Добро в наследство

Премия за успешное создание новых форм работы с молодежью «Обретенное поколение» была учреждена совместно Московской патриархией и мэрией столицы. Год назад ее вручали впервые и лишь организациям. В этом году в День Москвы, кроме организаций, был назван и индивидуальный лауреат этой премии. Им стал известный церковный писатель профессор Свято-Тихоновского православного богословского института дьякон Андрей КУРАЕВ.

— Отец Андрей, чем вам, первому обладателю персональной премии «Обретенное поколение», запомнилась церемония ее вручения?

— Ее концовкой. Скажи мне кто-нибудь за час до начала церемонии, что она завершится выступлением рок-музыкантов, я бы и сам не поверил. Впервые рокеры (а это были группа «Гроссмейстер» и Вячеслав Бутусов) пели в прихрамовом помещении — в зале церковных соборов, находящемся на нижнем уровне храма Христа Спасителя. И впервые такое выступление проходило в присутствии епископата и Патриарха.

А предыстория такова. На Святках в Петербурге состоялся «Рок к Небу». Идея была в том, чтобы собрать «динозавров русского рока», тех, в творчестве и жизни которых религиозная тема стала чем-то более серьезным, нежели просто повод для поэтического самовыражения. Участниками того концерта стали Константин Кинчев и группа «Алиса», Ольга Арефьева, Бутусов с «Наутилусом», Борис Гребенщиков, Юрий Шевчук с «ДДТ"…

Четырнадцать тысяч подростков пришли в Ледовый дворец. Моя проповедь была между выступлениями Шевчука и Бутусова. Зачем? Конечно, наивно было полагать, что она кого-то сможет привести прямо с рок-площадки в храм. Но есть надежда, что ледяная стена, которая — по вере светских людей — отделяет мир церковной традиции от контекста современной жизни, все-таки немножко подтает. Смогла же церковь организовать рок-концерт, вместо того чтобы заниматься привычной анафемой в адрес рок-музыки.

— Петербург всегда отличался революционностью. А как отреагировали на это событие иерархи Русской православной церкви?

— На удивление спокойно. В Интернете некоторые «активные миряне», конечно, немного поворчали, но в официальной церковной прессе довольно позитивные отклики.

У меня даже возникло опасение, что грядет «атака клонов» и по епархиям начнут «клонировать» такие мероприятия (что уже произошло в Запорожье и Ярославле). Перец все-таки должен оставаться перцем, ему незачем становиться основным блюдом. А рок-концерт был, конечно, этакой перчинкой в нашей церковной жизни.

Но мнения Патриарха мы не знали.

Проблема в том, что прежде пространство миссионерства и пространство обычной церковной жизни было четко разделено. В первые три века христианской истории была активная миссия, но не было еще сложившегося образа благочестия; все бурлило в церковной жизни.

А затем церковь стала имперской. Миссия не умерла, но она стала вестись вдали от глаз прихожан: вот здесь империя, где все по уставу и все благочинно, а за границей империи и на ее окраинах работают миссионеры. Как они работают с язычниками, империя об этом не знает и лишь аплодирует их успехам.

Сегодня же впервые церковное и миссионерское пространства переплелись. Миссионеру одновременно внимают неверующие и сектанты, язвительно настроенные студенты и испуганные ими православные бабушки. Выходит, что миссионер должен уметь жертвовать своей репутацией в глазах церковных людей ради их неверующих братьев.

Тот концерт в Петербурге был такой жертвой. Но юродство бывает «Христа ради», а бывает «себя ради». Почти год мы ждали ответа на этот вопрос: что же мы такое сотворили на Святках — схулиганили или все же сотворили церковное дело? Лишь речь Патриарха в День Москвы 7 сентября расставила все нужные точки над всеми необходимыми «i».

Во-первых, Патриарх сказал, что церковная проповедь может и должна звучать и в концертных залах, и на спортивных площадках. Во-вторых, Петербургская епархия была презентована именно как организатор рок-концерта. И, наконец, все свои немногие церковные награды (и орден Сергия Радонежского в феврале, и эту премию сейчас) я получил после той рок-проповеди, а не до нее.

— Вы выступили с ответным словом…

— Мне пришлось нарушить протокол, потому что накануне глава Департамента образования Москвы Любовь Кезина пообещала, что не допустит уроков по основам православной культуры. Поэтому, получив премию (во избежание лишних вопросов сразу скажу, что у нее не было денежной составляющей) из рук Патриарха и мэра, я предложил Лужкову посмотреть на ситуацию в городе со стороны. Поскольку Юрий Михайлович неоднократно упоминал имена Александра Невского и Даниила Московского, я и задал риторический вопрос: что сказали бы эти великие наши князья, если бы узнали, что в школах Москвы запрещают изучать православную культуру? Они, наверно, сказали бы: какие новые варвары захватили нашу столицу, какое новое иго распростерлось над нашей страной…

— А что об этом говорит закон?

— А разве закон может запретить знакомство детей с родной культурой? Дискуссия, развернувшаяся вокруг «основ православной культуры», очень хороший пример черного пиара. Письмо министра всего лишь разрешает школе выбрать специализацию, а либеральная пресса подает это как обязаловку. Письмо министра говорит о том, что «Основы православной культуры» — культурологический предмет, а в прессе делают вид, будто речь идет о «Законе Божием».

— А в чем различие?

— В отсутствии императивности. Здесь не будет призывов: «Дети, помолились!» Не будет и обязательно-навязчивой доказательности. Культуролог старается понять внутреннюю логику изучаемого им мира, а не навязать ему свою оценку или свою логику. Это разные интеллектуальные процедуры: доказать и объяснить. Можно объяснить логику греческого мифа, не превращая урок в проповедь олимпийской веры.

Несет ли новый урок с собою религиозную проповедь или чисто культурологическую работу, можно уяснить с помощью простого проверочного вопроса: «Считаете ли вы возможным ведение уроков ОПК неверующим преподавателем?» Мой ответ: «Да». Я могу не верить в египетских или греческих богов и все же читать лекции о религии Египта и Греции и о том, как эти мифы отражались в литературе и философии.

Вот так же и с основами православной культуры. Если обе стороны — и церковные авторы программ, и светские руководители системы образования — будут честны, то такого рода предмет скорее уменьшит возможности межрелигиозных конфликтов, нежели их увеличит.

Ибо это шанс государству взять под свой контроль знакомство детей с религиями, шанс предложить детям неэкстремистское изложение вероучений. Свои «ваххабиты» есть в каждой религии. Но введение «Основ религиозной культуры» (как православной, так и исламской) может стать превентивным образовательным ударом против экстремизма.

Если учебники по этому предмету будут проходить двойную цензуру — и со стороны государства, и со стороны церкви, если будет опять же двойной контроль над самими уроками, то, надеюсь, не будет больше сцен, подобных той, которую я подслушал в одной подмосковной православной гимназии. В ожидании нужного мне педагога я сидел в учительской и слышал, как за стенкой шел урок у первоклашек. То есть слышал я, собственно, только голос учительницы: «Саша, не вертись! Саша, сядь спокойно! Саша, сколько раз тебе говорить, перестань вертеться! Дети, посмотрели на Сашу: в Сашу бес вселился!»

Так что «Основы православной культуры», с одной стороны, дадут детям ключ ко всей европейской культуре, а с другой — защитят тех же детей от неумелых приходских экспериментаторов.

Потому вновь и вновь я обращаюсь и к Лужкову, и к министру Филиппову, и к Кезиной: давайте же сядем с вами за нормальный «круглый стол» и, глядя друг другу в глаза, выясним, какие у нас есть взаимные недопонимания.

— Хорошо, пусть предмет культурологический. Но ведь и культуры в нашей Федерации есть разные…

— Сегодня школьная программа состоит на 70 процентов из «федерального стандарта», в остальном — из регионального компонента и компонента «на выбор школы».

Так может ли школа в качестве своего, и только своего, компонента избрать не дополнительные уроки тенниса или компьютерного дела, а именно православной культуры? Это может быть одна школа из 20, но чтобы родители могли выбирать, сам выбор-то уже должен быть!

Свобода родителей в этом случае определяется тем, что, отдавая ребенка в ту или иную школу, они заранее знают: вот эта школа с углубленным изучением итальянской культуры, а вот эта школа с углубленным изучением культуры русской.

Мое детство прошло на пустыре, по углам которого стояли четыре спецшколы — французская, английская, математическая и спортивная. Вопрос: а можно ли рядом с ними открыть еще и русскую школу, то есть школу традиционной русской духовной культуры?

Если да, то в такой школе уроки православной культуры должны быть обязательными для всех ее учеников. И не обязательными для всей округи.

— В чем для наших соотечественников насущная необходимость предмета «Основы православной культуры»?

— Тот, кто готовит ребенка к эмиграции, может отдать его в турецкий лицей либо в английскую спецшколу. Тот, для кого важнее всего здоровье его ребенка, определит его в спортивную школу. А если ты заботишься о том, чтобы тебе не было страшно стареть в окружении детей, которых ты воспитал, стоит отдать любимое чадо в школу, в программе которой есть христианская составляющая…

Подготовил Сергей ГРОМОВ