 |
| Парламентская газета | Вячеслав Клыков | 16.09.2003 |
— Вячеслав Михайлович, а какой была ваша первая работа?
— Тогда я еще учился в Суриковском. Это был каменный торс и композиция «Юность», изображающая мальчика с жеребенком. Торс купила Третьяковская галерея. Он и до сих пор там в экспозиции. А «Юность» приобрело Министерство культуры СССР. Для меня это означало признание с самых первых шагов. Потому что, уверяю вас, Третьяковская галерея покупает работы очень выборочно. А уж приобретение студенческой совсем редкий случай.
— Кто из скульпторов оказал на вас влияние?
— Я учился в годы так называемой «оттепели». Это было время выставок, творческих вечеров, диспутов. И, конечно, такое относительное раскрепощение уже само по себе оказало на меня влияние. Внутренне я никогда не принимал официального советского искусства. Я чувствовал в нем какое-то ханжество. Я знал, как живут рабочие. Еще лучше знал, как живут крестьяне. Чувствовал фальшь гимнов труду. И, конечно, свой голос присоединять к общему хору не собирался.
Я окончил мастерскую Матвея Генриховича Манизера. Из более поздних скульпторов сильное влияние на меня оказал Александр Терентьевич Матвеев. Для меня это был настоящий большой учитель. Хотя лично я его не знал. Только видел работы. И еще — Сергей Тимофеевич Коненков.
— Вячеслав Михайлович, наверное, вопросов о вашем Жукове вы наслушались предостаточно. Позвольте спросить еще: почему, например, полководец у вас на такой чересчур изящной лошади?
— Еще раз сошлюсь на свою сельскую юность. Я с детства люблю лошадей, умею с ними обращаться. Потом, уже став скульптором, я стал основательно изучать породы лошадей, их характерные особенности, внешние признаки. Бывал на многих заводах. На параде в 1945-м у Жукова был конь арабской породы, отличавшийся бесподобным изяществом, легкостью. Эту легкость мне и хотелось передать. Иногда говорят, что лошадь не может делать шаг прямой ногой, как это изображено в моей скульптуре. Но у меня имеются десятки снимков лошадей, на которых запечатлен именно такой шаг. Мне именно его и хотелось передать, показать мерный ритм победы — конь шагает и попирает фашистские регалии. Поэтому — пусть говорят… Но я знаю, что в этом памятнике не ошибся. Другое дело, что засунули его не туда!..
— Вам хотелось установить его на Красной площади?
— С этим были согласны и Ельцин, и Лужков. С этим был согласен градостроительный совет. Вроде бы все были «за». На Красной площади Жуков перекликался бы с другим памятником спасителям отечества — Минину и Пожарскому. Красная площадь — святыня России. И на ней всегда было несколько памятников разных эпох. Кроме Минина с Пожарским там стояли храмы и часовни, которые тоже являются памятниками. Там были в разные времена поклонные кресты. Там Лобное место — это тоже памятник. Наконец, на площади появилась целая шеренга памятников на месте захоронений советских деятелей.
Сейчас Жуков стоит, конечно, неудачно. Во-первых, северное освещение. Во-вторых, он слишком приближен к стене. Поэтому он всегда в тени Исторического музея.
— Когда в Москве был установлен ваш памятник Кириллу и Мефодию, там первое время горела лампадка на постаменте. Куда она исчезла?
— Лампадку перенесли в алтарь храма Всех Святых на Кулишках. В нее же дважды стреляли! Приходим однажды и видим следы от пуль. Стекло, прикрывающее лампадку, пуленепробиваемое, было все в трещинах. Но сама лампадка, к счастью, не пострадала. И мы перенесли ее в церковь. Но и потом по пустой нише в постаменте стреляли еще раз. Кого-то русские святыни очень раздражают, не дают покоя.
— С одним вашим памятником Государю Императору Николаю Второму в селе Тайнинском Мытищенского района поступили совсем безжалостно — его взорвали.
— Он был открыт там в мае 1996 года, к 100-летию коронации Государя. Царь неоднократно бывал в Тайнинском. Там когда-то находились царские путевые дворцы. Но простоял памятник, увы, недолго. Через год его взорвали. Большей дикости невозможно придумать.
— Известно, что вы проповедуете идею возрождения монархии в России. Но объясните, пожалуйста, для чего простым современным людям нужна теперь такая экзотика, как царь?
— Любому простому человеку, если он родился в России, если ему выпало родиться русским, прежде всего нужен Бог. Без Бога вообще жизнь бессмысленна. Человек без Бога, как листочек в осенний день — куда ветер дунет, туда он и полетит. Народ без Бога — это просто управляемая толпа. Вот точно так же, как без Бога, русский народ осиротел и без помазанника Божьего. В России тысячу лет был православный царь — отец народа. И веками у народа выкристаллизовывалось то сознание, которое у нас самих и всюду в мире называется русским характером, русской душой.
— А что такое, по-вашему, русская душа?
— Это беспримерная смесь доблестей и пороков. Причем наши пороки чаще всего имеют положительные свойства. Возьмите, например, русскую необузданность, русское упрямство, русское упование на «авось». Это пороки? Может быть. Но благодаря этим порокам русские выстояли перед «двунадесятью языками», взяли Париж и Берлин, открыли дорогу в космос. Но, чтобы эти сомнительные свойства заставить работать во благо своей Родине, должен быть какой-то изначальный порядок. Наш порядок — православие и православный царь. Уже 80 с лишним лет пытаются вытравить из нас это сознание, наш менталитет, но никак не удается. И никому не удастся никогда. Потому что у русских есть еще одно качество, которого нет у других. Это наше невиданное терпение. Мы перетерпели одну орду, перетерпим и другую. Уже много лет Россия терпит поругание над собой. А поругание рано или поздно, но непременно поднимает обратную волну.
— Хорошо, давайте вернемся к искусству. У нас на глазах, можно сказать, произошло настоящее чудо — в Москве был восстановлен храм Христа Спасителя. Как вы оцениваете и само его восстановление, и особенно те новшества, что там применены? Металлические фигуры святых по стенам, например, вместо прежних мраморных?
— Старые скульптуры были не мраморные. Они были изготовлены из особого материала на гипсовой основе. Туда добавлялась известь, яичный белок и бычья кровь. Это все замешивалось. И когда масса застывала в формах, она становилась как камень. Эта техника называется «искусственный мрамор». А о нынешних бронзовых скульптурах что я могу сказать? Я этого не одобряю. Но это все частности. Главное — храм стоит, и это настоящее чудо.
— Не так давно по соседству с вашей мастерской, на Ордынке, установлен монумент Эрнста Неизвестного «Возрождение». Как вы его находите?
— Да никак. Это литературщина. Скульптурный образ есть скульптурный образ. Памятник не может быть иллюстрацией. А то, что поставил Неизвестный, чистейшей воды иллюстрация.
— А памятник Достоевскому на Моховой?
— Это сделано талантливым человеком, скульптором Александром Рукавишниковым. Я к нему отношусь с большим уважением. При желании и в этой работе можно найти недостатки, но это уже чисто профессиональный разговор. В целом же очень удачная работа.
— Ну, а что скажете о скульптурной группе Михаила Шемякина «Дети — жертвы пороков взрослых».
— Я к этому серьезно относиться не могу. Какой Шемякин скульптор?.. Вы же помните его Петра в Петропавловской крепости. Чтo это такое? С точки зрения скульптурного мастерства, вылеплено предельно примитивно. К этому я отношусь, как к забаве дилетанта. Не более.
— Придворные, обласканные властью художники у нас были всегда. И всегда будут, вероятно?
— Знаете, мне вспоминаются слова Перикла: в трудные для отечества времена на первые роли выходят лучшие представители народа. В его эпоху, видимо, было так. У нас, к сожалению, даже в трудные времена власть любезничает лишь с придворными. А не своим, не придворным у нас по-прежнему принято грозить пальцем. И огромный, жаждущий реализации их потенциал по существу не используется. Художники должны быть участниками строительства своего Отечества, а не богемой.
Беседовал Юрий РЯБИНИН
