Старик и горе

Православная Церковь и власти Подмосковья вывозят из Чечни одиноких русских преклонного возраста

Много раз мне приходилось бывать в Чечне. Видел разное. Одно из самых горьких впечатлений — русскоязычные старики в Грозном. Русские, украинцы, армяне… Никому не нужные, голодные, несчастные. Да, солдаты помогали, чем могли. Да, многие чеченцы, которые сами выживали только с помощью родни из сел, тоже делились с соседями последним куском.

Чечня

Сколько раз спрашивал себя: а осталась ли у меня Родина, если на асфальте разбитого города брошены мои сограждане? По телевидению бубнили (и бубнят) о помощи жителям Чечни, несметные миллиарды с 1995 года идут и идут на «восстановление», «налаживание», «строительство», «возрождение"…

И эти голодные глаза — напротив.

Под Новый 2003 год я улетал из Чечни после очередной военной командировки. Вертолетом из Грозного — в осетинский Моздок, где уже ждал транспортник Ил-76, на подмосковный Чкаловск. Проходит час, другой, третий. Мы все не вылетаем.

— Какой-то важный груз ожидается, — говорили летчики. «Важный груз» привезли на бэтээрах. 12 стариков. Вместе с солдатами-десантниками я переносил их — слабеньких, замерзших, уставших от долгой тряски по плохим дорогам — в самолет. Баба Оля Нарывчина, 84 лет от роду, не выпускала из рук кусок черного хлеба.

— Не вздумайте их в полете кормить, — волновался доктор, молоденький старший лейтенант. — Дистрофики почти все, помрут, если после долгой голодухи объедятся.

Стариков из города Грозного и Наурского района вывез священник Воздушно-десантных войск, сотрудник военного отдела Московской патриархии отец Михаил (Васильев).

— В Грозном есть районы, куда без особой нужды лучше не заезжать, — рассказывал он в полете. — Вывезти оттуда наших стариков — это практически провести небольшую военную операцию. А не вывезти, возможно, обречь людей на смерть. Чеченцы никогда своих стариков не бросают. Всегда найдутся в тейпе люди, которые приютят. А наши… Я бы всех оттуда забрал. Да принимает в дома-интернаты только Московская область, потому что там губернатор — человек. Велика Россия, а русские из Чечни никому не нужны!

Батюшкам нельзя ругаться. Но видно было, очень отцу Михаилу хотелось тогда…

Он вывозил стариков из Чечни уже во второй раз. Рискуя жизнью, собирал их по подвалам и развалинам Грозного. В 2001 году вывез 37 человек, в 2002-м — 12. Хотел — больше. Генерал Громов дал ему «добро»: вези, кого сможешь забрать, примем всех. Но кто-то отказался уезжать: пусть смерть, да на родине. Кого-то в назначенный час не оказалось дома, некоторых нельзя было вывозить по медицинским показателям — не перенесли бы дороги.

— Их там, старушек и стариков «ничейных», осталось в Грозном человек 600−650, — говорил мне отец Михаил. — С Божьей помощью хочу вывезти всех…

Я позвонил ему недавно. Сказали, что батюшка будет в Москве не скоро, он — в Чечне.

Подмосковье

…Лебедев стал директором Ногинского дома-интерната для престарелых и инвалидов два года назад. Сейчас Дмитрий Алексеевич каждую неделю ходит в суд: на него подано 5 исков.

— Я уволил 70 человек из обслуживающего персонала, — говорит Лебедев. — Первое, что увидел здесь: после выдачи пенсий по палатам ходят пьяные санитарки и за конфетку забирают у мало чего соображающих старушек деньги. Вышиб всех таких. Теперь кто-то пытается через суд восстановиться.

Дом-интернат в Ногинске — с 1955 года. Старые корпуса ни разу не видели капитального ремонта. До Лебедева. Подполковник запаса, он с помощью Комитета социальной защиты населения Московской области нашел деньги и теперь строит, перестраивает, переделывает.

— На питание человека в день идет 60−70 рублей, — рассказывает Лебедев. — В праздники — особое меню. Отмечаем дни рождения. Домовую церковь в интернате открыли. В библиотеке есть видеокассеты любимых фильмов — от «Броненосца «Потемкина» до Штирлица. Старики должны доживать в тепле и покое, значит, мы обязаны покой, тепло и заботу им предоставить.

Лебедевский «контингент»: из 310 стариков и старух 3 человека — за 100 лет, больше 40 — в возрасте от 90 до 100, около 150 — от 80 до 90. Остальные «юноши» и «девушки» разменяли 7-й и 8-й десятки лет.

«Чеченцев» в Ногинском доме-интернате 8 человек. Было 10. Две женщины умерли: острая почечная недостаточность и рак.

— Вы бы видели, в каком запущенном состоянии приехали к нам все эти старики из Чечни, — вздыхает зам. директора по медицинской части Андрей Чернов. — Поместили их в карантин, взяли все анализы — мама родная! Но сейчас ничего, подлечили их. Вот только с психикой у большинства неважно. Здесь не только проблемы возрастные, здесь еще и война «поработала».

Валерий Михайлович Тулышев на вопросы не отвечает. По лицу беспрерывно текут слезы.

— Он не понимает вас, — говорит доктор. — У него острое нарушение мозгового кровообращения, выраженное слабоумие. Но в психбольницу его не отдаем: здесь ему лучше.

А Федор Никифорович Щербаков сам говорит о том, что в Ногинске ему хорошо.

— Ну какая жизнь была в Грозном? — спрашивает он. И сам отвечает: — Да никакой. Только и ждешь, что пристрелят как собаку. А здесь — Россия… Хотя домой хочется — спасу нет…

В дом Щербакова в Старопромысловском районе Грозного попали два снаряда. Дома больше нет. Федор Никифорович умом это понимает, сердцем — нет. Чтобы занять свое стариковское время, Щербаков чинит всем в доме-интернате часы. Из Грозного он приехал с набором инструментов и удостоверением «чернобыльца».

— Как они все старались держаться за все то немногое, что у них осталось из прошлой жизни! — говорит психолог Галина Соловьева. — Их отмыли, выдали новую чистую одежду. Все 10 наших «чеченцев» плакали и просили отдать им их старые кофтенки-рубашонки. Вы представляете, какое это тряпье, если люди, не снимая, ходили в нем по 2−3 года? А все равно им было жалко — свое, «родное».

— Многие к нам попали без документов, мы им сделали новые паспорта, — включается в разговор заместитель директора дома-интерната Александра Доронина. — А сколько проблем было с пенсиями! В Чечню письма пишешь, а там — «черная дыра». На кого-то документы все-таки «вымучили», а кому-то из стариков оформили пенсии уже здесь — социальные. Кстати, в Ногинске теперь нашли приют старики беженцы из Грузии, Абхазии, Молдавии…

Но ведь у многих есть дети, внуки, правнуки! Как мы живем, если кто-то родителей своих на старости лет не то что не поддерживает, а еще и последний кусок отобрать норовит? Что с народом-то русским происходит?

У одной из умерших в доме-интернате бывшей жительницы Грозного нашлись близкие родственники. Жили они рядом, в Старой Купавне, и нашлись только после смерти старухи. У старухи было несколько сберкнижек. Рубли на книжках хранились еще советские, многократно теперь обесцененные. Пришли за крохами.

Директор Лебедев не знает, что сделать с сыном еще одной своей подопечной. Вернее, он, нормальный мужик и отставной армейский офицер, знает, что сделать. Не может: человеческий закон не позволяет.

Подполковник милиции в отставке регулярно приходит к родной матери в дом-интернат в день выдачи пенсии. Мать отдает ему деньги — до копеечки. У нее большая пенсия -женщина воевала в Отечественную.

Лебедев попробовал пенсию старушки зачислять ей на сберегательную книжку. Мать выклянчила у социального работника рулон туалетной бумаги. Сын взял у мамы и этот «гостинчик». Бывший сотрудник правоохранительных органов не спился, не болен, не псих. Он… Я даже не знаю, кто он.

Хочется верить, что есть все-таки Божий суд, на котором воздастся каждому. Господи, не поскупись! Отплати полной мерой. За зло — злом. За добро — добром.