 |
| Русский вестник | И. Добродомов | 25.07.2003 |
Однако в последнее время вновь стали раздаваться голоса с требованием реформы языка. Публикуемая статья — ответ зараженным реформаторским зудом.
Расхождение между живой речью и речью прошлых времен, которая в более архаичном облике сохраняется в письменности, естественно. Ведь только «консерватизм» языка может обеспечить преемственность культурного и исторического развития народа. И только у людей недостаточной культуры возникает желание устранить такое расхождение путем внесения изменений в отстоящую от повседневного языка письменную речь. Причастность же к истории и культурному наследию прошлого заставляет людей культурных воздерживаться от подобных опрометчивых желаний. Ведь вполне естественно, что орфография не согласуется с живой звучащей речью, отражая «старое» состояние языка; она базируется на исторических принципах, на традиции, сохраняющей глубокую культурную преемственность, языковую связь поколений.
Русская письменность на протяжении тысячелетия ее существования подвергалась едва ли серьезно продумываемым попыткам реформирования.
Так, в ХХ веке на волне революционных событий в России первых двух десятилетий орфография претерпела сильные изменения от введения поспешных и не до конца продуманных революционных преобразований. Между книжной культурой XVIII—XIX вв.еков и новой книжностью образовался едва ли полезный в развитии культуры барьер.
Но достаточно скоро стали раздаваться голоса о том, что проведенная реформа недостаточна, не закончена и должна быть продолжена. Все это вылилось в затяжную дискуссию 30-х годов, прерванную Великой Отечественно войной и возобновившуюся в 60-е годы. Было подготовлено несколько проектов сводов орфографических и пунктуационных правил, пока не вышли в 1956 году официальные «Правила русской орфографии и пунктуации» как результат довольно активной дискуссии в педагогической печати 1954−1955 гг. Хотя умеренная и половинчатая реформа 1956 года никого не удовлетворила, ее результаты могли теперь осмысляться учеными и учащимися: стали появляться учебные пособия и более или менее последовательные орфографические словари и другие справочники, которые оказались под угрозой уже через восемь лет. Тогда на новой волне преодоления последствий культа личности была в 1962 году спешно образована Орфографическая комиссия, не менее поспешно подготовившая к 1964 году проект нового орфографического свода для широкого общественного обсуждения. Состоявшееся в печати обсуждение показало, что противников искусственного бесцеремонного вмешательства в орфографию с целью ее унификации (даже не всегда последовательной) оказалось гораздо больше, чем сторонников реформ. Изменение политической обстановки в стране в связи с наступлением Брежневского периода делало неактуальным реализацию непопулярных реформаторских поползновений, и реформа была отвергнута, к удовольствию грамотных русских людей, которым не пришлось срочно переучиваться на реформаторский салтык.
Результатом этой кампании стало несколько брошюр по спорным вопросам орфографии и пояснение большого справочного тома «Обзор предложений по усовершенствованию русской орфографии (XVIII-XX)» под редакцией академика В. В. Виноградова (1965).
Наступило долгожданное затишье, которое позволило педагогам заниматься грамотностью просто, спокойно и без потрясений во имя каких-то сомнительных достоинств предлагаемых разрушений сложившейся системы.
Стали снова появляться руководства по орфографии и пунктуации, продолжилась планомерная спокойная работа по обучению орфографии, а обучившиеся ей пользовались плодами своей грамотности. Ничто не предвещало на орфографической почве потрясений, даже в эпоху перестройки и реформ. Но псевдорадетели языка не дремали.
Орфографическая дискуссия 1964 года кончилась лишь одним результатом: был основательно подорван авторитет «Правил» 1956 года, которые стараниями Института русского языка Академии наук оказались как бы выведенными из оборота. По едва ли обоснованному утверждению д. ф. н. В. В. Лопатина «текстом этих правил давно никто (?!) не пользуется, они фактически не переиздавались лет тридцать» (РЯШ, 2001, N 2, с. 55). Почему-то это известно В. В. Лопатину только приблизительно…
Для подрыва авторитета этих «дезавуированных» и фактически «денонсированных» «правил» 1956 года в официальный «Орфографический словарь русского языка» было тихой сапой включено большое количество слов, написание которых противоречит требованиям еще действующих «Правил».
На эти «вольности» и ссылаются как на необходимость изменения «Правил», хотя лучше и логичней было бы исправить своевольные рекомендации «Орфографического словаря», поспешно кодифицировавшего ошибки против «Правил», которых — подчеркиваю! — ??никто до сих пор не отменял.!! В 2001 году специалисты по русскому языку и широкая публика из статей заместителя председателя Орфографической комиссии Российской академии наук В. В. Лопатина в «Русском языке в школе» (N 2, с. 55−60) и «Новом мире» (N 5) и публикаций в других периодических изданиях неожиданно узнали, что уже готов проект «Свода правил русского правописания (орфография и пунктуация)», который только и ждет официального утверждения.
Эта ставшая ненужной Орфографическая комиссия на какое-то время ушла в подполье и уже в обновленном виде тайно подготовила совсем новый проект «Свода правил русского правописания (орфография и пунктуация)», который был выпущен ограниченным (!) тиражом и с которым, по приблизительному уверению заместителя председателя Орфографической комиссии, были «ознакомлены вузовские преподаватели, методисты, представители ряда (?) учреждений системы образования, учительской общественности» (Русский язык в школе, 2001, N 2, с. 55). Якобы «Состоялись обсуждения проекта, получены письменные отзывы. По итогам этих обсуждений с учетом сделанных (кем?, где?) замечаний текст свода доработан и теперь должен быть представлен на официальное (чье?) утверждение» (там же).
Любопытно, что все попытки, в том числе и последняя, вносить изменения в русскую орфографию носили самодовлеющий характер и редко связывались с предыдущими, а последующие реформаторы в свою очередь также забывали о поползновениях своих предшественников. Характерным примером является введение в школьную практику обязательного употребления буквы Ј приказом Народного комиссариата просвещения от 24 декабря 1942 года, которое не было реализовано из-за неудачного момента его появления в условиях военного времени. Уже составители «Правил русской орфографии и пунктуации» 1956 года благополучно забыли об этом весьма важном улучшении русского правописания, забыли о нем и последующие реформаторы, хотя введение обязательного употребления буквы Ј значительно улучшило бы наше правописание.
Весьма любопытно, что предполагавшееся новое вмешательство в русскую орфографию старательно преуменьшалось: «Это отнюдь не реформа. Речь идет только о новой, переработанной и значительно дополненной редакции „Правил русской орфографии и пунктуации“, утвержденных в 1956 году» (с. 55).
Зачем же тогда предполагалось отменять эти «правила» и утверждать новые?
Замена старого новым и есть реформа, то есть преобразование, изменение и т. п. Все реформаторы хорошо показывали будущие достоинства предлагаемых нововведений, но плохо думали об их отрицательных последствиях, которые обнаруживаются, как правило, несколько позже, в коварной жизни, а не в благополучной и радужной теории, что можно показать и на примере реформы 1917−1918 гг.
Революционная реформа орфографии, поспешно проведенная Временным правительством в 1917 году и подтвержденная Советами, проходила под знаком упрощения и даже упрощенчества. Это оказалось сопряженным с потерями некоторых достоинств старой орфографии, которая благодаря наличию большего количества букв могла различать больше написаний с разной смысловой нагрузкой.
Выбросили ъ в конце слова, а заодно и?? ъ! в словах типа?? съуженный! (от ??съузить! «сделать узким»), где он обозначал особый слабо выраженный гортанный звук, который после этого перестали замечать даже специалисты по фонетике. Упрощение обернулось потерей тонкостей.
Например, в современном русском языке в форме существительного?? поле! сейчас совпали на письме именительный, винительный и местный (предложный) падежи, хорошо различавшиеся в Гротовской орфографии: ??поле! (именительный, винительный) — (въ) пол+ (местный). Устранение буквы ??+!! (ять) из русского письма привело к неразличению указанных падежей в некоторых текстах.
Например, у А. С. Пушкина в идиллии Мосха «Земля и море» (1821) читаем:
Я удаляюсь от морей
В гостеприимные дубровы;
Земля мне кажется верней,
И жалок мне рыбак суровый:
Живет на утлом он челне,
Игралище слепой пучины,
А я в надежной тишине
Внимаю шум ручья в долине.
В условиях новой орфографии невозможно определить, относится ли слово?? игралище! к рыбаку или к челну, но старая орфография?? игралищ+!! (с ятем в окончании) четко указывала на связь с ??"на челн+",!! а не со словом?? рыбакъ!!. Эта деталь исчезла даже в академическом издании сочинений поэта.
Неучет старой орфографии при издании произведений русских писателей XIX века породил едва ли разрешимую проблему понимания старых текстов, что вызвало, например, дискуссию о том, как надо печатать А. С. Пушкина по новой орфографии.
Приведу еще два характерных примера. В романе Н. С. Лескова «На ножах» читается не совсем понятная в наше время фраза: «<…> старый инспектор Гриневич, ни село, ни пало, получил без всякой просьбы чистую отставку» (I, 1), имеющая повторение в другом месте: «<…> и вдруг ни с того, ни с сего разрыв, и какой разрыв: ни село, ни пало и разошлись» (III, 1). В шеститомном «Собрании сочинений», подготовленном известным критиком Л. Аннинским, к этому выражению преподаватель русской литературы Московского университета (А. М. Ранчин) дает удивительное разъяснение: ??"…ни село, ни пало…!! — ни село, ни пепелище (в значении: «ни то, ни се»)" (т. 2, I. М., 1993, с. 516).
Ошибка произошла из-за того, что в современном написании?? село! совпали как существительное?? село,!! так глагол?? с+ло!!. Старинное выражение?? ни с+ло, ни пало — дай баб+ сала!!! У В. И. Даля (в гнезде?? сажать!!) дается также в форме?? ни шло, ни +хало — ни с+ло, ни пало! (в гнезде?? падать!!): они служили для обозначения неожиданности действия без видимой причины (ни с того, ни с сего).
В том же романе Н. С. Лескова автор вкладывает в уста героя выразительное этимологическое выведение модных тогда терминов?? нигилист, нигилизм! (из латинского nihil «ничто») от сейчас устаревшего слова?? гиль! «чепуха, вздор» и представляет эти термины в виде слов с отрицанием?? нигилист, негилизм! (см. 78, 163164). Тот же комментатор из Московского университета рядом с научной этимологией дает совершенно фантастическое истолкование: «Вместе с тем слово „негилизм“ как бы и производное от „нега“ (удовлетворение желаний и прихотей, полное довольство, блаженство» (с. 525). Такое сближение просто невозможно, поскольку слово н+га писалось через ять и не могло сближаться с шутливым?? негилизм.!!
Разрыв системы орфографии русских писателей XIX века с нынешней породил множество с трудом решаемых проблем, ярким отражением которых была дискуссия об орфографии в изданиях сочинений А. С. Пушкина на страницах «Нового литературного обозрения» и «Вопросов языкознания» в 1998—1999 гг. Итоги дискуссии были подведены в «Московском пушкинисте» (вып. IX, 2001).
Новые изменения в системе с неизбежностью привели бы к возникновению дальнейших проблем, о которых новоявленные реформаторы и не думали.
Не случайно серьезные текстологи — специалисты по русской классической литературе — находят выход из трудностей передачи особенностей авторской орфографии и пунктуации авторов XIX века в том, что предлагают переиздавать их по старой орфографии, чтобы исключить искажения текста при переводе на новую орфографию.
С 1995 года в Петрозаводске «полное собранiе сочиненiй *. М. Достоевскаго» выходит «въ авторской ор*фографiи и пунктуацiи». Но редкая практика таких переизданий показывает, что старинная Гротовская орфография уже основательно позабыта и при всем старании ее соблюдение обычно нарушается, как это имело место, например, при недавнем издании (2000) сочинений поэта начала ХХ века графа В. А. Комаровского. Что было показано в рецензии (см., например, Philologica, т. 6. М., 2001, с. 403−408).
Хотелось бы напомнить, что одной из причин незавершения большого академического «Словаря русского языка, составленного Вторым отделением имп. Академии наук» (называемый иногда словарем Я. К. Грота — А. А. Шахматова по главным редакторам издания) явилась реформа русской орфографии 1917−1918 гг., в подготовке которой принимал участие и А. А. Шахматов, не смогший предусмотреть гибельных последствий для словарного дела от революционного вмешательства в орфографию и большую потерю для русской культуры.
Нам не дано предугадать,
Как наше слово отзовется…!!
Надо сказать, что теоретики русской орфографии не пришли к окончательному выводу о природе принципов, на которых она базируется: одни считают основным морфоматический (морфологический) принцип, другие — фонематический (фонологический). По этому вопросу идут длительные споры. В. В. Лопатин называл какой-то новый загадочный фономорфологический принцип (РЯШ, 2001, N 2, с. 55), о котором ничего не говорит даже академическая энциклопедия «Русский язык» (в обоих противоречащих друг другу изданиях 1979 и 1997).
Отсутствуют также серьезные труды по истории русской орфографии в реальных русских текстах. Большой академический семнадцатитомный «Словарь современного русского литературного языка», который по первоначальному плану должен был давать сведения об изменении написаний отдельного слова, фактически уклонился от этого сложного дела.
«Обзор предложений по усовершенствованию русской орфографии» под редакцией В. В. Виноградова был переполнен мечтаниями, а конкретная история реальной русской орфографии в нем отсутствовали.
Ни исторической, ни теоретической базой полуподпольный проект «Свода правил русского правописания (орфография и пунктуация)», которым нам грозит Орфографическая комиссия при отделении литературы и языка Российской академии наук, не располагал, поэтому «Свод» входил в число многочисленных прекраснодушных мечтаний, которые угрожали спокойствию пока относительно грамотного, всего контингента носителей русского языка. Но весь этот контингент перестал бы быть таковым после вступления в жизнь проекта, если вся система была бы нарушена.!!
От переработки и доработки новый проект «Свода правил русского правописания (орфография и пунктуация)» не стал бы проще сравнительно с руководством Я. К. Грота и «Правилами» 1956 года и доступнее для пользователя: если руководство Я. К. Грота «Русское правописание» и «Правила русской орфографии и пунктуации» 1956 года не превышали 180 страниц, то новый «Свод» поражал своей громоздкостью (почти 400 страниц!), где даже специалисту трудно разобраться. И это лицемерно называлось всего-навсего новой редакцией: где больше половины составляет совершенно новый текст.
Объем проделанной работы (увеличение свода более чем в два раза!) самым ярким образом опровергали лукавые слова В. В. Лопатина: «Никаких кардинальных орфографических изменений в новом тексте правил не предусмотрено. Не было самоцелью и упрощение орфографии (РЯШ, 2001, N 2, с. 53).
Изменений якобы нет, а старый свод 1956 года не годился: подготовлен новый без кардинальных изменений.
В чем здесь логика?
Ни слова не говорилось и о недостатках старых «Правил», которых никто не отменял (если не считать их нарушения в «Орфографическом словаре»). Просто для разработчиков этот орфографический закон как бы не писан: «<…> главное для нас, разработчиков нового текста правил русского правописания — не изменения в правилах, а сам факт официального утверждения нового полного, современного свода правил» (с. 60).
История языка показывает, что во все времена находилось некоторое количество носителей языка, хотевших «очистить», освободить язык от элементов, которые этим деятелям представлялись нежелательными. Таких деятелей называли пуристами, а их деятельность пуризмом. Чаще всего пуристы боролись против новшеств в словаре, стремясь изгнать новые слова, особенно иноязычного происхождения. Но доставалось при этом и словам устаревшим, которые пуристы отвергали.
Пуристам в языке или в связанных с языком сферах культуры что-то не нравится, и они стремятся изгнать неприятные для них элементы. Пуристы из области словаря переносят свои антипатии и в правописание, стремятся навязать свои взгляды всему обществу. Чисто пуристическими вкусами разработчиков навеяны проектируемые новшества, которыми хотели бы вытеснить привычное старое.
Пуризм — дело вкуса, поэтому навязывать вкусовщину всему обществу едва ли правильно.
Хотелось бы напомнить еще, что великие русские ученые-лингвисты академики Ф. Ф. Фортунатов и А. А. Шахматов, которые принимали иное активное участие в орфографических дискуссиях начала ХХ века и подготовке реформы 1917−1918 гг., считали, «что работа по реформе орфографии не научная и не подлежит решению Академии наук» (В. И. Чернышев. Избранные труды, т. 2. М., 1970, с. 559).
Принимать новшества в орфографии должно грамотное общество, как пользователь орфографии. Причем такие новшества должны получить общественное обсуждение и признание и только после этого вводиться в жизнь.
Разработчики отставленного проекта новой орфографии не задумывались над тем, что новые правила сразу же потребуют изъятия из обращения громадной массы учебных пособий и чистки школьных библиотек на предмет устранения литературы, напечатанной по отмененным правилам: педагогика требует соблюдения в школе единого орфографического режима.
В обосновании необходимости проведения реформ содержатся противоречия и отсутствие логики. Можно согласиться с характеристикой орфографии как «саморазвивающейся системы» (РЯШ, 2001, N 2, с. 56): пусть себе сама развивается. Но тут же обнаруживается, что это «саморазвивающаяся система, требующая регулярной и систематической корректировки». Если она саморазвивающаяся, то зачем препятствовать ей это делать сомнительными субъективными корректировками.
Назову один такой пример непродуманной корректировки. Английское слово dandy, которое во времена А. С. Пушкина писалось по-английски, согласно орфографическим рекомендациям старшего современника поэта-грамматиста Н. И. Греча, приобрело неудобную форму?? денди,!! но с середины XIX века стало закрепляться в более удобном для чтения облике?? дэнди,!! употребление которого было зачем-то «скорректировано» и пресечено «Правилами» 1956 года во имя старой орфографии Н. И. Греча. А ведь была права практика, постепенно исправляющая волевое решение Н. И. Греча как несоответствующее принципам русской графики.
Более обоснованными являются претензии пишущих к рекомендациям «Орфографического словаря», где содержатся многие отклонения от «Правил» на правах ошибок, на которые пока нельзя переориентироваться — вопреки устремлениям разработчиков нового проекта узаконить ошибки.
Академический «Русский орфографический словарь» переполнен словами, написание которых не вызывает затруднений ни у кого (хам, хан, бар и т. п.), содержит рекомендации, которые противоречат длительной практике их написания в русской письменности (постоянное раздельное написание выражения на шаромыжку на практике так и не изменилось вопреки настойчивой рекомендации слитного написания нашаромыжку в орфографических словарях), дает написания слов, которые реально не употребительны в русском языке, хотя они и возможны (обскурантка, педантка, адресантка: почему не столь же неупотребительные обскурантша, педантша, адресантша или даже обскурантесса, педантесса, адресантесса, которые также неупотребительны и столь же возможны?). И т. д.
В Орфографическом словаре даются рядом два противоречивых написания родственных слов задолженность, но задолжник.
Благодаря постоянным рекомендациям Орфографических словарей в русском написании уже почти закрепилось исторически ошибочное написание глагола перефразировать вместо правильного исторически перифразировать (от перифраза, а не от фраза), которое, впрочем, в орфографических словарях остается в качестве параллельного и сейчас, но без надежды на победу.
Разработчики отставленного проекта нового «Свода правил русского правописания» выработали противоречия между «Правилами русской орфографии и пунктуации» 1956 года и параллельным им академическим «Орфографическим словарем русского языка» (в последнем издании переименован в «Русский орфографический словарь») путем включения в последний ошибочных написаний, отклоняющихся от правил. Они хотели изменить «Правила», которых никто не отменял, чтобы оправдать ошибки орфографического словаря. Однако более логичным было бы исправление ошибок орфографического словаря по «Правилам», от которых словарь незаконно отклонился.
Прежде любого преобразования орфографического хозяйства русского языка следует это хозяйство тщательно обозреть, проинвентаризировать, чего пока еще не сделано.
Проект предполагавшихся новых орфографических правил был направлен в «светлое будущее», но он создал бы множество неудобств грамотной массе нескольких поколений носителей русского языка, которые должны были бы срочно переучиваться во имя амбиций академической орфографической комиссии. Ведь ей не писан орфографический закон в виде «Правил русской орфографии и пунктуации» 1956 года.
По своему опыту перехода на новые нормы орфографии в 1956 году могу сказать, что это не так уж и легко. Например, реформа 1956 года, заставшая меня на третьем курсе университета, устраняла слитное написание наречий?? по-видимому, по-прежнему,!! уничтожив исключения из правила. Я в течение более десяти лет не мог забыть старое написание, которое действовало автоматически и исправлялось только после того, как я вспоминал, что писать эти бывшие исключения нужно теперь по общему правилу.
Разработчики отставленного проекта правил правописания должны бы понимать, что стабильная орфография является одной из важных составных частей культуры: «Орфография — одна из важнейших составляющих национальной культуры, и наличие общеобязательного свода правил правописания — один из признаков культурного здоровья общества» (с. 60).
Орфографистам-«обновленцам» орфографический закон 1956 года не писан, они посягали на его целостность.
К счастью, задуманная «реформа» не прошла. Пока мы отстояли свою грамотность и себя от орфографических сюрпризов. Будем бдительным и в будущем.
