Положить злу предел

Все против школьного учителя, все. Говорит он ученикам о порядочности — телевизор славит подлецов, говорит он о чистоте и целомудрии — телевизор издевается над девственностью и учит спариваться, говорит учитель об истории Отечества как о школе жизни — телевизор поливает историю грязью. Все святое, возвышенное покрывается хрюканием и гоготом телевизионной бесовщины.

Да и только ли телевидение? Уже работает индустрия порнографии; разврат, пошлость и насилие в норме отношений меж людьми. Киноэкраны давно кровавого цвета. Страницы лаковых толстых журналов не вылезают из постелей. На лотках, как дешевые проститутки, бесчисленные издания об извращениях, садизме, колдовстве; словом, нет той мерзости, которая бы не выставляла сейчас себя на всеобщее обозрение.

Все это заливает мутным потоком школу. Уже не под партой, а на партах появились всякие похабные издания и ведут себя как хозяева.

Давно ли мы были в ужасе от электронных игрушек тамогочи? А потом ворвались покемоны, нечистые духи преисподней. Вот сейчас Гарри Поттер, написанный… женщиной. Поттер — сын волшебников, ученик школы колдовства. Огромный вред книги в том, что зло показано как норма. Плюс ко всему этому изображение таких отвратительных сцен, что и пересказывать нельзя. Высасывание крови для обретения жизненных сил — это еще не самое гнусное в книге. Тут и сатанинские ритуалы жертвоприношений, тут и одержимые демонами учителя школы… Издателей книги не остановили даже сообщения о том, что дети, составляющие колдовские зелья по рецепту книги, получили отравления. Тиражи книги, убивающей душу, растут. И не надо быть пророком, чтобы предсказать, что Поттера сменит какой-либо супер-Поттер. Злу не положено предела.

Кому теперь объяснять, что величайшей трагедией для России стал октябрьский переворот 17-го года? Это была Божья кара за грехи. А в чем главный грех человека? В том, что он начинает надеяться на себя больше, чем на Бога. На приход революции очень много поработала «прогрессивная» русская литература и особенно учителя. Да, так. Созданный в начале XX века Всероссийский учительский союз делал все для того, чтобы скорее полилась кровь в России.

Каким образом? Изгнанием из школы церкви. Диву даешься, читая протоколы заседаний учительских съездов. Сколько злобы в адрес священнослужителей; все делегаты (Прибалтики, Кавказа, Сибири, Средней Азии, Украины, коренной России — все!) за то, чтобы изгнать из школы предмет Закона Божия.

Хотя в земской условия содержания учеников лучше. Но дело в том, что дьячки, как их называли, чтоб оскорбить и высмеять, учили страху Божию, учили по священным книгам, созидали душу ребенка, а в земских уже учили тому, что человек произошел от обезьяны. Хотя от обезьяны произошел один Дарвин…

Учительский союз, подготовив черное дело измены России, престолу, Богу, спохватился в 17-м, запищав: «Ах, мы не этого хотели!» Его тут же и разогнали.

Церковь, как известно, была отделена большевиками от государства, а школа от церкви. Из всех предметов, которые раньше учили нравственности, остались история, география и литература. История была быстро переделана в угоду новой власти, география из предмета патриотического стала политической и экономической, осталась литература.

И вот с ней-то, с литературой, большевики до конца не справились. Конечно, Чернышевский, Добролюбов, Герцен, Писарев, Белинский стали определять направление умов. Конечно, Радищев учился наизусть, враги самодержавия — декабристы — превозносились, даже из Некрасова сделали революционера, даже Гоголя истолковывали социологически, Пушкин только и делал, что «горел свободою», Лермонтова славили за «немытую Россию», которую он не писал, но произошло нечто неподвластное большевикам.

Классика восстала против безбожия большевизма. Что могут сделать идеологи с рассказом «Живые мощи»? А со стихами «По небу полуночи ангел летел», «У врат обители святой», «Когда для смертного умолкнет шумный день…», «Бесы» (это пушкинское «Мчатся тучи, вьются тучи, невидимкою луна…»), а был же еще и роман Достоевского «Бесы», запрещенный к изучению, отгороженный от вузов и школы (но если есть забор, то возникает и желание заглянуть за него), а что можно было сделать со строчками: «Затеплила Богу свечку, затопила жарко печку…», или: «Я вошел в хату, на стене ни одного образа — дурной знак…», или: «Скорей зажги свечу перед иконой…», а любимое детьми «Бородино» — «Когда б на то не Божья воля, не отдали б Москвы…», или из «Песни про царя Ивана Васильевича…»: «И погнулся крест, и вдавился в грудь, Как роса из-под него кровь закапала…». А былины, в которых стояние богатырей за веру православную, служба князю Владимиру — Красное Солнышко главное. То есть если и бледнела «лампада пред ясным восходом зари», то не гасла, а сгущалась ночь, и свет лампады вновь не давал наступить полной тьме.

Здесь цитаты настолько узнаваемы, что смешно давать ссылки. А сколько мест, где верность долгу, присяге, церковному обряду была нормой жизненного поведения, а отклонение от нее было наказуемо! Гринев присягал престолу и России и не может изменить присяге. И как страшно наказывается изменничество Швабрина, хотя и его жалеет автор, понимая, что не наш суд ждет предателя, а Божий! Катерина в «Грозе», преступившая святость венца, не выдерживает тяжести преступления. И тут ни при чем «темное царство», и никакой она не «луч света» в нем.

Классика, берущая соки питания у Священного Писания, у летописей, былин, житийной литературы, народных песен, — вот что спасало учителей и детей, а значит, и Россию.

Теперь, как никогда, возможно именно так преподавать русскую классику — как порождение церкви, как мостик между мирской жизнью и Богом. Но для этого нужна воцерковленность прежде всего самих учителей. Без этого ничего не получится. А воцерковление — это годы и годы. Но для начала хотя бы понимание того, что без Бога Россия не возродится, что Господь — это такая же реальность, как окружающий нас Божий мир — небо, лес, вода.

Без соединения в личности учителя филологии и литературы невозможно и говорить о филологии как науке и о литературе как самостоятельной нравственной субстанции. Пока же филология сама по себе, и литература тем более сама по себе. Почему тем более? Потому что филология без литературы быть не может, а литература без филологии обходится. И школа сама по себе. И учитель. И ученики. Понимания литературы как проводницы Священного Писания на примерах из жизни пока нет. Есть образы, препарирование сюжетов, пересказ. И бесчисленные шпаргалки, производство которых поставлено на поток. Изгоняется русский язык, заменяясь английским, изгоняется сочинение, заменяясь изложением, машина воспитания англоязычных роботов набирает обороты. А в мире, это не все знают, растет авторитет русской классики. И до того, что Россию изучают не по экономическим и политическим книгам, а по Достоевскому, Гончарову, Шолохову, Шмелеву.

Бог есть любовь, говорим мы. И даже не ходящий в церковь, но любящий свой предмет и учеников учитель, он уже проводник Божией любви. А если еще вдобавок к преподаванию программы и совместным поездкам по святым и литературным местам он привьет тягу к чтению нашей ранней литературы, нет цены такому учителю. А если еще будет возрождаться школьный театр, противостоящий пошлости эстрады опять же с помощью классики, то счастливы воспитанники такого наставника.

То, что злу не положено предела, объясняется святыми отцами так: в последние времена зло должно обнажиться до конца. И тогда будет поражено Господом. Мы не знаем, доживем ли до этого времени телесно, но то, что наши души доживут, это точно. И мы будем судимы каждый в отдельности. И тот, кто сопротивлялся злу, несомненно, будет оправдан.

И всегда на крайней передовой борьбы со злом школьный учитель. Оружие его — его любовь к детям, знание предмета, вера в Бога и в Россию.