 |
| Известия | Анна Гараненко | 09.12.2003 |
Под Китайской стеной. От толкучки до администрации президента
Позорищем Москвы во времена Гиляровского называли стену Китай-города: к ней лепились десятки грязных лавчонок, торговавших краденым. А вокруг, на Старой и Новой площадях, процветала, шумела и волновалась громадная толкучка. «Жаждущие опохмелиться отдают вещь за то, что сразу дадут, чтобы только скорее вина добыть — нутро горит. Толкучка занимала всю Старую площадь — между Ильинкой и Никольской, и отчасти Новую — между Ильинкой и Варваркой. По одну сторону — Китайская стена, по другую — ряд высоких домов, занятых торговыми помещениями. В верхних этажах — конторы и склады, а в нижних — лавки с готовым платьем и обувью. Здесь продавали с себя последнее, облапошивали совестливых, наживали состояния нахальные, драли втридорога, искали и находили «на грош пятаков».
Теперь смутные следы той «товарной биржи» можно найти только в названиях — ресторан «Купец», магазин «Московские деликатесы». В меню «Русского бистро» — остатки былого уличного обжорства, когда за полкопейки можно было наесться от пуза, купив у лоточника пирожков или шанег. Правда, у Гиляровского язык бы не повернулся назвать это безобразие шаньгами: маленькие, скупенькие, красная цена им пятерка, а стоят 20 рублей. Равнодушные продавщицы наливают в пластиковую посуду якобы сбитень и гороховый суп. Здесь же и выродившиеся в мелкие плюшки знаменитые московские расстегаи — одно название. Зато подземные переходы под Старой площадью насквозь пропитались сладким запахом свежей выпечки — на каждом шагу по киоску со слоеными пирожками. Правда, не с вязигой или головизной, а с абрикосом и ежевикой, но дешево и вкусно.
Бывшая толкучка превратилась в чиновничье гнездо: Старая площадь обнесена, как крепостной стеной, мрачноватыми зданиями офисов администрации президента и правительства Подмосковья, а также резиденции Мособлдумы. Почти безлюдный тротуар меряет бдительный охранник, в любой момент готовый отодвинуть вас с дороги — едет важное государственное лицо. Стремительный кортеж из бесшумных машин с затемненными стеклами и джип сопровождения исчезают в воротах. Крепкая решетка задвигается — и стражники снова напряженно ждут. Уровень шума при проезде значительных персон со времен Гиляровского заметно снизился. Тогда, если по Москве везли «важнеющих персон», заливались колокольцы, а кругом слышны были топот и окрики. «Вдоль Садовой, со стороны Сухаревки, бешено мчатся одна за другой две прекрасные одинаковые рыжие тройки в одинаковых новых коротеньких тележках. На той и на другой — разудалые ямщики, в шляпенках с павлиньими перьями, с гиканьем и свистом машут кнутами. В каждой тройке по два одинаковых пассажира: слева жандарм в серой шинели, а справа молодой человек в штатском. Промелькнули бешеные тройки, и улица приняла обычный вид».
Нет малорослых домиков, окружавших площадь, — теперь половину видимого пространства занимает громада Дома металлургов. Из церкви Всех святых на Кулишках степенно выходят два священника в новых рясах и, сев в черные «волги» с синими фонарями на крышах, едут продираться сквозь пробки по своим преподобным делам. А на подступах к Хитрову рынку, описание которого Гиляровскому особенно удалось, теперь стоит здание Министерства культуры.
Хитровка. «Самое туманное место в Москве»
Ограниченная с одной стороны Солянкой, с другой — Покровским бульваром, Хитровка давно растворилась во времени, оставив после себя лишь призраки. Призрак бабы, торгующей требухой, «тушенкой» и бульонкой «собачья радость» и согревающей чан своим тучным телом. За сто лет тетка перевоплотилась в худую старушку, продающую в подземном переходе квашеную капусту.
— Капусточка, огурчики недорого! — прохожих она уговаривает осторожно, интеллигентно. Это вам не «Л-лап-ш-ша-лапшица! Студень свежий коровий! Оголовье! Свининка-рванинка вар-реная! Эй, кавалер, иди, на грош горла отрежу!» — как торговали хитровские бабы.
Взгорья и низины — единственное, что осталось от «самого туманного места в Москве». «Большая площадь в центре столицы, близ реки Яузы, окруженная облупленными каменными домами, лежит в низине, в которую спускаются, как ручьи в болото, несколько переулков. Она всегда курится. Особенно к вечеру. А чуть-чуть туманно или после дождя поглядишь сверху, с высоты переулка — жуть берет свежего человека: облако село! Спускаешься по переулку в шевелящуюся гнилую яму…»
Основное население Хитровки — оборванцы и воры разных мастей — давно повывелось. На выходе из метро играет на гитаре одинокий собиратель подаяния, а рядом, шагах в десяти, грустная овчарка сидит над шляпой, оставленной ее хозяином для пожертвований. Закутанная в платок благообразная тетка сидит в фанерном киоске — это монастырская лавка. Иоанно-Предтеченский женский монастырь делает свой бизнес. Хлеб, грибочки маринованные, огурчики, мед с монастырских пасек, мята для чая и прополис для здоровья.
Теперь главные жители бывшей клоаки — офисные работники и банкиры, а также богатая публика под названием «элита». Вот вросший в землю домик тщательно отремонтирован, снабжен сверху мансардой, окна тщательно укрыты от постороннего глаза плотными жалюзи. Вот сияет своими полукосмическими интерьерами компьютерный салон.
«Каждому покупателю — чашка кофе» — вывеска на дверях магазина элитной мужской одежды. Рубашка стоит столько, сколько какой-нибудь «деловой человек» приносил на Хитровку «слама» после ночи удачной работы.
В сердце Хитровки выстроен и открыт доходный дом — первый в Москве после 100-летнего перерыва. Квартиры в нем сдаются по десять тысяч долларов в месяц. А ведь совсем недавно это место было сплошь застроено доходными домами, превращенными в ночлежки. Квартиры в них арендовали «съемщики», сдававшие — в свою очередь — углы внаем. «У каждого съемщика, — писал Гиляровский, — своя публика: у кого грабители, у кого воры, у кого «рвань коричневая», у кого просто нищая братия». Каждый ночлежник платил пятак за ночь, а «номера» ходили по двугривенному. Если сравнить уровень доходов хозяина того дома и нынешнего, получится примерно одинаково. С той разницей, что в нынешнем публика почище.
…По дороге к метро перед глазами возникают двое в кафтанах и каракулевых шапочках-пирожках. Это не призраки, забредшие с Солянки на Хитровку, чтобы быть раздетыми и ограбленными. Это швейцары ресторана «Ноев Ковчег», помогающие припарковаться шикарной Ауди-8.
Лубянка. Когда-то здесь была биржа наемных экипажей
На Лубянской площади монтируют новогоднюю елку. Установив мачту с рождественской звездой на верхушке, рабочие методично обносят ее кольцами, развешивают ветки, хлопушки, украшения, фонарики. Под будущей елкой — надувной шар размером с маршрутку — напоминание о том, что в воскресенье прошли выборы в Государственную думу. Когда-то здесь была биржа наемных экипажей. «Вдоль всего тротуара — от Мясницкой до Лубянки, против «Гусенковского» извозчичьего трактира, стояли сплошь — мордами на площадь, а экипажами к тротуарам — запряжки легковых извозчиков. На морды лошадей были надеты торбы или висели на оглобле веревочные мешки, из которых торчало сено. Лошади кормились, пока их хозяева пили чай. Тысячи воробьев и голубей, шныряя безбоязненно под ногами, подбирали овес. Из трактира выбегали извозчики — в расстегнутых синих халатах, с ведром в руке — к фонтану, платили копейку сторожу, черпали грязными ведрами воду и поили лошадей… Водовозы вереницами ожидали своей очереди, окружив фонтан, и, взмахивая черпаками-ведрами на длинных шестах над бронзовыми фигурами скульптора Витали, черпали воду, наливая свои бочки».
На месте бронзовых фигур Витали уже постояла бронзовая фигура Феликса Дзержинского. Теперь некоторые предлагают для восстановления мира в обществе снова вернуть фонтан. Сомнительно, чтобы возвращение лошадиной поилки кого-нибудь умиротворило. Ведь это было до того, как Лубянка оказалась в тени страшного здания с внутренними тюрьмами во дворах и подвалах. Эта тень стерла даже след безмятежного людского муравейника — кажется, что и люди, и машины стараются побыстрее миновать это бывшее когда-то уютным место.
…Неглинка, которой Гиляровский обязан своим наполовину потерянным слухом (пройдя зимой без шубы по ее подземному руслу, журналист слег с гриппом и оглох на одно ухо), теперь на поверхности — она омывает скульптуры Церетели и бетонные стены торгового комплекса «Охотный Ряд». Сухаревка, где умные люди собирали целые коллекции антиквариата и старинных книг, граничит с запруженным автомобилями Садовым кольцом и ничем, кроме лавок с продуктами, не может похвастаться. Обжорный ряд канул в историю, а напротив дома московских генерал-губернаторов давно нет пожарной каланчи. Московское «дно» отхлынуло на окраины, где заселило бездушные многоэтажки, став невидимым, но от этого не менее страшным. Простодушное мздоимство городовых, описанное у Гиляровского, ушло в подполье и стало называться «коррупция».
Исчезло и московское ленивое барство. Правда, произошло это еще во времена Гиляровского: «Все торопятся — кто на работу, на службу, кто с работы, со службы, по делам, но прежних пресыщенных гуляющих, добывающих аппетит, не вижу… Теперь брюхо бегает за хлебом, а не хлеб за брюхом».
