Целесообразный человек

Споры вокруг октябрьских событий 1993 года, полыхавшие все последние дни, показали: те, кто тогда оправдывал действия Ельцина, исходя из принципа исторической целесообразности — «ценой малой крови остановил большую гражданскую войну», «убрал преграду на пути демократических реформ», — фактически остались при своих взглядах и ныне разве что чуть притушили градус ненависти.

Но дело в том, что историческая целесообразность — штука весьма опасная и безжалостная к своим трубадурам и адептам. Тому в истории есть тьма примеров. Чрезвычайно жестоких. И если исходить из того, что историческая целесообразность по-прежнему заключается в движении к правовому демократическому государству, то, несомненно, политическая логика требует сегодня однозначно осудить стрельбу по парламенту и своим соотечественникам на улицах. Причем осудить должно независимо от того, исторически целесообразно ли тогда вел себя Ельцин, и независимо от того, что представляли собой сидевшие в Белом доме депутаты. То есть сегодня бывший президент и его помощники должны быть осуждены, потому что того требуют интересы страны, если она, повторимся, решила и дальше идти демократическим путем. Ибо такое осуждение будет стране и людям во благо, так как позволит хотя бы уменьшить угрозу повторения стрельбы в оппозицию и прохожих на улицах.

Гражданам же, десять лет назад требовавшим крови во имя исторической целесообразности, полезно уразуметь, что сия штука вовсе не их частная собственность, которой можно безнаказанно распоряжаться по своему разумению. И она не всегда окажется на их стороне, сколь бы страстно они ей ни поклонялись. Так что полезно быть весьма осторожным, принося ей жертвы, ведь их список постоянно пополняется…

К тому же «историческая целесообразность — это нечто расплывчатое и коварное, наподобие болота», помнится, предупреждал один из героев Юрия Трифонова — писателя, хорошо знавшего, как переменчив и страшен бывает ход истории. И добавлял: «Кто будет определять, что целесообразно и что нет?» Увы, желающих записаться в ряды тех, «кто будет определять», не становится меньше.

Недавно по телевидению мелькнул любопытный сюжет из Новосибирской, кажется, области. Там в небольшом селе поселился года три назад… англичанин, фермер. Завел свое хозяйство и стал получать невиданные по здешним меркам урожаи да приплоды. Славный такой англичанин, внешне, что любопытно, от местных мужичков ничем не отличимый. Только работает каждый день, даже в выходные, не пьет и потому получает продукта не в пример местным много. Поговорив с симпатичным англичанином, корреспондент отлавливает нашего мужика и начинает у него выпытывать: а вы что же? У англичанина одного стадо чуть ли не как у вас всех, вместе взятых. И слышит в ответ: а нам столько и не надо! Ему много надо, вот он и работает. И пусть. А нам хватает… Что характерно, говорит наш мужичок это без всякого раздражения и неприязни к англичанину, которому больше других надо.

И случилось так, что на следующий день вспомнился этот сюжет в разговоре с одним довольно ответственным человеком из нынешней российской элиты. «Ну и разве можно с такими людьми нормальное цивилизованное государство построить? Дали им свободу, а они! — взорвался он. — Нет, пока они все вот в таких англичан не превратятся, ничего у нас не будет!»

Англичанин, повторюсь, и мне приглянулся. Хоть куда англичанин! Но только где же на всю Россию таких англичан напасешься? Тут же миллионы нужны. Вряд ли наберем. Заменить англичан китайцами да вьетнамцами? Они, конечно, тоже работать умеют, но… Англичан-то почему-то не страшно, а с китайцами совсем другая история может выйти.

Но ведь есть еще вопрос: а с нашими-то людьми что прикажете делать? Ответственный человек, которого я об этом спросил, сначала только рукой махнул, а потом сказал, что надо, мол, создавать такие условия, чтобы они работать захотели — перестать гнать субсидии, не списывать долги: пусть почувствуют, что такое настоящий рынок! Есть, мол, такой политический термин «принуждение к миру», так вот нам нужно «принуждение к труду». Может, тогда поймут, без всякой уверенности закончил свои рассуждения ответственный человек.

Вот такая историческая целесообразность просматривается. Хорошо еще лагеря для перевоспитания или трудовые армии не предлагаются. Или какая-нибудь социальная инженерия. Но все равно мысль работает все в том же большевистском направлении — как бы из человеческой массы выработать людей нужных параметров. Совершенно целесообразных.

Между тем этот работящий англичанин — он же не с неба такой свалился. За ним столетия английских трудовых традиций, запечатленных в образе неугомонного Робинзона Крузо, протестантская этика, по которой твоя успешная деятельность доказывает твою избранность Богом, и еще много чего. Но ведь и наш человек не просто прирожденный бездельник, он такие дела ворочал, когда хотел, что другим народам вряд ли по силам. И за ним столетние традиции, нравы, привычки и соображения о жизни, не зная и не учитывая которых ни к чему хорошему его не принудишь. Если власть чего-то от него ждет, пусть сначала найдет с ним общий язык, пусть по-человечески с ним объяснится, пусть докажет, что у них есть совместные цели и общие ценности. А что касается «принуждения к труду», то отец немецкого экономического чуда Людвиг Эрхард любил говорить, что самое важное, чтобы у людей появилась «радость труда». Чувствуете разницу?

И еще немного об исторической целесообразности. По мнению многих экспертов, человечество уверенно движется к катастрофе. Спасение в одном — научиться самоограничению, не стремиться брать у природы чрезмерно, умерить запросы. Увы, мало кто верит, что люди этому научатся. А вот упоминавшегося сибирского мужичка, между прочим, учить этому и не надо, сам выучился. Вот такая целесообразность получается…