Дело N.

Генпрокурор РФ Владимир Устинов: «Никто не знает, сколько преступлений совершается на территории России. Те цифры, которые мы получаем из МВД, очень приблизительны. Все прокурорские проверки свидетельствуют о том, что идет постоянное укрытие преступл

Последние громкие теракты в России и не менее громкое «дело «ЮКОСа», борьба с коррупцией и планы реформирования Генпрокуратуры, милицейские приписки и бегство капитала из страны… Обо всем об этом — генеральный прокурор Российской Федерации Владимир Устинов в эксклюзивном интервью «Итогам».

— Владимир Васильевич, один теракт за другим — в Осетии, в Краснодаре, на Ставрополье, теперь опять в Москве… Есть ли у Генпрокуратуры вопросы к коллегам-силовикам?

— Могу объективно сказать, что в вопросах расследования дел, связанных с терроризмом, правоохранительные органы работают очень интенсивно, самоотверженно, зачастую с риском для жизни. Это касается всех — работников МВД, ФСБ, других спецслужб и наших сотрудников. Другое дело, что у преступников много путей, а у следователя один — тот, который предписан законом. Мы прилагаем все усилия, но, к сожалению, не все преступления данной категории раскрываемы.

— Вопросы, я имею в виду, не только в том, что касается расследования совершенных терактов, но и их недопущения.

— Это целый комплекс задач. Собственно, профилактика общей преступности является в какой-то степени и профилактикой этого вида преступлений. Если же говорить конкретно о терактах, то, думаю, надо в первую очередь заниматься делами, связанными с экстремизмом. Зло всегда идет по нарастающей: сначала людей толкают на экстремистские действия, которые затем перерастают в терроризмЙ Здесь очень много факторов — и межнациональные вопросы, и религиозные, и нерешенные социальные проблемыЙ К сожалению, меры, которые сегодня предпринимаются на Северном Кавказе и по всей стране, пока недостаточны для предотвращения этих преступлений. Здесь надо подходить очень взвешенно и, я бы сказал, поступательно-наступательно.

— Указом президента образован новый орган — Совет по борьбе с коррупцией, перед которым вам предстоит выступать с ежегодным докладом. Что сегодня, с вашей точки зрения, мешает бороться с этим злом?

— К сожалению, коррупция въелась в организм нашего государства. В этом году возбуждено около десяти тысяч дел данной категорииЙ Кстати, не так давно мы попытались проанализировать, на каких этапах истории России отмечались всплески экономических преступлений. Так вот выяснилось, что, к примеру, столыпинские реформы, продвигая экономику, тянули за собой огромный шлейф преступлений, связанных с коррупцией. Именно тогда получили массовое распространение криминальные комиссионные: крестьяне-переселенцы платили большие деньги чиновникам. То есть все взаимосвязано: шаг вперед в экономическом развитии — подтягивается и криминальная инфраструктура. Сейчас мы тоже шагнули вперед в политическом и экономическом развитии, и за нами тоже потянулся шлейф преступности. Криминологи четко говорят: это естественное прибавление, ничего другого ожидать не приходилось.

— Вы будете предлагать свои способы борьбы с коррупцией?

— Да, сейчас мы работаем над этим. И не только над тем, что касается борьбы с коррупцией. У нас очень большие проблемы с наркоманией, с преступлениями против личности — они не менее опасны для государства, чем коррупция. В конце года мы обобщим наши предложения и направим их в адрес Совета безопасности и нового антикоррупционного органа. Однако для того, чтобы выстраивать эффективную политику борьбы с преступностью, надо прежде всего знать реальную картину. Но могу сказать вам со всей ответственностью: никто не знает, сколько преступлений совершается на территории России. Те цифры, которые мы получаем из МВД, очень приблизительны.

— Заниженные цифры?

— Уверен, что заниженные. Все прокурорские проверки во всех регионах, во всех районах и городах свидетельствуют о том, что идет постоянное укрытие преступлений. Несмотря на распоряжение уважаемого мною министра внутренних дел, который своим приказом обязал регистрировать все преступления. Я у него в шутку как-то спросил: «Борис Вячеславович, вы что, приказали своим подчиненным быть честными?»

— В нескольких регионах должен начаться эксперимент по регистрации преступлений с участием Госкомстата…

— Это предложение прокуратуры. Почему у нас и население, и объемы выловленной рыбы считает статистическое ведомство, и только преступления — МВД? Отсюда и идут перекосы. Мы не выйдем из этого заколдованного круга, если преступления по-прежнему будет считать Министерство внутренних дел. Ну не может человек быть объективным «счетоводом» в том, что касается оценки его деятельности!

— И насколько количество зарегистрированных преступлений может отличаться от реальных?

— В разы. И это не моя выдумка: криминология четко делит преступность на открытую и латентную, скрытую. Возьмем, к примеру, кражи. Мы регистрируем, допустим, миллион краж. Но при этом прекрасно знаем, что совершается гораздо больше: о части не заявляется, часть укрывается оперативными сотрудниками. Если мы подсчитаем процент латентной преступности, сложим ее с открытой и выдадим эту информацию на всеобщее обозрение, у всех волосы встанут дыбом: «Неужели у нас такое происходит?!» Да, происходит. Но все зависит от субъективного восприятия. Скажем, в Америке никто не кричит «Караул!» по поводу числа преступлений против собственности. Во-первых, для них это не так болезненно в экономическом плане, как для нас. Во-вторых, большая часть имущества застрахована. У нас же при нашей небольшой зарплате, при нашем низком уровне социально-экономического развития для многих граждан кража становится трагедией. Ведь даже если мы найдем вора, нет никаких гарантий, что у него будет что забирать. Поэтому очень большое значение имеет развитие страховых институтов. Что, разумеется, не отменяет задачи активного розыска преступников и привлечения их к ответственности.

— Одно из самых громких дел 2003 года — «дело «ЮКОСа» — получило неоднозначные оценки в обществе. Оппоненты упрекают Генпрокуратуру в «выборочном применении закона». Дескать, безгрешных нет — и в том, что касается налогов, и тем более в том, что касается приватизации, — а «под раздачу» попала только одна компания…

— Ничего подобного, это ваша журналистская выдумка. Вообще-то я не хотел бы обсуждать сегодня так называемое «дело «ЮКОСа». Для того чтобы объективно говорить о нем, надо иметь обвинительный или оправдательный приговор. Что делить шкуру неубитого медведя? Есть у нас факты нарушения закона, поступает к нам такая информация — то ли в виде сообщений СМИ, то ли в виде обращений депутатов, то ли в виде заявлений граждан, — мы проверяем. Если факты подтверждаются, мы привлекаем виновных к ответственности. Вот и все. Поступят новые обращения — будут новые расследования. Это наша работа. Где здесь выборочность-то?

— Сегодня много говорят о взаимоотношениях власти и бизнеса. Один из предлагаемых обществу вариантов: подвести черту под итогами приватизации — объявить в своем роде амнистию. Другая позиция: необходимо провести тотальную проверку, чтобы не возникало ощущения избирательности Фемиды. А к какой точке зрения склоняетесь вы?

— К тому, что написано в законе: если человек совершил правонарушение, он должен нести ответственность. Все. А какой здесь еще может быть позиция Генеральной прокуратуры? Ну, а если кто-то пять лет назад совершил убийство — почему бы и его не амнистировать? Но этого ведь никто не предлагает. Почему же нужно амнистировать человека, который украл миллиард? Потому что так пишут журналисты, потому что такое мнение имеют отдельные политические деятели? Ну и что: есть закон, на страже которого я и нахожусь. Будут новые выявленные преступления — будут новые уголовные дела. Поэтому подводить здесь какую-то «черту» — это от лукавого.

— А капитал не сбежит от нас? Говорят, процесс уже пошел…

— Да, часто можно слышать такие высказывания: вот, мол, капитал вывозят. А начинаешь смотреть: все наши большие компании держат активы в офшорах. То есть эти капиталы сюда и не прибегали, они давно уже перестали быть российскими. Возьмем тот же «ЮКОС»: где все его активы? За рубежом. И были там, и там остаются. Покажите мне документы, которые свидетельствуют о вывозе капитала! Я, кстати, уже устал просить наших экономистов и министров: дайте мне этот расклад — сколько вывезено, в чем вывезено, почему вывезено? Капитал, конечно, должен перемещаться: расчеты за поставленную продукцию, приобретение новых товаров, уплата налогов, услуг, дивидендов — тысячи вопросов. Естественно, не везде присутствует криминал. Поэтому я и хочу добиться от специалистов и контролирующих органов: скажите, сколько нелегально, незаконно ушло за границу?

— А вам эта цифра зачем? Хотите изменить положение?

— Конечно, это моя работа. Необходима объективная и конкретная информация о том, что происходит в этой сфере. Чтобы можно было найти нарушителей, возбудить уголовные дела, в конечном счете решить, искоренить эту проблему.

— Насколько целесообразно заключение под стражу на время следствия по экономическим преступлениям? Иногда на свободе до суда остаются даже обвиняемые в убийстве… Существуют ли какие-то критерии правомерности ареста?

— Не совсем по адресу вопрос задаете: арест сегодня осуществляется не прокуратурой, а судом. Думаю, в каждом конкретном случае судья объективно и всесторонне подходит к анализу тех материалов, которые у него есть. И с учетом всех этих обстоятельств принимает решение: арестовывать на время производства расследования или нет. Поэтому за суд, извините, не хотел бы отвечать. Если мы считаем, что суд не прав, у нас есть законное право обжаловать его решение в вышестоящей судебной инстанции. Но огульно нападать на судей и вешать им ярлыки — контрпродуктивно. Потому что, во-первых, это ни к чему не приведет, а во-вторых, мы должны уважать суд и его решения. Если мы будем вместо этого разжигать недоверие к судебной системе, то зайдем в тупик.

— Объявлено, что следственные действия в отношении Ходорковского и Лебедева завершены. Когда может состояться суд?

— Опять же не к нам вопрос — все теперь зависит уже от изучения материалов дела обвиняемыми. Как только оно будет закончено, эти дела, конечно же, будут переданы в суд.

— Всем запомнилось ваше участие в качестве гособвинителя в процессе над Радуевым. Нет ли у вас желания еще раз «сходить на передовую»?

— Хотелось бы, чтобы таких процессов вообще не было, как не было самих террористов. Но если будут большие, значимые дела, которые будут интересовать наших граждан, я не исключаю возможности своего участия в процессе. Иногда меня упрекают в том, что я «опускаюсь» до поддержания обвинения. Но я считаю, что генеральный прокурор должен выступать в суде, показывая пример своим коллегам. А то ведь у нас дошло до того, что уже прокуроры городов и районов считают ниже своего достоинства выступать в суде. Между тем это наша профессиональная обязанность.

— А в процессе над Ходорковским нет планов поучаствовать?

— Давайте не будем торопить события. Хотел бы подчеркнуть: мы занимаемся предварительным следствием, основной вопрос — виновен или не виновен Ходорковский — будет решать суд. С одной стороны, да, вроде бы это небезынтересно народу. Но мы же ничего не скрываем: впервые — беспрецедентный случай — мы дали полный текст фабулы обвинения. Поэтому думать о том, что здесь замышляется что-то нездоровое, нехорошее, не стоит.

— Суд будет открытым?

— Это дело суда. Но если вы спрашиваете мое мнение, то я считаю, что в деле нет ничего такого, что могло бы стать поводом для рассмотрения его в закрытом режиме. По крайней мере мы это дело не засекречивали, никакой тайны из него не делали.

— Оценка российского правосудия на Западе оставляет желать лучшего. Об этом свидетельствует исход последних громких дел об экстрадиции. Запад не уверен в беспристрастности нашей Фемиды?

— Это домыслы чистой воды — домыслы тех, кто хочет показать, насколько неэффективна наша судебно-правовая система. Никто еще не предъявил весомых аргументов того, что наше правосудие менее демократично, чем, скажем, правосудие Великобритании. Не хотел бы сейчас говорить по каждому конкретному факту. Как можно односложно ответить на вопрос: почему нам не выдали Закаева? Могу посоветовать ознакомиться с заявлением нашего МИДа — там все правильно. Могу дать вам позицию потерпевших. Кто опроверг тот факт, что одному из потерпевших Закаев отстрелил пальцы? Кто?..

— Почему же не выдали?

— Поезжайте к тем, кто выносил это решение, и спросите у них: почему вы не верите человеку, который пришел к вам, показал отстреленные пальцы и сказал, кто это совершил? Почему после этого Закаев получает убежище? От кого? От своего народа? Почему он не хочет предстать перед своим народом, перед своим судом и ответить за содеянное?

— Ну, а остальные эпизоды — Березовский, например?

— Есть и другие факты, когда нам отказывают в экстрадиции. Но дело не в недемократичности нашего правосудия. Отказывают ведь не только нам. Есть много фактов, когда и мы не выдаем. В частности, Генпрокуратура не удовлетворила запрос Латвии о выдаче активиста национал-большевиков Владимира Линдермана. В то же время по нашему запросу властями Кипра был экстрадирован предприниматель Валерий Мешанов, обвиняемый в мошенничестве. Испания выдала нам четверых лиц, которым инкриминируются убийства, бандитизм, легализация денежных средств, приобретенных преступным путем. Наши запросы по экстрадиции были удовлетворены также Германией, Францией, Монако, Швейцарией, Чехией…

— Каково ваше видение будущего российской прокуратуры в свете предстоящей административной реформы? Должна ли она сохранить самостоятельность либо, как предлагают некоторые, ссылаясь в том числе на американский опыт, объединиться с Минюстом?

— У каждой страны есть своя специфика, в каждой стране перед прокуратурой ставятся свои задачи. Что же касается того, у кого больше, у кого меньше полномочийЙ Я неоднократно встречался со своими американскими коллегами и должен сказать, что у генерального прокурора США просто немыслимо больше полномочий. Например, в систему моего американского коллеги входит ФБР, занимающееся и оперативной, и следственной работой, и внедрением специальных агентов, и прочее, и прочее… Мы же чисто «светский» орган, у нас только публичная деятельность. Исторически российская прокуратура складывалась тем путем, который был определен еще Петром Первым как «око государево». В это понятие вкладывается надзор за соблюдением закона — за всеми ведомствами, за всеми должностными лицами. Конечно, прокуратура развивалась вместе с нашим государством. Была одна потребность у государства — была одна прокуратура, было другое видение — другая. Но она была, есть и будет, — в этом у меня сомнений нет. Поэтому я бы не делал поспешных выводов.

— И все же: больше всего Генпрокуратуру критикуют за то, что она совмещает функции надзора и следствия.

— Считаю, что тут нет противоречия — в связи с тем, что мы полностью находимся под судебным контролем. Какую бы функцию мы ни исполняли — следствия или надзора — любое наше действие можно обжаловать в судебной системе. Поэтому «вне контроля» мы не находимся. В этом заслуга демократии. Сплошь и рядом можно встретить факты, когда отменяются прокурорские решения. Постепенно повышается количество оправдательных приговоров, и ничего здесь страшного нет: их сегодня меньше одного процента, в то время как в некоторых развитых государствах доходит до 20 с лишним процентов, а иногда и больше. Критерий для прокурорско-следственных работников должен быть лишь один: честное и добросовестное исполнение долга.

— Русский биографический институт назвал вас «Человеком года-2003» в номинации «Укрепление законности и правопорядка». Как вы сами считаете: уходящий год был для прокуратуры удачным?

— Для прокурорской деятельности понятие «удачность» неприменимо. Работа хлеборобов оценивается по количеству собранного урожая, летчиков — по количеству сбитых целей и налетанных часов. А для прокуроров какие могут быть критерии удачного -неудачного?

— Но у вас ведь тоже имеются «пораженные цели».

— Ну извините, это не самоцель нашей работы. Это было бы оценкой труда ремесленников — сколько кто «наковал». Здесь совсем о другом идет речь: о состоянии борьбы с нарушениями законности в нашем государстве. И чем меньше этих нарушений, тем выше эффективность прокуратуры и правоохранительной системы в целом. Вот здесь я бы не сказал, что побед больше, чем поражений. К сожалению, преступлений меньше год от года не становится.