 |
| НГ-Религии | Сергей Путилов | 18.02.2004 |
До отлета в Москву остается всего три дня, а главная цель моей египетской экспедиции — посещение древнейшей православной обители, которой уже более полутора тысяч лет, так и не достигнута. Дело в том, что от нее меня отделяют почти три сотни километров, преодолеть которые будет не просто.
Прикрепленный к гостинице гид огорошил меня сообщением, что о поездке в монастырь я могу забыть, потому что «такой экскурсии нет ни у него, ни во всей Хургаде». Он стал убеждать меня отказаться от моей затеи и отправиться в запланированную поездку к бедуинам, которые накормят «изумительным ужином». Безнадежно махнув рукой, отправляюсь устанавливать отношения с местными жителями.
На автобусном вокзале навожу справки и узнаю, что автобус в Порт-Саид, проезжающий через Зафарану, откуда в глубь пустыни ведет нужная мне дорога, отправляется в полдень. И вот железный арабский «скакун» уже выезжает за городской блокпост. Набирая скорость, он устремляется в жаркую Аравийскую пустыню. Справа в искрах солнечного света ласково плещется Красное море.
Четыре часа пролетели быстро, пора выходить. Охраняемый парой полицейских шлагбаум и сиротливая бензоколонка — вот и вся Зафарана. Кругом расстилается ландшафт, сильно напоминающий снимки автоматических станций с Марса. Полторы тысячи лет назад сюда пешком пришел святой Антоний Великий. Он родился в деревне Кома на западном берегу Нила в 250 году. После смерти своих богатых родителей Антоний раздал имение нищим и затворился сначала в гробнице, высеченной в ливийских скалах, а затем перебрался сюда, в красные слоистые горы Кульзума, которые тянутся слева от дороги.
Бедуин, отчаянно жестикулирующий мне из белой маршрутки, здесь очень кстати — до монастыря еще километров шестьдесят по ведущей на запад узкой дороге.
У врат обители
Обитель Антония Великого встретила меня сурово. Высокая каменная стена длиной несколько километров окружила постройки глухим кольцом. Ничего не поделаешь — привычка защищаться в старину от нападений кочевников, в наше время уступившая место угрозе вооруженных атак исламских экстремистов. Попасть внутрь можно только через массивные железные ворота с двумя квадратными сторожевыми башнями размером с трехэтажный дом. Быстро наступают сумерки. В лиловом небе на куполах вырисовываются узорчатые кресты характерной коптской формы.
У входа меня встречает сторож, невысокий парень лет двадцати в белой рубашке навыпуск и такого же цвета брюках. Водитель объясняет ему, кто я и зачем приехал. Оказывается, монастырь уже закрыт. Прием посетителей прекращается в пять вечера, у монахов началась вечерняя служба. Не могу я рассчитывать и на ночлег, поскольку настоятель почему-то распорядился временно прекратить прием паломников.
Лихорадочно соображаю, что делать. Ночевать в пустыне — перспектива малоприятная. Тем более что быстро холодает: в это время года в Аравийской пустыне столбик термометра ночью опускается до 5−8 градусов. А все начиналось так хорошо! Но делать нечего… Сокрушенно вздохнув, дарю на прощание сторожу иконку Богородицы и образ Георгия Победоносца, которого здесь очень почитают, и разворачиваюсь, чтобы уйти. Неожиданно попросив меня подождать, охранник ныряет в свою сторожку. Да я, собственно, и не тороплюсь — автобус на Хургаду будет только утром. Каково же было мое удивление, когда этот малый получил по телефону разрешение настоятеля впустить русского гостя.
Церковь Святого Марка
Проходим в железные ворота и по теплому асфальту шагаем к внутренним монастырским строениям. Еще одно кольцо укреплений. Копты знают толк в фортификации! Проходим через арку и оказываемся в древней обители святого Антония. Вопреки ожиданиям вместо вековечной тишины здесь бурлит жизнь. На выложенном каменными плитками дворе идут строительные работы: небольшой красный трактор «Беларусь» деловито разъезжает туда-сюда, наполняя воздух рычанием и сизыми клубами дыма. Работают в монастыре только копты-христиане, мусульман сюда не берут. Вообще коренные жители Египта большие националисты. Продавцы в магазинах на самом видном месте непременно вывешивают иконы, плетеные кожаные кресты, водители такси обязательно помещают на лобовое стекло наклейки с изображениями святых.
По окаймленной акациями лестнице спускаемся к необычного вида приземистой постройке песочного цвета, будто вылепленной ребенком. Только кресты, прикрепленные к двенадцати обмазанным глиной яйцевидным куполам, выдают в этом сооружении храм, похожий на гибрид астрономической обсерватории с украинской «мазанкой».
Это церковь Святого Марка, построенная еще в XV веке. Маленькие квадратные окошки без стекол, наверное, пропускают внутрь совсем мало света. У входа меня поджидает абуна («отец») в колонсоа (шапочке, напоминающей чепчик), которая завязана под седой бородой, в рясе и больших роговых очках на мясистом восточном носу.
Колонсоа посередине — от лба до затылка — разделена вышитой серебром полоской, которая называется «каласа». Этот шов символизирует царапину, оставленную на голове святого Антония когтем предводителя сил тьмы во время одного из их многочисленных ночных поединков. Согласно другому объяснению, шапочка была порвана пополам, когда великий подвижник боролся с искусителем и каждый тянул ее в свою сторону. Тринадцать вышитых на чепце крестов символизируют Спасителя и 12 апостолов.
Мой проводник приближается к абуне, еще издали смиренно приклонив голову, а подойдя, почтительно дотрагивается до его правой руки, после чего целует свои пальцы. Так у них, оказывается, принято получать благословение. Монаха зовут Арчилидес. Не отрывая глаз от земли, он приглашает меня следовать за ним. Направляемся к черному проему в стене церкви Святого Марка и оказываемся в темной прихожей, на полу которой циновка, уставленная шлепанцами. Монах снимает обувь и жестом показывает, чтобы я сделал то же. С удовольствием избавляюсь от кроссовок и шлепаю босиком по жесткой рогоже ко входу в основное помещение, где уже успел скрыться мой странный гид.
Звуки пустыни
Небольшое помещение озарено неверным светом свечей. Из полумрака выступают круглые своды потолка, под которыми на цепи подвешен кованый железный светильник с разноцветными стеклянными окошками. Стены покрыты потемневшими от времени фресками. Воздух напоен ароматом ладана с добавлением пряных восточных благовоний. Иноки, кто стоя, кто сидя, дружно поют, ударяя в такт медными тарелочками.
Странный мотив, не похожий ни на арабскую музыку, ни тем более на наше церковное песнопение. Композиция строится на ритмичном повторении монотонных звуков. Поют от души, громко. Говорят, что коптская музыка имеет древнеегипетские корни. Если это так, то этому мотиву, наверное, не одна тысяча лет. Уже через несколько минут начинаешь чувствовать, что тело и воля повинуются не тебе, а некоему коллективному бессознательному, частями которого являются эти странные пустынники и ты сам.
Ощущение потрясающее — будто участвуешь в сеансе массового гипноза. Оказывается, это обычные библейские псалмы. Вообще, несмотря на странные мотивы, все коптское богослужение абсолютно тождественно нашему. Когда я впервые присутствовал на коптской литургии Василия Великого, то сначала мне показалось, что я услышал шум ветра, веющего над суровой Аравийской пустыней.
Мое появление и в особенности попытки креститься в унисон со всеми, но не одним большим пальцем, как остальные, а по-русски — тремя да еще и от правого плеча к левому, вскоре привлекли внимание к «чужаку». Абуна Арчилидес поспешно уводит меня из церкви. Вид длинноволосого «бледнолицего» туриста в желтой майке и джинсах действительно плохо гармонирует с окружающей обстановкой. Пускать сюда «мелкитов», то есть представителей халкидонского православия, к которому относимся и мы, русские, после разделения византийской и египетской Церквей в V веке, не полагается.
Нравы здесь строгие. Пища и одежда у всех одинаковая, включая настоятеля монастыря. Еда самая простая: хлеб, маслины, сыр, овощи и фрукты. Едят все вместе в трапезной. Но основное занятие насельников, конечно, строго расписанная по часам молитва. Кроме обычных суточных богослужений в монастыре сохраняется одна из самых строгих форм аскезы — затворничество. Жизнь аскетов предельно строга. Одни спят всего часа по два в сутки, другие носят вериги. Иные всякий раз после произнесения трех молитв кладут поклон, при этом за ночь некоторые успевают прочитать «Отче наш» до 900 раз.
Сюда принимаются люди всех возрастов, даже 15−16-летние подростки, но желающий стать монахом должен выдержать трехлетнее испытание. При этом послушник может продолжать жить в миру. В обители Святого Антония более сотни монахов. Руководит дружной братией абуна Юстос, портреты которого монахи любят помещать на титульных листах издаваемой монастырем литературы рядом с фотографией главы Коптской Церкви Шенудой III. Кстати, Патриарх коптов до своего избрания на высокий пост тоже подвизался в этом монастыре.
Улица церквей
Ночное африканское небо усыпано звездами. Дорожка ведет нас в монастырский сад. Удивительно видеть здесь, в сердце Аравийской пустыни, цветущие, сочащиеся ароматом акации, аккуратно подстриженные газоны, пышные пальмы. Делаю глубокий вдох и наконец решаюсь спросить абуну, почему коптские монахи так странно осеняют себя крестным знамением. Сложив на правой руке пальцы так, как у нас обычно обозначают на языке жестов «отлично» и выставив большой палец вверх, абуна пояснил, что это обозначает единую природу Христа. В этом единственном пальце как раз и состоит суть их монофизитского учения, отвергнутого Халкидонским Собором в 451 году.
В отличие от Православной Церкви Коптская Церковь Египта считает, что Христос имеет не двойственную природу — божественную и человеческую, а только одну божественную, якобы поглотившую человеческое естество. Потому и крестимся мы по-разному и воссоединиться со всеми остальными православными копты смогут не раньше, чем те откажутся от своих «заблуждений». Стоит заметить, что монашество всегда было наиболее консервативной частью Коптской Церкви.
Приближаемся к возвышающимся над пальмами черным силуэтам колоколен с сияющими электричеством крестами. Эта церковь посвящена исторической встрече в Аравийской пустыне святого Антония с другим отшельником, Павлом Фивейским. Обоим к моменту встречи уже было под сто лет.
Вслед за абуной ныряю в темный лабиринт кривых улочек. Это целая «улица церквей», так называется древняя часть монастыря, где скучились глинобитные храмы-«мазанки». Будто испугавшись очередного налета завоевателей, они испуганно прилепились к главному оборонительному сооружению монастыря — двум грозным каменным башням времен византийского императора Юстиниана.
Когда монастырю и его насельникам что-то угрожало, монахи, быстро похватав все самое ценное, запирались в башнях. Подняв голову, обнаруживаю, что наверху две сложенные из пыльных гранитных блоков «трапеции» с маленькими квадратными бойницами соединены легким перекидным мостиком. Раньше входа здесь не было, говорит монах. Войдя в узкую дверь, мы поднимаемся вверх по истертым каменным ступеням башни. В старину попасть сюда можно было только с помощью подъемника. Абуна указывает на квадратный люк в полу, заглянув в который я обнаружил привязанную к толстым канатам «люльку».
Подъемный механизм приводился в движение с помощью штурвала вроде корабельного. В случае опасности монахи прятались в башне, построенной еще в 537 году, и поднимали «люльку». Там они могли отсиживаться месяцами. В башне были колодец или потайной водопровод, запасы еды, небольшая часовня.
Все эти предосторожности, впрочем, не уберегли монастырь от врагов. Однажды им удалось обмануть стражу и проникнуть в башню. Последовавшая за этим кровавая расправа привела к почти столетнему запустению обители. Следы копоти до сих пор покрывают потолки и стены древней церкви, в которой кочевники жгли костры, подбрасывая в огонь вместо дров бесценные манускрипты из древней монастырской библиотеки. Тем не менее до наших дней уцелело до 1700 уникальных рукописей, написанных на коптском, греческом, армянском языках.
«Стенка на стенку»
Отец Арчилидес подводит меня к лесенке, спустившись по которой можно из башни попасть на верх стены, окружающей монастырь. Ее возвели по здешним меркам совсем недавно — лет двести назад. Кстати, о стенах. Отсюда монастырь виден как на ладони, поэтому нетрудно разглядеть, что «историческая застройка» занимает меньшую часть монастырской территории. Кирпичная стена, на которую мы натолкнулись, подъезжая к монастырю, появилась несколько лет назад. Она-то и стала причиной острого конфликта между монахами и местными властями, который не разрешен до сих пор.
Несколько месяцев назад светские власти приказали снести «незаконно возведенную», по их мнению, стену, поскольку в зоне отчуждения оказалась обширная муниципальная территория площадью несколько квадратных километров.
Минувшим летом полиция и армия на рассвете осадили монастырь по всем правилам военного искусства: заблокировали ведущие к обители дороги, подогнали к стенам бульдозеры и принялись крушить «самострой». Однако и монахи, которые привыкли вставать с первыми лучами солнца, тоже не дремали. Вспомнив, как их предшественники мужественно оборонялись в своих башнях от бедуинов и византийских войск, они оказали решительное сопротивление. Фотографии рукопашных схваток монахов с переодетыми в гражданскую одежду агентами тайной полиции, растоптанные солдатскими сапогами транспаранты, требующие остановить «государственный террор», благодаря интернету обошли мир. Спрашиваю отца Арчилидеса, как сейчас обстоит дело с этой проблемой? «Стена, — отвечает он, — это очень большая проблема». Дальше углубляться в эту тему ему явно не хочется.
Что ж, вряд ли имеет смысл настаивать на разъяснениях. Каменная стена, как я смог убедиться сам, на месте. Другой вопрос, сколько она простоит. Если ограду снести, монахи лишатся до восьмидесяти процентов принадлежащей им территории. Спорный безжизненный участок Аравийской пустыни служит монахам, по их словам, своего рода «зоной безопасности» в случае возможных атак исламских экстремистов.
Прощание с монастырем
По узкой винтовой лестнице спускаемся вниз и, нащупывая в темноте шершавые гранитные блоки, выходим наружу. По звуку шагов где-то впереди понимаю, что абуна недалеко. Мы проходим в узкую дверь и попадаем в тускло освещенное помещение с плетеной циновкой на полу и белеными стенами. Судя по тому, что мой провожатый опять снимает сандалии, это храм. Из прихожей попадаем во второе совершенно темное помещение. Неожиданно вспыхивает свет. Мы в древней церкви Антония Великого — самом старом из пяти храмов монастыря, где ученые обнаружили следы застройки IV века, то есть времени жизни святого. Однако большая часть здания и знаменитые фрески церкви относятся к XII—XIII вв.екам.
Помещение разделено на три уровня, которые ступенями поднимаются от входа по направлению к алтарной части храма. Отодвинув красиво расшитую завесу «царских врат», абуна приглашает меня подойти к установленным за ними древним каменным алтарям. Один из них посвящен святому Антонию Великому, другой — апостолу и евангелисту Марку, который, по преданию, принес христианство в Египет. Мощей святых здесь нет. Останки апостола Марка генуэзские купцы в смутные времена Средневековья выкрали и увезли в Италию, а свое тело Антоний Великий завещал ученикам после смерти спрятать в горах.
Когда мы с абуной покидаем тихие своды церкви, залитая лунным светом обитель уже не пугает меня своей таинственностью. Одноэтажное здание кухни приветливо распахнуло свою дверь навстречу голодному и усталому русскому путешественнику. Монах что-то говорит в окошко раздачи пищи. Оттуда отзываются грохотом кастрюль. Через несколько минут передо мной на длинном, покрытом клеенкой столе, словно на скатерти-самобранке дымится горячий ужин: тарелка горохового супа, на второе — рис и овощное рагу.
На столе осталась стопка круглых лепешек. Абуна берет их и кладет в мою тряпичную сумку. Спрашивает, хочу ли я заночевать в монастыре или же планирую вернуться в Хургаду? Недолго поразмыслив, решаю, что лучше, пожалуй, будет поехать назад. Абуна извлекает из бездонных складок рясы сотовый телефон и договаривается с водителем микроавтобуса. На прощание он дарит мне красочный буклет с видами монастыря и говорит, чтобы я шел к сторожевой башне, где меня встретит охранник.
Пока не пришел вызванный абуной микроавтобус, коротаю время за разговором в тесной каморке, скрытой внутри одной из каменных надвратных башен. Из-за окна доносится шум приближающегося автомобиля. Похоже, это за мной. Выхватывая из темноты светом фар куски пустыни, микроавтобус разворачивается и по асфальтированному шоссе уносит меня из успевшего полюбиться монастыря в неизвестность черной арабской ночи.
Время близится к полуночи, когда мы достигаем Зафараны. Как сказал мне абуна, даю своему шоферу 20 фунтов вместо 50. Тот молча прячет их в карман. Как я понял по нехарактерному для местных жителей безропотному отношению к малому размеру вознаграждения, слово абуны для него — закон. Подъезжаем к пустынному зафаранскому перекрестку, на котором стоит полицейский блок-пост. На стуле, положив «калашников» на колени, сидит полицейский в черном свитере, другой чистит пистолет.
Кроме «ассалям алейкум» я больше ничего не понял из их разговора. Ну, думаю, приехал. Если не «пришьют» как врага ислама прямо тут, то замерзну от холода. Можете представить мою радость, когда через минуту один из полицейских подносит мне пластиковый стаканчик с горячим чаем, другой усаживает меня в пластиковое кресло. Похоже, жить буду. Вдали появляется пара светящихся точек. Кому это вздумалось путешествовать ночью по пустыне? Взмахом жезла полисмен тормозит небольшой автобус с тонированными стеклами. Начинается последний этап моего пути назад. До желанной Хургады, где меня ждет уютный гостиничный номер, остается всего каких-то 260 километров…
