 |
| Российские вести | Вадим Балытников | 02.02.2004 |
Речь при этом идет не только и не столько о религиозной вере. Конечно, даже пламенная вера в «светлое завтра» в чем-то по своей природе схожа с верой религиозной. Представляя собой, по словам апостола Павла, «уверенность в вещах невидимых», религиозная вера имеет дело с событиями, явлениями, процессами, которые отчасти сокрыты не только от нашего взора, но и от нашего понимания. Однако, как верно отмечал современный христианский мыслитель митрополит Сурожский Антоний (Блум), вещи, которые являются объектами нашей веры, не бывают полностью сокрытыми от верующих, но суть вещей, о которых мы отчасти знаем, которые мы отчасти понимаем, которые мы уже частично воспринимаем в своей жизни, ожидая их полного воплощения. Они могут быть незримыми, не явленными в данный момент, но ранее отчасти явленными, показанными нам хотя бы в виде предзадатков, примеров, идей. И в этом плане разве не имеет явного сходства христианская вера в грядущее воскресение мертвых и, к примеру, вера древних греков в возможность создания за тридевять земель новых греческих полисов-государств, вера американского народа в возрождение США после Великой депрессии, вера воюющего народа СССР в грядущую Победу в Великой Отечественной войне? Вера как явление религиозное и вера как явление политическое весьма и весьма сходны между собой.
Что же можем видеть сейчас в нашей стране? При наличии многообещающих задатков, нетривиальных идей и позитивных примеров видим ли мы в ней веру, подобную вере древнегреческого колониста, американского гражданина или советского человека? Видим ли мы веру в грядущее возрождение и процветание? Казалось бы, прогрессирующий рост и религиозной, и политической веры в нашей стране просто бросается в глаза. В религиозной сфере верующими стали подавляющее большинство (по некоторым данным — более 80%) населения России. В сфере политической уверенности на смену катастрофизму конца 90-х годов XX века прочно приходит образ вышедшей из кризиса, возрождающейся России. Но…
Восемьдесят процентов жителей, верующих в Бога? В существование Бога? А сколько из них соблюдают Его заповеди? «Не укради"… «Не прелюбодействуй"… А ведь верно было сказано апостолом Иаковом: «Вера без дел мертва».
Большинство людей начинают верить в возрождение России? Эта вера живая или мертвая? Всегда ли эта вера подкрепляется соответствующими делами людей? Вспоминается прошедший осенью 2003 года по многим телеканалам сюжет о том, как жители оставшегося без коммунальных услуг одного из многоквартирных домов в Калининградской области написали письмо в облизбирком с угрозой бойкотировать выборы в Государственную Думу в случае, если оказание услуг не будет возобновлено.
Вряд ли стоит осуждать написавших такое письмо людей. Их можно понять. Их можно даже простить. Но это не отменяет того, что подобного рода подход есть своего рода смесь шантажа собственного государства с едва замаскированной попыткой продать свое голосование на выборах в обмен на определенные услуги. Думаю, что эти люди что-то слышали о демократии. Возможно, они даже верят в то, что демократия существует. Но разве кто-нибудь может всерьез считать, что эти люди сознают себя частью того самого многонационального народа России, который в соответствии с ее Конституцией является «носителем суверенитета и единственным источником власти в Российской Федерации»? Разве кто-нибудь может доказать, что вера таких людей в возрождение России жива, а не мертва?
И разве этот случай единичен? Разве не по тому же принципу нередко поступают многие наши сограждане? Разве не явила история поведения российского электората множество случаев прямого и косвенного подкупа наших сограждан-избирателей? И разве все они уже выявлены? И в конце концов, разве дело в вере в демократию? Как сказал один из известных политических деятелей правого фланга, либерал не обязан быть демократом. После таких слов упрекать кого-то за неверие в демократию по меньшей мере странно. Но ведь многие не верят не только и даже не столько в демократию. У многих мертва вера в справедливость, в возможность честной жизни, наконец, в необходимость жить не только для себя, но и для общества, и государства. И таких примеров, к сожалению, несоизмеримо больше, чем примеров предвыборного шантажа или торговли голосами (вспомним ставшую крылатой фразу: «И я воровал бы, если б мог» — ее в народе можно услышать неизмеримо чаще, чем разговоры о купле-продаже голосов). И это гораздо страшнее. Ведь без веры народа в основополагающие ценности общественного бытия не только невозможно никакое возрождение, но и ставится под вопрос само существование нашего Отечества. Вдумаемся. Сказанное выше — не пустые слова. За ними тоже стоит исторический опыт человечества. Упадок в обществе веры в основополагающие принципы социального бытия неизбежно приводил, приводит и будет приводить к социальным и политическим катаклизмам. Тысячи примеров этого можно отыскать в мировой истории, но едва ли не самые яркие из них дает история нашей собственной страны.
1917 год — один из ярчайших примеров подобного рода. Российская империя, имевшая один из самых высоких в тогдашнем мире темпов экономического роста, стоявшая на первом месте не только по размерам территории, но и по численности населения, располагавшая самой многочисленной в мире армией, вступила в 1914 году в Первую мировую войну на фоне такого воодушевления населения, которое не смогли отрицать даже советские историки. Более того, в 1915 году Россия сумела мобилизовать свою промышленность и в невообразимо краткие сроки ликвидировать свое отставание в производстве вооружений и боеприпасов (да так, что хватило на всю Гражданскую войну). В 1916 году, в условиях военного времени, был собран рекорднейший урожай хлеба.
И что мы видим далее? В феврале 1917 года из-за перебоев в снабжении хлебом (в условиях того самого рекорднейшего урожая) в Петрограде начинаются беспорядки, переросшие в Февральскую революцию (для сравнения вспомним, как в этом городе обстояли дела с хлебом чуть более четверти века спустя -не в Первую, а во Вторую мировую). В ходе Февральской революции тысячелетняя монархия рухнула за какие-то несколько дней (по историческим меркам — в мгновение ока). На ее защиту выступили единицы. Единицы из миллионов! Но это было только начало. Под псевдодемократическими лозунгами в стране воцаряется полное безвластие. За какие-то даже не месяцы, а недели многомиллионная армия превращается в небоеспособное, неуправляемое скопище людей, не способных воевать с внешним врагом, но готовых убивать друг друга. Временное правительство, не имеющее в разлагающемся обществе никакой действенной опоры, было неспособно поддерживать внутренний порядок. Государство рассыпается — уже в начале осени 1917 года начинает отделяться Украина, одновременно фактически неподконтрольными Временному правительству становятся некоторые казачьи области, многие районы Кавказа, Закавказья и Туркестана. Распад старой России начался вовсе не после Октябрьской революции — процесс пошел еще до прихода к власти большевиков. С их приходом к власти он просто дошел до своего логического завершения. С распадом государства распалась и его армия. С началом в 1918 году даже не наступления, а просто продвижения немецких войск несколько миллионов (!) российских солдат попросту разбежались. Самая крупная в тогдашнем мире армия прекратила свое существование за несколько дней. И если бы из Первой мировой войны победители не вышли не менее истощенными, чем побежденные, то широко известные планы бывших западных противников и бывших западных союзников России по окончательному уничтожению ее государственности и полному расчленению ее территории стали бы реальностью.
Но и без того последствия 1917 года стали для России неизмеримо, неописуемо тяжелейшими. Установление коммунистического режима, уничтожение миллионов лучших людей, наконец, самоликвидация единой государственности старой России (а она произошла именно тогда, а вовсе не в 1991 году) — все эти и многие другие последствия мы ощущаем на себе до сих пор. Как же так случилось, что ни высокие темпы экономического роста, ни крупнейшие территория и население, ни самая крупная армия, ни запасы вооружения, ни обилие продовольствия не спасли Россию? Ответ очевиден — достаточно прочитать речи, письма, дневники, воспоминания россиян того времени, ознакомиться с официальными документами, журналами, газетами и книгами той переломной эпохи, чтобы понять, что тогдашнее общество разуверилось не только в религиозных основах своего существования, но изверилось и в самом бытии своем. «Как сладостно отчизну ненавидеть и жадно ждать ее уничтоженья» — это, конечно, крайность. А вот слова: «А что мне Расея? Я тамбовский», — это квинтэссенция взглядов не только тех самых нескольких миллионов исчезнувших российских солдат, но и большинства всего тогдашнего российского населения. Но вернемся к современности. 11 сентября 2001 года весь мир вступил в новую, Третью мировую. Эта не та война, о которой люди привыкли читать на страницах учебников истории. Внешне она скорее похожа на «войну всех против всех», на всемирную гражданскую войну, в которой зачастую нет фронта и тыла, но в которой есть вера в принципы, идеи и идеалы, ради которых участники этой войны ведут битву не на жизнь, а на смерть.
Россия уже отчасти затронута этой войной. Но осознало ли наше общество, насколько жестока и беспощадна эта война, насколько полярные, антагонистически противоположные идеи в ней сталкиваются? Если в Первой мировой войне противники стремились лишь одержать друг над другом победу и захватить в свои руки мировое господство, а во Второй мировой войне противоборствующие стороны стремились навечно покорить и полностью подчинить себе побежденных противников, то в Третьей мировой все противоборствующие стороны открыто заявляют — противники должны быть уничтожены. Уничтожены навсегда.
Во времена Первой мировой войны люди еще могли бунтовать из-за нехватки хлеба. Во времена Второй мировой войны люди понимали, что 125 блокадных граммов хлеба по карточкам — это нечеловечески ужасно, но вечное рабство и конечная гибель — еще ужаснее. А нынешние россияне, уже отвыкшие получать по карточкам хлеб, но уже привыкающие получать по ним доступ в Интернет, — осознают ли они в массе своей, что иногда даже не кровью, а хлебом (а также получением коммунальных услуг, свободным доступом в Интернет и прочими материальными благами) надлежит жертвовать, если мы хотим сохранить свою страну и свой народ? Или, может быть, многие из наших сограждан, у которых умерла вера в необходимость справедливости, честности, верности Родине, всего того, что составляет основу социального бытия, сегодня уже готовы шантажировать государство или торговать своим участием в голосовании, а завтра готовы будут сказать: «А что нам Россия?».
Как же можно предотвратить смертельную опасность превращения подобных, основанных на безверии или мертвости веры, настроений в скрытую (до поры до времени) поведенческую доминанту нашего общества, способную в критический момент сыграть для нашей страны и всех нас роковую роль? Только всеобщим уразумением исходящей от подобного поведения смертельной опасности для существования каждого из россиян в отдельности и всех нас вместе взятых и достижением тесного единства на почве такого разумения. Это состояние «разумения всех в их единстве» получило у выдающегося русского христианского мыслителя-славянофила А.С. Хомякова наименование соборности. Именно возврат современного российского общества к этому состоянию соборности может спасти нас от указанной выше смертельной угрозы. Ведь соборность уже не раз спасала нашу страну.
О религиозных, философских, мировоззренческих, духовно-нравственных и поведенческо-бытовых аспектах соборности сказано немало. Повторяться здесь вряд ли стоит. Гораздо менее разработан вопрос о том, что представляет собой соборность в плане институционально-политическом. И это при том, что практический исторический материал для подобного рода исследований включает в себя не только проекты соборного устроения России XIX — начала XX века, но и опыт реальной, действенной российской соборности XV I- XVII веков, а по мнению некоторых историков (к примеру, О.В. Мартышина) — и опыт Новгородской и Псковской соборной государственности XII — XV. В качестве базы для сравнительно-исторического анализа может служить опыт функционирования соборных принципов и механизмов в рамках других социокультурных ареалов (от древнеиудейской государственности, аристотелевской «политии» и учреждений Древнего (и отчасти Нового) Рима, через учреждения Новгородской и Московской Руси до политических институтов Китая, Тайваня, Индонезии и ряда других стран).
Анализ соборности в смысле политическом способен открыть немало интересного. В частности, он убедительно показывает, что соборность предполагает обоснованность, закономерность и правильность традиционного разделения общества на управляемых и управляющих, элиту и обычных граждан, «ведущий слой» и ведомых, патрициат, боярство, «лучших людей», с одной стороны, и плебс, простой народ, «меньших людей» — с другой. Однако при этом на элиту и ее представителей возлагается не только функция управления, но и функция воспитания (в том числе идейного, нравственного и правового), функции духовной и материальной заботы о рядовых гражданах. Простые же граждане, в свою очередь, в условиях соборности наделены правом выдвижения представителей элиты на государственные посты, недоступные (когда-то в силу имущественного, а ныне — в силу образовательного неравенства) для них самих. При этом такой порядок вещей признается не каким-то негативным явлением, а, напротив, естественным, здоровым и позитивным социальным процессом, исключающим антагонистические противоречия между управляющими и управляемыми. Важнейшие политико-правовые решения в условиях соборности не просто получают надлежащее идейно-нравственное (социорелигиозное) обоснование, но и принимаются народом или уполномоченными им представителями только после того, как проекты соответствующих решений получили консолидированное одобрение представителей элиты (когда-то формировавшейся по возрастному, затем по социально-имущественному, а ныне — по интеллектуальному принципу). Именно консолидированные в специальном соборном органе (будь то древнеиудейский «Великий Собор» — Кнессет, Земский Собор в России или Народный конгресс в Индонезии) представители «ведущего слоя» в условиях соборности обладают правом выработки указанных решений и вынесения их на рассмотрение народа, который, в свою очередь, сам или в лице своих представителей (иногда составляющих особую палату в том же соборном органе) вправе принять или отвергнуть их. Вспомним Спарту, в которой решения формулировались советом старейшин и утверждались народным собранием, вспомним Римскую Республику, где сформулированные сенатом решения нуждались в общенародном одобрении (кстати, не только в народном собрании, но иногда и на всенародных голосованиях), вспомним аналогичный политический строй древних Новгорода и Пскова, вспомним принципы политического устройства не только древнего, но и обоих (материковой и островной) частей современного Китая. Именно соборная совместность политической деятельности, с одной стороны, обеспечивает согласование интересов элиты и народа (то есть предотвращает политические конфликты), а с другой стороны — не допускает равнодушия простых граждан к своему государству.
Более того, именно с описанным выше существованием соборности неразрывно сопряжена именно столь необходимая сейчас нашему Отечеству подлинная, живая, деятельная вера народа. Вера, возникающая «по разумению всех в их единстве». Но эта вера не в общеобязательную государственную идеологию, а в разделяемую всем народом идею, которые продолжатели славянофилов евразийцы поэтически называли «идеей-правительницей» государства. Эта вера более, чем обычная политическая вера, сродственна с верой религиозной, ибо сама «идея-правительница», как правило, имеет религиозную природу (вспомним о том, в чем заключались идеи Первого, Второго и Третьего Рима). Именно это сродство и способно сделать сопряженную с соборностью веру в идею возможности соборного возрождения и сохранения нашей страны для нас и наших потомков — крепкой, оживотворяющую эту веру политическую деятельность — более эффективной, а результаты этой деятельности — надежными средствами обеспечения благоденствия России.
«РВ» справка Балытников Вадим Владимирович — кандидат юридических наук, заместитель председателя Центрального исполнительного комитета Общероссийской общественной организации государствоведов «Союз конституционалистов России». Опубликовано 47 научных работ по вопросам организации и функционирования общества, государства, государственной власти и местного самоуправления, деятельности международных организаций, а также правовым вопросам урегулирования международных и региональных конфликтов. Состоит экспертом Комитета по делам Федерации, Федеративному договору и региональной политике Совета Федерации РФ.
28 января — 3 февраля 2004 г.
