Цена их звезд

Единственный урок, который извлекли для себя власти из трагедии на Дубровке, — надо тщательнее заметать следы

Они все правильно рассчитали. Они знали, что мы забудем. Так память устроена. И в самом деле, ну не может же эта картинка — горы то ли живых, то ли мертвых на лестнице возле ДК — вечно жить в голове. Или штабелями уложенные в обычный рейсовый автобус бездыханные тела со свешивающимися в проход руками, ногами, головами. Это только для родных и близких ужас на вечные времена. А для остальных те события уже подернулись туманом, ушли куда-то на периферию сознания.

Детали вспоминаются смутно. Мольбы женщины в эфире «Эха Москвы»: «Только не надо штурмовать»; растерянные лица врачей, не понимающих, от чего у них на руках умирают люди; давка перед милицейским оцеплением; обезумевшие родственники, пытающиеся узнать хоть что-нибудь про тех, кто внутри; мычанье ответственного чиновника про «стокгольмский синдром» (это когда заложники фактически встают на сторону террористов); большие начальники, постоянно снующие за милицейский кордон и обратно; Сергей Ястржембский, в ту первую, страшную ночь сообщивший нам с Сергеем Пархоменко под большим секретом в одном из прилегающих к Театральному центру переулков о том, «что уже обнаружен грузинский след». (Тогда тема «грузинского терроризма» была особенно популярна в Кремле.)

Но это ведь далеко не полная картина того кошмара. А прошел-то всего год. Собственно, эта дата и заставила нас вспомнить о «Норд-Осте». А еще попробовать понять, чему мы в результате научились. Вопрос распадается на две части: какой урок извлекли мы (то есть общество) и какой урок извлекли они (то есть власть)? Сходу просится на язык: да никакой — ни те, ни другие. Вывод, думается, поспешный и ошибочный.

Не помню точно, когда именно, но в один из тех дней я почему-то вдруг подумал, что на этот раз власть расскажет нам правду об этой беде. Мы же все видели, как это происходило. И милиционеры видели, и спасатели видели, и врачи видели. А остальным показало телевидение. (За что, кстати, и поплатилось позднее.) Словом, было много свидетелей. Но дело не только в этом. Казалось, признать чудовищные ошибки, наказать виновных, рассказать стране, какие меры будут приняты, — это вовсе не означает проявить слабость. Наоборот. Я заблуждался. Владимир Путин не стал экспериментировать с общественным мнением и пошел по давным-давно проторенному пути замалчивания правды и поиска не действительно виновных, а тех, кого очень хотелось таковыми признать. В данном случае крайними оказались журналисты. При том, что нам доподлинно известно: высшее руководство страны было в деталях проинформировано о событиях на Дубровке.

После трагедии с заложниками общественная комиссия, созданная усилиями депутатов Госдумы от СПС, провела подробное расследование причин гибели людей. Выводы были представлены президенту. Там прямо сказано: «Основной причиной увеличения числа жертв среди спасенных в ходе штурма заложников стала халатность должностных лиц…» В итоге Борис Немцов был обвинен в «пиаре на крови», врачам под страхом увольнения приказали молчать (с некоторых даже взяли подписки о неразглашении), а прессе — выработать «кодекс поведения журналиста во время проведения антитеррористических операций». Другими словами — показывать меньше, без «сомнительных» подробностей и уж точно — без каких-либо выводов. Словом, обществу надлежало забыть о Дубровке.

Нет сомнений в том, что, не приведи господь, случись что-нибудь подобное еще раз, власть учтет допущенные ошибки, то есть сделает все возможное, чтобы в прессу не просочилось никакой не процеженной информации со стороны. Можно же, например, устанавливать оцепление в километре от места трагедии. И за него пропускать только проверенных журналистов, врачей, депутатов, артистов. Вот, пожалуй, и все выводы, сделанные властью к годовщине трагедии на Дубровке. Потому что рассказать «Журналу» о каких-то изменениях, о каких-то новшествах в своей работе отказались и в МВД, и в ФСБ. И действительно, зачем что-то менять, раз все и так отлично сошло? Высших чинов ФСБ даже наградили за эту спецоперацию. Да и депутаты Мосгордумы не отстали от силовиков — наштамповали себе, любимым, памятные знаки.

А что же мы? Ну, с нами все более или менее тоже понятно. Опыт московской трагедии показал, что в любых ситуациях нужно пытаться отстаивать свои интересы. Например, в суде, как это делают потерпевшие в результате теракта на Дубровке. А еще надо помнить: теракт на Дубровке в очередной раз показал, что для нынешних кремлевских обитателей имидж власти всегда на первом месте. А мы с вами — на десятом. И при необходимости нас всегда можно списать на «неизбежные потери». А потерь этих в будущем, к сожалению, избежать не удастся — до нормализации обстановки в Чечне сегодня не ближе, чем в первые дни войны. «Журнал» намеренно отдал большую часть страниц, посвященных этой печальной дате, воспоминаниям и наблюдениям людей либо принимавших непосредственное участие в тех событиях, либо втянутых в них позже. Так легче восстанавливать память. Зачем? Чтобы когда-нибудь с них все-таки спросить.