я думаю это истинно для всех нас.

— Безусловно. Например, вы можете повторять людям снова и снова: «Смотрите люди, вот так обстоят дела: мы теряем себя. Это не только наши жизни под угрозой, но и жизни наших детей. Вы не боитесь, что кровь наших мучеников падет на наши головы? Кто-то страдал, кто-то погиб, кто-то в могиле, кто-то в пучине и мы безразлично продолжаем идти дальше…», и человек кивает, а после того как покинул церковь, он продолжает вести себя, как и раньше. Никто не скажет, что он плохой христианин — он приходит в церковь и приносит много колива. Но если вы поставите его перед пулеметом, он спрячется за дверью. Не все говорящие «Господи, Господи» войдут в Царствие Небесное, но только творящие волю Его. Почему многие из тех, кто погиб в декабре, даже не знали, как молиться. Потому что вот так это случилось с 16-тилетними: «Мама, я собираюсь пойти туда, чтобы умереть». Что побуждало их, если не нечто божественное: Бог? Детский крестовый поход — вот что произошло здесь.

— Но современное духовное состояние у нас в городе очень тревожит — это как тяжелый приступ.

— Вы знаете, что избавление появится среди нас. Не может быть по-другому. Оно придет из среды смиренных, тех, кто остался незаметным. Так Бог всегда действовал. Кто бросил вызов и победил темноту — духовные руины Римской Империи? Двенадцать варваров. И наш Спаситель выбирает своих апостолов Павлов во все века. Нет, не по нашим заслугам, но по заслугам тех, кто похоронен под нашими ногами.

— Вы думаете, в миру есть люди, живущие святой жизнью?

— Есть лучшие люди, намного лучше тех, кто живет в монастырях. И я скажу вам со всем убеждением. Это люди, живущие аскетической жизнью по необходимости и по доброй воле. Они читают, они молятся намного больше, они страдают больше, они намного более сострадательны, они радуются с теми, кто радуется, и плачут с теми, кто плачет. Мы живем в изоляции. Мы одиночки.

НАМ НУЖЕН ЕПИСКОП ДУХОВНОЙ ЖИЗНИ

— Вы в одиночестве, пока не приходят люди. Что чувствует духовник, когда он берет на себя грехи такого количества людей, прощает такие тяжелые грехи?

— Что он может чувствовать? Во-первых, он перегружен своими собственными грехами! Он первый пропал! Да это тяжелейшее из таинств. Оно наиболее пронзительно, потому ты в ответе за все грехи, что были прощены под твоими руками. Человек прощен, и он уходит своим путем. Вы, может быть, не увидите его больше, и Вам понятно, что благодать Божия действует. Должны быть люди, которые имеют единство мнений, так сказать, духовники, общающиеся друг с другом и имеющие равную меру в приложении канонов и посвященный порядок вещей. Но мы здесь одиноки, без руководства. Каждый, от верха до низа, применяет каноны так, как он считает нужным в трудных ситуациях. Если бы мы имели обобщенное руководство!.. Часто встает вопрос: «как нужно применить такой-то канон сегодня?» И никто не даст ответ. Ответ, спасительный и для паствы, и для нас самих. Ответ, через который мы сможем установить отцовско-сыновние отношения с человеком, которого исповедуем. Потому что это неправильно: взять и применить канон ригористично. Эта епитимия освобождает и возвышает, а не удушает и убивает.

НАШ ЕДИНСТВЕННЫЙ ПУТЬ — С ЛЮБОВЬЮ СТРАДАТЬ ЗА НАШИ УБЕЖДЕНИЯ

— Если придет момент, когда оккультные силы ушедшего режима перегруппируются (рассчитывая снова одержать верх), что нам делать?

— Только Бог! Ничего больше. Наш единственный путь — с любовью страдать за наши убеждения. И с этим мы победим. Бог поможет нам.

— Вы думаете, сейчас время для каждого укрепиться в Боге?

— Да, особенно в этой ситуации. И эта трудность поднимет ценность наших усилий, потому что каждый будет действовать силой Святого Духа. Мы не можем спастись в одиночку, мы не можем воздвигнуть стены безразличия между нами, потому что мы спасены в таинственном христианском единстве в этом мире. Мы впали в грех поодиночке, и это всегда ужасно. Мы стали беспомощно увлечены беззаконием, которое есть не что иное, как духовная проказа, которая еще тяжелее телесной. Духовная проказа может быть излечена, только если мы будем держаться вместе, в общении со Христом.

ДУХ И ДУША НАШЕГО ХРИСТИАНСКОГО ОБЩЕСТВА ЗАВИСИТ ОТ ДУХОВНОЙ ЖИЗНИ СВЯЩЕННИКА

— В наши дни страдание — иногда невольное, например как сильная бедность и тому подобное — важно ли это перед Богом?

— Вы знаете, что для Бога это очень значимо, даже если невольно. Такое страдание держит нас в бодрости. Потому что если бы мы все имели, была бы полная трансформация. У нас не было бы больше христиан, если бы мы не имели этот постоянный плач вокруг нас. Я убежден, что если бы наш румын сейчас получил материальные возможности, он впал бы в очередную крайность, и мы бы пропали. Я наблюдал одну вещь: как только наш крестьянин стяжает поверхностные знания о жизни, как у горожан, и лишь немного интеллектуального опыта, он пропал. Первые поколения таких крестьян становятся опасными. Я думал, они только станут опасаться за свою тождественность и особый характер в третьем или четвертом поколении. Но в настоящее время они потеряли свой особый характер, простоту и теплоту в духовной жизни, которая была у их отцов и дедов. Они потеряли свою оригинальность. Они разрушены влиянием городов, они брошены на другой полюс. И мы ничего не можем поделать, чтобы что-то изменить.

— Но как вы опишите эту внезапную перемену в первом поколении?

— Я сказал «первое поколение», потому что люди наиболее опасные, наиболее исковерканные — это извращенный крестьянин, извращенный человек.

— Но как это случилось, что коммунизм имел такое сильное влияние — невероятное — на сознание и добрые традиции наших отцов и дедов, что они были потеряны так быстро?

— Это случилось так быстро из-за миража материальных ценностей. Как только он в хорошем материальном положении, он ни о чем более не заботится и все ценности прошлого забыты. То же самое с его детьми, даже еще хуже. Много времени должно пройти, чтобы вернуться к истокам. У них появляется вкус к этому искажению, которое уничтожает прежние ценности. Но дух и душа нашего христианского общества определяются духовной жизнью священников. В этой ситуации, мы должны научиться осознавать, где именно мы сейчас находимся как христианская нация посреди современной истории. Какова миссия Православия, его цель посреди бурлящего потока, который сотрясает человечество, и что есть монашество посреди этого явления. Монах — это тот, кто пробуждает. Он носитель этой концепции, которая заквашивает жизнь. Монах — это духовный хранитель христианства.

С отцом Иустином беседовала Констанца Костеа

Православный журнал «Opthodox Word»